А скольким ты помог вернуться к жизни?
Я это делал не из расчета, что мне заплатят тем же.
Мы все обеспечим. А ты запасись оптимизмом и не теряй его. Берсон выключил освещение в негатоскопе. Ступай домой, отлеживайся.
Так-то оно так, да ведь когда нет сил, больше всего хочется работать. По-видимому, человеку свойственно желать то, что трудно дается.
Философия, вполне подходящая альпинистам. Берсон положил сигарету в пепельницу. Жаль, что ты не куришь. Теперь я в санатории делаю это за двоих.
После ухода Берсона Эгле окончательно понял, что настал час распрощаться с санаторием. Во всяком случае, на время. А может, и навсегда. Навсегда? Ну нет. Не говоря уж о прочем, он должен вылечить Лазду, ведь дал слово. Он в ответе за всех, кому начали вводить Ф-37. А что, если у них не наступит улучшение? Тогда его уход с работы был бы равносилен бегству, бегству от ответственности. Если смертьбегство от ответственности, то умиратьмалодушно. Намеренно он не сбежит. Стало быть, расставание временное.
Эгле выдвинул ящики письменного стола и переложил в портфель пачку бумаг и заметок. Туда же он положил и фонендоскоп, которым выслушал тысячи вздохов больных легких. Подержал в руке песочные часы. Их брать не следует. Пусть остаются здесь и напоминают, что надо спешить, ведь жизнь не стоит на месте и болезнь не мешкает.
Затем Эгле подошел к портретам. Постоял перед Форланини, научившим врачей пневмотораксу, и вспомнил, что в латышском энциклопедическом словаре, изданном в 1931 году, не обнаружил имени Форланини. Зато в этом же томике упоминался некий Фогт, известный своей монографией о папе Пие Втором.
Из окна виднелась большая лужайка с несколькими соснами посередине. Вдоль дорожек цвели чуть блеклыми солнышками далии. Можно было подумать, что кто-то прогуливался с кистью, обмакнутой в акварель, и изредка прикасался ею к траве. В конце парка больные складывали на вешала недосохшее сено. Лето перевалило на вторую половину.
В дверь постучали, и вошла Гарша. Ее приход отвлек Эгле от раздумий, и ему показалось, что Гарша догадывается о его мыслях. Эгле отошел от окна, взял из вазы желтый ноготок и понес его к носу гипсового барашка.
Представляетене ест!
Гарша стояла, прислонясь спиной к двери, и смотрела на Эгле. Сегодня она не прятала глаз за опущенными веками, и чувствовалось, что она до конца обдумала то, что собирается сказать и сделать, и непоколебимо уверена в своей правоте.
Доктор, одним из доноров буду я.
Эгле положил цветок к ногам гипсовой девочки. Кто знает? может, более подошла бы сейчас усмешка, поскольку его ответ до глубины души огорчил Гаршу своей несправедливостью.
Спасибо на добром слове, но
Почему? Я же здорова.
но, видите ли, я опасаюсь, что один близкий мне человек почувствует себя обиженным.
Разве сейчас это имеет какое-нибудь значение?
Все же существуют известные нормы отношений между людьми.
Жизнь и смерть не придерживаются норм.
Но люди, пока живы, придерживаются. А я еще поживу.
Гарша улыбнулась, но горестно, будто не по своей воле. «Конечно, яне Герта, даже кровь моя не годна», хотелось ей сказать.
Эгле погладил мордочку гипсового барана.
Вы подкармливайте и берегите барашка в мое отсутствие.
Оно будет недолгим! воскликнула Гарша.
В шортах цвета хаки Янелис стоял в конце аллеи у калитки своего дома и держал за загривок Глазана, брехавшего на коровье стадо. Коровам торопиться некуда, и они не понимают, что такое спешка. Эгле пришлось затормозить и отводить рукой любопытные рогатые морды. Тем временем к Янелису подошла девушка в короткой желтой юбочке, с толстой косой. Она вышла из тени дерева и стала у калитки, где цвел нежными розовыми цветами с желтой серединой куст шиповника. Девушка сорвала цветок, но куст, в подтверждение того, что он имеет отношение к благородному семейству роз, больно уколол ей палец. Пес, верный страж хозяйского сада, следовательно и злополучного шиповника, перестал лаять на коров и сделал попытку цапнуть девушку за ногу.
Усмири свою гиену, взвизгнула она.
Знакомых не кусает, отозвался Янелис грубоватым голосом, который еще не годился для пения, поскольку в него иногда врывались петушиные нотки.
Девушка размахивала зеленым купальником.
На озеро? спросил Янелис.
Отгадал. Только я плохо плаваю. Одной страшно.
Янелис втолкнул Глазана в калитку.
Ты тоже идешь? Девушка хлопала купальником себе по ногам.
Я бы пошел, но давай попозже?
Девушка была юна и потому считала, что некоторое высокомериенеобходимое свойство женского характера. С его помощью сразу можно доказать, что мальчишкисущее ничто.
Будешь считать блох у своей собаки? Попозже будет поздно. И она пошла в надежде, что Янелис побежит за ней.
Но тут к дому подъехал отец. Янелис открыл ворота.
Отца он догнал на ступеньках.
Берсон все рассказал Я тоже дам костный мозг! смущенно проговорил юноша.
Эгле обдало теплом. Забылось, что сын не способен ни на что путное, кроме как забрасывать баскетбольный мяч в корзину. Взрослый сын! Приходится даже голову запрокидывать, чтобы посмотреть ему в глаза.
Янелис, когда у тебя будет сын
У меня не будет, перебил его Янелис.
«В свои семнадцать лет он думает только про любовь, про танцы, луну и поцелуи. Молодежь забывает, что от поцелуев со временем родятся дети», подумалось Эгле.
В твои годы у меня тоже не было. Не забудь, что человек живет ради своих будущих человеков. Мой долг тебе давать, а не брать от тебя. Ты слишком молод.
Но, папа
Ты слишком молод с медицинской точки зрения.
По аллее со стрекотом катили три трактора. Еще не заляпанные грязью, они блестели свежей коричневой краской. Эгле хотелось говорить о чем-нибудь другом.
Тракторы, видно, новые.
Янелис посмотрел им вслед.
Да, к этим, между прочим, цепляют разные навесные машины.
Вот как? Скажи, ты любишь технику?
Ну, так
Мелиораторам нужны трактористы.
Я тоже слыхал, согласился Янелис.
Сказать прямее Эгле не мог. Раз Янелис уклонился от ответа, то бессмысленно продолжать разговор на эту тему. Тем более что Эгле видел, как от их ворот шла девушка в желтой юбке с купальником в руках.
Я подозреваю, ты не прочь искупаться.
Да нет, что ты, героически отказался Янелис.
Ну, если купаться неохота, то принеси мне из буфета на озере бутылку пива. Он дал сыну денег и прошел в дом.
Наверх, в спальню, он подымался, тяжело опираясь на палку, но утешал себя мыслью, что теперь-то он уж отдохнет на славу. На балконе сидела с книгой Герта.
В конце аллеи меж стволов мелькало желтое пятнышко и рядом с ним загорелые ноги Янелиса.
Видала? У тебя женский глаз. Как ты находишь, есть вкус у нашего сына? лукаво подмигнув, спросил Эгле, провожая взглядом молодых людей.
Гарша стояла на ступеньках санатория и наблюдала, как Вединг, в широком халате, свесив породистый тонкий нос, разглядывает небольшую клумбу с далиями. В одном месте черная земля слегка шевелилась и вздымалась.
Топните, прогоните крота! крикнула ему Гарша.
Вединг выпрямился.
Для чего спугнули?
Он же цветы подрывает.
А зачем же посадили цветы там, где крот ищет себе корм. Я признаю свободу. Каждый имеет право жить там, где он хочет.
Даже бациллы в ваших легких?
Это мои легкие!
Вединг, уже два часа. Ступайте и ложитесь в постель, иначе вас хватит солнечный удар.
На лестницу вышел Берсон. Он только что снял халат. Короткие рукава рубашки обнажали сильные руки.
Эгле не станет искать для себя доноров, подошел он к Гарше.
Они оба поглядели на лес за поляной, в полдень, дремавший так же, как весь санаторий.
Да, он не только не станет искать, но еще и откажется, если для него найдут, согласилась Гарша.
Его коробит от сочувствия. Сочувствие иногда бывает жестоким.
Не знаю. Я за свою жизнь еще ничего не получила из сочувствия. Договоримся так: я попытаюсь найти доноров, а вы устроите все, что касается больницы, и подготовите их. Я найду доноров. Когда это будет сделано, я приглашу вас на чашку кофе. А теперь я на час отлучусь.
Гарше хотелось притвориться ласковой, но в сорок четыре года это не очень-то получается. Ее улыбка собрала вокруг глаз множество «куриных лапок», но глаза не улыбались.
Она сходила переодеться. И теперь шла по парковой дорожке, и Берсону, смотревшему ей вслед, казалось, будто это идет девушкатак грациозна и гибка была ее фигура.
Гарша углубилась в парк. Возле кустов орешника кое-где стояли скамейки, чтобы больные могли отдыхать во время прогулок. «Человек, по-видимому, всегда и везде жаждет оставить память по себе», подумала Гарша, мимоходом заметив, что на спинках скамей появились новые инициалы. Неплохо бы рядом со скамейками устанавливать специальные доски для памятных знаков. Хотя маловероятно, что на этих досках станут вырезатьв этом не будет ничего недозволенного.
Кто-то шумно продирался сквозь густой ельник. Косуля, олень или, может, корова? Нет, за поворотом дороги оказалась скамейка, а чуть поодаль среди деревьев мелькнули две белые рубашки. «Если дежурная доложит, что во время тихого часа все больные были в палатах, заработает у меня выговор», подумала Гарша.
Она дошла до мелиоративной станции. Пересекла танцплощадку под липами и свернула на лесную тропинку, которая привела ее к вытоптанному берегу озера. Камыш тут уступал место небольшому и отлогому пляжу. Спрятав головы в густой тени ольшаника, на песке загорали женщины. В озере кто-то шумно плавал, ритмически взмахивая сразу обеими руками и затем целиком скрываясь под водой.
Гарша на мгновение остановилась. Может, окунуться перед дальней дорогой? Лежавшая спиной к Гарше женщина вдруг заговорила, явно обращаясь к ней:
Арнольд, прогони, пожалуйста, у меня муху со спины.
К сожалению, я не Арнольд, сухо ответила Гарша, узнав голос медсестры Крузе.
Крузе повернулась и дружески улыбнулась Гарше. Ее коричневеющая кожа слегка лоснилась от крема, а купальные принадлежности были столь экономно скроены, что на них уместилось всего три маковых цветка. Крузе знала, ей незачем прятать свое тело.
Ах, это вы, сестра Гарша. Позагорать пришли?
Гаршу вдруг осенила мысль. «Пожалуй, попробую. Попытка не пытка».
Сестра Крузе, у меня к вам личная просьба, нет это дело всего коллектива нашего санатория. Один из наших сотрудников тяжело болен
Так в чем же дело, поможем. Выделим средства, в санаторий пошлем. Я, как член месткома
Вы знаете, что доктор Эгле болен?
Ходят слухи.
Это не слухи. Вы здоровы?
Крузе улыбнулась доброй улыбкой и, сладко потянувшись, согнула и снова разогнула ногу с узкой коленкой и повернулась на живот. Под эластичной кожей не обозначилось ни одного бугорка жира.
А разве это не видно?
Гарша знала, что никогда не была так красива, и все же не обиделась, хотя, как женщина, безошибочно почувствовала вызов в этой ласковой улыбке.
Вы согласились бы часть своего костного мозга из берцовой кости отдать для пересадки доктору Эгле?
Крузе сразу посерьезнела.
Вы можете дать мне стопроцентную гарантию, что от этого он выздоровеет?
Я надеюсь. Я верю!
Если мне скажут, что мое участие наверняка спасет жизнь другому, тогдада. Но не иначе. Крузе опять поглядела на свою ногу.
Пловец, который плавал, выбрасывая обе руки из воды, вышел на берег и ладонями сгонял с себя воду. Это был крупный, мускулистый парень.
И на ноге на всю жизнь останется шрам. Чего доброго, жених от меня откажется. Крузе снова улыбнулась Гарше, мило и бесстыдно. Вам легко говорить.
Гарша натянуто улыбнулась.
Подошел парень.
Арнольд, ведь тебе не понравится, если меня здесь разрежут и навсегда останется шрам?
Арнольд опустился на песок рядом к Крузе.
Резать такую ногу? Ни под каким видом!
Как бы извиняясь, Крузе добавила:
Вот видитене разрешает.
Гарша собралась идти, но перед этим доказала, что и она не лишена ехидства:
Ну как же! Ведь ваше главное достоинствоноги. Всего наилучшего!
Гарша ушла, а молодые люди растянулись на песке и обменялись улыбками: ну и чудачка! Костный мозг ей подавай!
Гарша пошла берегом. Словно разомлевшая от зноя, речка текла лениво, а на излучине поглубже останавливалась и вовсе. Тут росла кубышка, недолюбливающая течение и спешку. Полуденное солнце утомляло, и Гарше захотелось искупаться.
Она разделась в тени и села на бережку, свесив ноги в воду. Нет, с Крузе ей красотой не поспорить, она давно это знает. Правда, старость еще не коснулась ее тела; кожа нисколько не увяла; никогда не кормившие груди были упруги. Она сама не пожелала иметь детей, потому что их отцом мог быть лишь один человек, только с ним она могла бы обрести душевный покой. Но, увы, жизнь не всегда складывается гак, как мы этого хотим. Ее жизньработа там, где трудится он.
Ну, что ж
Гарша поплавала на глубоком месте, немного полежала на воде, глядя в синеву неба, куда устремлялись желтовато-зеленые ветви ив.
А потом продолжила свой путь над речкой, которая свернула в сосновый бор и, попрыгав по каменным порожкам, выбегала на простор.
Простор начинался большой рекой. В нее и впадала эта речушка.
Лес тут отступал от берега большой реки, трепещущий от жары воздух густо пахнул смолой. Кругом высились груды бревен, землю устилала сосновая кораизлюбленный материал для корабликов у мальчишек. Гарша шла по разогретому солнцем толстому слою этой коры.
Полуголые мужчины в старых шляпах, защищавших их головы от солнца, ловко орудуя баграми, скатывали бревна по лагам в реку. Бревна падали в воду, вздымая фонтаны брызг и, сталкиваясь, издавали звуки, похожие на приглушенные, короткие гудки. Потом сосновые и еловые стволы с белыми насечками, оставленными смолокурами, отправлялись в дальний путь вместе с водами маленькой речушки.
Краля, заметил кто-то.
Мужчины распрямили спины.
Верзила Вагулис по привычке прищурился. Но тут узнал в женщине Гаршу и, видимо, вспомнив, как она отбирала у него курево в санатории, машинально вынул изо рта сигарету. Потом спохватился, что он не в санатории, а на лесоскладе, усмехнулся и опять сунул сигарету в рот.
Гарша подала руку.
Здравствуйте! Бог помощь!
Спасибо! поклонился Вагулис и крепко пожал протянутую руку. Садитесь, передохните.
Вагулис расстелил на толстом бревне свою парусиновую куртку. Они сидели и глядели на реку; огромные стволы деревьев уплывали, становясь все меньше и меньше.
Как здоровье? поинтересовалась Гарша.
Вагулис согнул руку в локте и ребром ладони ударил себя по бицепсу.
В порядке, ответил он.
Тогда Гарша пристально поглядела на Вагулиса.
В санатории вы, бывало, частенько цапались с доктором Эгле
Такой уж я от рождения: не терплю замечаний, хоть и знаю, что неправ. Кабы не он, я сейчас тут не сидел бы.
Помните, стало быть, добро? Иногда о нем забывают.
Я не из таковских, почти обиженно возразил Вагулис и даже губу оттопырил.
Тогда помогите спасти его, просто сказала Гарша.
Ядоктора?! Такое предложение показалось Вагулису шуткой.
Я вам все сейчас объясню.
И сестра Гарша рассказала, что Эгле долгие годы просматривал на рентгене легкие больных, и о том, что существуют болезни пострашней туберкулеза. И, наконец, о том, какая предстоит операция.
Когда они встали, Вагулис сказал:
Мы, плотогоны, народ дружныйесли один ушел под воду, остальные вытаскивают. Поможем Эгле. Вагулис задумался, помахал выгоревшей шляпой и спросил:А к нему вместе с мозгом не перейдет мой нрав? Ничего хорошего ведь во мне нету; я и забияка, и курильщик заядлый
Гарша от души рассмеялась, и на радости, что ее надежды оправдались, она смеялась искренне и долго.
Нет, не перейдет. А потом он и сам спорщик, да и курильщик тоже.
Вагулис задумчиво глядел вслед шагавшей к лесу по сосновой коре Гарше. Потом наподдал сапогом сухой сук так, что тот отлетел в реку.
Шабаш, старики. Поговорить надо.
Мужчины поговорили и стали опять скатывать баграми бревна в реку. Снова, разметывая брызги, полетели в воду тяжелые лесины, их подхватывало течение и несло далеко, в еще большую реку, чем эта.
Теперь по утрам они пили кофе втроемЯнелис тоже. Миновали те одиннадцать лет, когда надо было вставать ни свет ни заря и лететь в школу. Миновали и те недели отдыха, когда он, услышав утром, что часы в гостиной пробили семь раз, как бы наперекор установленному правилу, блаженно переворачивался на другой бок и спал до тех пор, пока голод не будил его. Но наскучило спать, загорать и купаться, потому что девушка с косой работала на колхозном огородеюной женщине нужны были деньги на платье, а родители заявили, что пора зарабатывать самой.