Как давно он не встречал утро в лесу! Эгле спустился к реке и пошел вправо от моста вдоль берега, потом свернул в сосновый бор. Тут его нагнал Янелис.
Ты куда в такую рань? удивленно спросил Эгле. Спал бы еще. Это стариковское дело наслаждаться прелестью утра, а для вас милее вечера.
Янелис замялся и ничего не ответил, однако по его лбу, который он старательно и безуспешно морщил, Эгле понял, что Янелис тревожится за него: а ну, как отцу на прогулке станет дурно, и в лесу никого
«Волноваться за другогоэто то же самое, что любить», подумал Эгле, и у него потеплело на душе.
Серебристый покров росы на поляне пересекала темно-зеленая полоса.
Это случайно не ты домой возвращался по лужку? пошутил Эгле.
Нет, олени.
Откуда тебе известно?
Я хожу по лесу, когда учу что-нибудь.
«Наверно, он занимается или гуляет не один, а вдвоем».
Берсон еще не получил ответ из Москвы? спросил Янелис.
Нет, как видно. Ничего, все обойдется. Десны у меня почти не кровоточат больше. Эгле, словно мальчишка, сбивал палкой росу с крупных метелок ржи. Давай-ка нарвем колокольчиков. Эгле показал на голубые цветы, торчавшие из травы. Через пару недель скосят.
Постой, не нагибайся так часто. Янелис стал быстро рвать цветы.
А Эгле самому хотелось сорвать несколько ромашек для петлицы. Он наклонился, протянул руку и замер.
Рядом из травы черной стеклянной бусиной блеснул глаз. Следившая за его рукой гадюка подняла голову.
Эгле отдернул руку и отступил на шаг. Пока Янелис искал палку, змея шмыгнула под кочку.
Эгле гордо хлопнул сына по плечу.
Видал, как я напугался?
Янелис не усмотрел тут ничего особенного.
Змей все боятся, сказал он.
Это верно, но я испугался больше, чем следовало. Это означает, что я хочу жить. А кто очень хочет, тот выживет.
Они шли лесной дорогой, стараясь не задевать длинные былинки, на которых были нанизаны крупные капли росы.
Домой они возвратились к завтраку.
После завтрака Эгле сразу уехал в санаторий. Янелис взял грамматику и принялся расхаживать по гостиной, громко разглагольствуя:
Какой язык самый трудный на свете? Латышский, потому что вы думаете, что знаете его, а я вам сейчас докажу, что вы совсем не знаете.
Ну чего болтаешь, распрямила спину Кристина. Она натирала паркет.
Я не болтаю, так сказал учитель, а у меня завтра сочинение. Возвратные глаголы первой группы третьего склонения действительного залога в изъявительном наклонении простого настоящего времени в третьем лице имеют окончание
И что за околесицу несет! дивилась тетка.
В кабинете зазвонил телефон. Кристина пошла к аппарату, потом с ехидцей в голосе позвала племянника:
Иди, с тобой желает говорить женщина.
Янелис взял трубку.
Ты, Янелис? И, не ожидая подтверждения, знакомый и радостно-взволнованный голос торопливо сообщил:Сегодня доктор Берсон получил письмо из Москвы, из института гематологии. Там разработан новый метод лечения лучевой болезни. Какая-то операция. Берсон говорит, надежды не плохие.
Янелис, не глядя, кинул трубку и выбежал в гостиную, выхватил из теткиных рук щетку и в бурном приливе энергии принялся распихивать стулья и драить пол.
Стало быть, девица порадовала. Ты сперва экзамены сдай, а тогда женщинами интересуйся, заметила ему Кристина.
Да это была не женщина, а сестра Гарша.
С письмом в руке Берсон торопливо шел по коридору санатория.
Его окликнули: «Доктор!»
Облокотившись на подоконник, в коридоре стоял Вединг; с каким-то особым шиком он покусывал карандаш и помахивал журналом с кроссвордом.
Доктор, скажите, пожалуйста, вы человек более образованный, что бы это могло быть: «длительное состояние душевного подъема и радости» из семи букв?
Берсон, не задумываясь, ответил:
Счастье, может, подойдет.
Вединг карандашом сосчитал клеточки.
Хоть счастья и не бывает, но слово годится.
Почему же не бывает! Счастьеэто, например, здоровье. Выздоровеете и узнаете, что такое счастье, возразил ему Берсон.
Тогда мне придется ходить на работу. А это мой удел, а не счастье.
Однако даже безысходный пессимизм Вединга не смог сегодня испортить Берсону настроение. Улыбаясь, он открыл дверь кабинета главного врача.
Эгле, удобно устроившись в кресле, рассматривал на негатоскопе рентгенограммы. Не оглядываясь, он сказал:
Только костлявая имеет привычку входить без стука.
А яжизнь!
Эгле обернулся.
Какая ты жизнькощей!
Приступая к серьезному разговору, Берсон заложил руки за спину и принялся большими шагами мерить кабинет.
Так вот, собирайся в больницу. Пишет известный тебе профессор Дубнов. Ты будешь одним из первых, на ком применят новый метод. Сущность операции тебе, конечно, знакома.
Всего год назад ее делали только собакам и обезьянам, заметил Эгле.
Год назад ты давал Ф-37 только морским свинкам.
Хочешь сыграть на моих чувствах? криво усмехнулся Эгле.
Да ну тебя совсем! У здорового человека берут костный мозг из грудинной, бедренной кости или из ребра и пересаживают тебе вместо твоего, переутомившегося. Берут от нескольких доноров. Свежий костный мозг расшевелит твой, усталый, и он снова начнет полным ходом творить лейкоциты.
У сказок всегда счастливый конец.
Берсон остановился и пристально поглядел на Эгле.
Тебе известен случай из жизни зверей?
Есть много. Который именно?
Про двух лягушек в горшке со сметаной. Про оптимистку и пессимистку?
К сожалению, да.
Ну так вот.
Эгле выключил лампу негатоскопа. Зеленовато мерцающий экран превратился в обыкновенное стекло кремового цвета.
Имеются статистические данные у французов, американцев Лицо Эгле сникло и приняло землистый оттенок, как всегда, когда не удавалось избежать прямого разговора о его собственной болезни. Хватит с меня боли. Устал я. Подождем. Так устал, что не могу решиться. Завтра поговорим.
Берсон ежедневно заводил с Эгле разговор об операции. Он уже договорился в Риге насчет места в больнице и изучил всю присланную из Москвы литературу о перспективах и возможностях пересадки костного мозга. Эгле не отказывался, но тянул, ссылаясь на необходимость вести наблюдение за больными, которым дает Ф-37. Окончательное решение каждый раз откладывалось на неопределенный срок. Это было не что иное, как апатия. Потом ему захотелось самому встретить Герту с курорта, дождаться, пока Янелис отдохнет после экзаменов, посмотреть, как сын будет делать первые шаги в жизни, и уж только тогда лечь в больницузаведение, из которого иногда выносят вперед ногами.
Перед Берсоном напротивзадача стояла одна-единственная: доставить Эгле на операцию, поскольку иного способа помочь ему уже не было. Человек не смеет уходить до времени! Операция, возможно, вызовет улучшение. Без нее наверняка его ждет скорая кончина. Вывод ясен. На то и врачи, чтобы спасать людей. И он, Берсон, в том числе.
Спустя несколько дней он поехал в Ригу в туберкулезный институт. Под вечер в санаторий прибыл директор института Гауер.
Как идут дела с Ф-37? поинтересовался он.
Эгле перелистал истории болезни, всегда лежавшие у него на столе рядом с песочными часами.
Вот, например, больная Лазда. Явления интоксикации исчезли уже через три недели. Температура нормализовалась. Ночные поты пропали. Картина крови начал углубляться в подробности Эгле, но Тауер перебил его:
Я верю в улучшение, но ты не можешь привести ни одного случая полного излечения. Пример Лазди пока ничего не доказывает.
Туберкулез не насморк! загорячился Эгле. Но я верю, что препарат вылечит ее.
Вера требуется в первую очередь пациенту; для врача ее недостаточно. Гауер сохранял подчеркнутое спокойствие.
Дай сперва время, а тогда требуй.
Бери его самложись на операцию.
Ах, ты вот о чем. Дай мне спокойно
Хочешь сказатьумереть? Нет, не дадим.
Эгле уже начал нервно постукивать клюкой.
Не в вашей воле! Я человек свободный.
Нет, дорогой мой. Ты обязан трудиться как врач.
И тогда, вместо деревянного, ты поставишь мне железный крест?! Ты же прекрасно знаешь, что этот метод еще не вышел из стадии эксперимента!
Гауер взял историю болезни.
Вот твоя же больная, Ирена Лазда. Получает Ф-37. Это тоже в какой-то мере эксперимент.
Эгле повертел в руке песочные часы.
Неудачное сравнение, лекарство не может причинить ей вреда. Помимо меня, его проверили на себе еще три человека.
Но может случиться, что новое средство не поможет.
Эгле на минуту задумался. Потом отложил палку. Воинственность его тона пропала.
В известной мере ты, конечно, прав. Я иногда забываюсь и горячусь, наверно, потому, что моя болезнь тяжелее. Разумеется, это только объяснение, но не оправдание. Надо быть последовательным, не так ли? Я согласен. Буду последовательным. Из похвальбы, что, мол, и я не боюсь быть кроликом. Эгле встал и глубоко вздохнул. Он еще раз одолел самого себя. Когда решение принятолегче. Как я все же берегу свою старую шкуру, улыбнулся он. А теперь пошли в рентгеновский, посмотрим шестерых больных. Мне кажется, у Лазды инфильтрат уже рассасывается.
Но еще есть, не преминул заметить Гауер.
В этот вечер сестра Гарша не пила свой обычный кофе. Из окна ее комнаты между деревьев парка видны окна санатория. Три ряда желтых квадратов света. Кое-где их разделяли черные силуэты деревьев. За каждым радостно-светлым окном находятся по меньшей мере двое больных, две жизни, которым болезнь на время устроила тут остановку. Они словно пассажиры на станции, ожидающие, когда поезд тронется дальше. В мире не за каждым светлым окном уютное жилье. В одиннадцати верхних окнах свет уже не горел.
Гарша села за столик и положила перед собой чистый лист бумаги. Лоб собрался в глубокие морщиныей предстояло повести трудный разговор.
Разговор необходим, поскольку близился час, когда Эгле понадобится рядом близкий человек днем и ночью. Янелис еще слишком молод. Гарша писала:
«Я не питаю к тебе симпатии, но нет во мне и неприязни из-за того, что твоя жизнь сложилась счастливей моей. Это было бы несправедливо. Мы с тобой обычно разговариваем не более, чем того требует работа, и пишу я тебе потому, что ты упустила из виду нечто очень важное. Ты ему друг и жена, самый близкий человек. Так как же ты могла не заметить, что он серьезно болен?! Ему в ближайшее время предстоит тяжкое испытание».
Гарша глубоко вздохнула, посмотрела на полку с книгами, на фотографию с улыбающейся сестрой, у которой недостает ребер, но зато подрастают двое сыновей. Потом еще раз вздохнула и стала писать дальше.
Герта с приятельницей прогуливалась по одетой в камень и залитой вечерними огнями набережной Ялты. Маяк в конце мола кидал в черноту ночи вспышки багрово-фиолетового света. Лучи прожекторов освещали большой белый пароход на рейде и блестящую рябь мелкой волны. От привязанной к мосткам лодки пахло смолой и солеными, гниющими водорослями.
Белокурая, загорелая Герта блаженно вдыхала терпкий запах гавани, нежилась в теплом дыханье моря.
Вместе с медлительным потоком гуляющих они незаметно дошли до почты и, постояв с полчаса в очереди, получили ожидавшие их письма. Два из них были Герте.
С почты они вернулись на приморский бульвар и сели под ярким фонарем. Позади слабо всплескивали волны, иногда набегавшие на бетонные кубы. Герта распечатала первый конверт. Пробежав глазами начало письма, она заметила:
Смотри-ка, а мужчинам без нас не обойтись, прочитала вслух: «Мне очень хочется быть с тобой» И вот так чуть не в каждом письме, совсем как мальчишка. Ведь уже двадцать пять лет, как мы вместе. Мои глаза еще не успели отдохнуть от микроскопа, а ему уже кажется, что. я тут засиделась. Послушай, что пишет: «Мне очень хочется поговорить с тобой».
Приятельница улыбнулась.
Возможно, твой муж надумал покаяться в каком-нибудь грешке, ты уже месяц, как из дому.
Герта добродушно отмахнулась:
Он у меня не такой. Вот уже десять лет, как старшая медсестра нашего санатория вздыхает по нему, я это прекрасно знаю, а он до сих пор не замечает.
На рейде послышался низкий пароходный гудок.
Герта оглянулась на порт, где у причала лениво покачивались дощатые палубы пришвартованных суденышек.
Пахнет морем, сказала Герта. Крепкий запах. Раньше не представляла, что он может так волновать.
Она пристально и с недоумением взглянула на второе письмо.
Почерк незнакомый! Герта с интересом распечатала конверт. Гарша! Ни разу в жизни она не писала мне.
Дочитав, тупо уставилась на толчею гуляющих, потом вскочила и, ни слова не говоря, быстро, почти бегом, пошла по променаду.
В автобусе, по дороге из Риги домой, Герта встретила медсестру Крузе. Мило улыбаясь и поправляя волосывсе должны видеть, что сегодня она сделала прическу в парикмахерской и покрасилась в яркий каштановый цвет, Крузе, поздоровавшись, сказала:
Вот муж удивится и обрадуется!
А что он давно уже не работает? спросила Герта несмело.
Что вы! Он каждый день приходит в санаторий. Разве доктор Эгле может не работать! Хорошо, что вы приехали.
В уголках Гертиного рта застыла улыбка, и Крузе не без интереса заметила, как в глазах Герты вспыхнули холодные искорки, словно блеснул иней на зимнем солнце.
Да, да, конечно, рассеянно согласилась Герта.
«А я-то примчалась как дура»
Эгле загнал машину в гараж и, постукивая тростью, вошел в гостиную. На столе он увидал черную сумочку жены.
Герта! Герта!..
Но никто не откликнулся на его счастливый зов.
Он распахнул дверь в кабинет. Герта сидела на черном кожаном диване и смотрела в раскрытое окно, на зеленые листья дикого винограда, в которых просвечивали красноватые жилки.
Эгле присел рядом и обнял жену за плечи.
Господи, ты дома!
Да. Как видишь.
Что с тобой? Устала с дороги?
Да нет. Просто растерянна. Мчалась как сумасшедшая домой, а ты, оказывается, здоров!
У Эгле закололо сердце.
Как тебе сказать Очевидно мне придется на некоторое время оставить работу и лечь в больницу.
Ах, даже так? Что с тобой?
Малость недостает белых шариков в крови.
Эйди Неужели злокачественное малокровие?
Да, рентген.
У Герты все оборвалось внутри.
Теперь мне понятно. Эти головные боли и кровь Где были мои глаза Герта подошла к мужу и положила руки ему на плечи.
От волнения у Эгле закружилась голова, и он не слишком тщательно подбирал слова, звучавшие, очевидно, чересчур резко:
Трудно рассмотреть то, что перед самыми глазами.
Герта прижалась к нему крепче.
Не сердись
Иногда больному помогает другой человек лишь одним своим присутствием. Эгле никогда не ощущал этого так отчетливо, как сегодня. Теплое прикосновение жениного плечаи боли как не бывало.
Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на ссоры.
Ведь в таких случаях делают переливание крови, верно? Я дам тебе свою кровь!
Теперь Эгле улыбнулся той же улыбкой, с которой вошел в комнату.
Первоначальное чувство обиды уже забылось. Герта сбегала наверх в спальню, принесла мужу шлепанцы и сняла с него туфли. Положив его руку к себе на плечо, она осторожно повела Эгле наверх.
Недурно так болеть, сказал Эгле и был очень рад, что теперь есть человек, с которым можно поговорить обо всем.
На следующий день, войдя в кабинет главврача, Берсон застал Эгле распекающим лаборантку рентгеновского кабинета за то, что та вовремя не сделала снимок легких Ирены Лазды.
Ругается, значитжив курилка, констатировал Берсон, наполняя кабинет Эгле табачным дымом.
А как же! Супруга приехала!
Берсон уселся в кресло и многозначительно помахал толстым конвертом.
Вот инструкция по лабораторному исследованию доноров. Самое сложноеподготовка их костного мозга. Необходимые растворы и реактивы Дубнов привезет из Москвы, он же сам введет костный мозг.
Все это так. Вопрос в том чей мозг? Мы упустили одно пустяшное обстоятельство: кто даст мне свой костный мозг?
Не беспокойсяза донором дело не станет!
Мне неловко просить человека об этом. Просто язык не повернется завести разговор.