Сабли наголо!
Ну чего зря прокисать?.. Глупо Вон день какой. Солнца навалом. И тополиными почками пахнет. Даже свежими огурцами иногда. На «Постройке» стекляшки умытые вспыхивают. Только ветер психованный. То стихнет, а то как резанет шлачной пылью по глазам Опять огурцами повеяло. Когда же он последний раз ел свежие огурцы? В августе В августе сорок первого. Внизу, под балконом санатория, цвели бело-лиловый табак и настурции. Мать показала ему веселые, мелкие огурцы, стоя за спиной дежурной сестры Татьяны Юрьевны. И улыбнулась А теперь начало апреля сорок пятого. Значит, сколько времени прошло?
«Тири-томба, тири-томба, тири-томба, песню пой»выпорхнула из двух серединных окон шестьдесят второй квартиры довоенная песенка. У тети Вали патефон играет. Для всех у этой женщины улыбок хватает и «приветиков» с отмашкой.
Сергей чуть раздвинул костыли, встал поустойчивее. Приладил левой рукой кинжал к кирпичному выступу, правой стал осторожно фокусировать лупу над гербом, что был намечен простым карандашом на круглой деревянной ручке. Герб сочетал Тайну, Ужас и Победу. Гордая пантера, стоя на задних лапах, замахивалась коротким мечом. В левой, передней лапе пантера сжимала три целительных тюльпана. За спиной развевался короткий крылатый плащ. Противостоял пантере змей с зубастой пастью. Над змеем и пантерой завис в воздухе Маленький Мук в огромном тюрбане, готовый в любую минуту взмахнуть своей волшебной палочкой, чтобы просигналить начало битвы. Обрамляла грозную троицу гирлянда из черепов и свежеотрубленных голов с живыми, любознательными глазами.
Больше двух недель пришлось ухлопать, чтобы равномерно распределить герб на круглой кинжальной ручке. Зато теперь, если начать медленно вращать кинжал вокруг собственной оси, пантера, змей и Маленький Мук начинают оживать, двигаться. Лишь бы не сплоховать, выжечь все удачно, потом покрыть прозрачным лаком А уж такого ножика из текстолита ни у кого
Увесистый ком грязи, просвистев над ухом Сергея, шмякнулся в стену! Взорвавшись, грязь брызнула на лицо, руки, пальто!
Эй, Костыль, семечек не желаешь! Каленые! косорото ощерившись, завопил Славка Харч, смывая руки в луже.
Сергей не успел среагировать на вызовразом вспыхнувшие карманные зеркала полоснули по глазам, ослепили, заставили шарахнуться за выступ стены.
Не ндравятся Хромову наши зайчики. Может, тебе умыться принести?! перекрывая гогот дружков, надрывался Окурьянов-младший.
Перехватив правый костыль левой рукой, Сергей выхватил из кучи пригоршню шлака, рванулся из-за выступа, что есть силы швырнул шлак в ликующих врагов.
Промазал!.. Горлопаны задергались, заскулили, злорадствуя.
Сергей снова метнулся к шлаковой куче, захватил новую порцию, опять швырнул не целясь. Недолет!..
Заухал филином, хлопая себя по ляжкам, старший брат СлавкиЮрка.
Заблеял, зафурыкал Харч, выпучив лягушачьи глазищи. Конус небрежно посвистывал
Следующая горсть шлака тоже не достигла цели.
Ай, Костыль Костылевич, разве так мазать можно? завопил Славка, легко присел на корточки, в секунду слепив колобок из грязи, изловчившись, пустил в Сергея.
«Снаряд» пролетел над головой, влепился в дальнюю стену.
По Хромухам-Костылюхампли! Гнусавый Щава метнул в Сергея слежавшийся ком глины.
И тут же вслед! Нагло!!
Захлопала по стенам жирная грязь!
Острый камень резанул по пальцам левой руки. Второй, здоровенный, выбил костыль Плетью хлестанул по шее сгусток грязи! Опоганил рот!
А-а-а! Невкусно! где-то совсем близко заорал Окурьянов-младший.
Отплевываясь, Сергей отступил за стенку, споткнулся о кучу шлака, ударился локтем, невольно вскрикнул, и тогда взревел трубный глас Огольчихи.
Я ща пошвыряюсь! Я вам пошвыряюсь, погань болотная! Так мозги раскурочу!!!
Проскочив мимо сарая, огромная тетка погнала ребят к подвалу Щавы.
* * *
Первым в щель между двухэтажной и глухой стеной пустующего склада ушел Харч. Последним Щава
Есть у Щавы старший брат Аким. Лицо стертое, как у людей в сумерках. Правда, Сергей и видел его раз пять. Не больше Подружка Алены уверяет, что Аким «всю жизнь по тюрьмам ошивается». Но почему Сергей должен верить какой-то трепливой Клавке?.. Только потому, что она подруга его старшей сестры?.. Нет уж.
Но и похвальбам Щавы веры нет
Припомнилось, как запальчиво Щава внушал Конусу, что брату его Акиму «за перевыполнение плана полная досрочна обломилась. Без поражения на все города». И уже к лету Щава с Акимом в хлебные азиатские края подадутся. «Баранов за хорошие деньги стричь»
Последний раз Аким и Мотя появились из провала дворовой арки в день трех салютов. Вслед плелся Чапельник с вещмешком в руках.
Мотя шел в затылок за Акимом. Нога в ногу. Тяжело тащили короткий ящик, прикрытый брезентом. Дыхание сбито. Испарина на лбу Акима. У Моти короткопалые кисти рук взбухли венами.
Щава пришивал пуговицы к бушлату Акима. Как увидал своих, сорвался с батареи, навстречу кинулся. Улыбочкой гадливой засветился. Аким на Щаву и не взглянул. Буркнул что-то, не разжимая зубов. Щава хихикнул, как почудилось Сергею, лизнул брезент, прикрывавший ношу. Стреканул к своему подвалу, до предела распахнул обитую ржавым железом дверь. Аким и Мотя пошли быстрее. Заспешил за ними и Чапельник, тащивший прямо перед собой увесистый вещмешок.
Нежданно Чапельник споткнулся, заскользил юзом по мокрым камням. В вещмешке что-то хрустнуло, заскрежетало. Аким и Мотя разом замерли, обернулись Чапельник рванул к животу вещмешок, ухнул ногами в лужу, взбил фонтан грязи, и счастливо затормозил, шало тараща глаза. Аким отвернулся. Мотя сплюнул. Чапельник выжал дурацкую ухмылку
Хитрющая улыбка была у Конуса, когда он на следующий день спросил Щаву:
Слышь, Щава, а чего это Аким с Мотей в ящике притаранили? Не дешевку, поди? Да ты не лыбься под деревню. Слыхали мы, какой у Чапельника перезвон пошел. Слабо не соврать?
Щава задергался, кривя рот.
Щево слабо?.. Щево слабо?.. Гвозди Аким откумекал. Нам же в этот Ташкент, знаешь как гвоздей надо? Дом строить Там из глины все Без гвоздей нельзя
Сергей поймал себя на том, что давно смотрит на дверь Щавиного подвала. Как ни пытался, но глаз Акима он так и не вспомнил. Ускользают Неуловимые какие-то заячьи В стороны и назад смотрят Если долго в Акима вглядываться, обязательно озноб пробирать начнет. Что-то жуткое в этом Акиме гнездится. Огольчиха говорит«тварь закомарная».
Что же все-таки Аким с Мотей в ящике под брезентом тащили? И почему так на Чапельника озлились, когда он споткнулся?..
Мотя одет в бушлат и тельняшку, а знаков отличия и бескозырки не имеет Щава плел, будто в рукопашной Мотя двадцать одного немца заколол. А у того даже медали ни одной нет. Может, не носит, стесняется. Вон Конус говорит, будто штрафникам ордена и медали не дают Странно Еще Щава гундел, что Мотю ранили смертельно, мол, семь контузий он получил А Шашапал в бане на Моте ни одного рубца не выглядел. Весь из мускулов, говорит. И прет, что твой «студебеккер». Финкой банку консервную как повидло режет Опять все не сходится. Хотя от контузии следов на теле не остается Но ведь слышит Мотя хорошо Патрулей почему-то не любит.
* * *
Мимо прошмыгнула черно-белая кошка из семнадцатой квартиры.
Как нитку из клубка, потянула за собой любопытство Сергея Легко проскользнула вдоль одноэтажного деревянного флигелька с просевшей крышей, быстро одолела короткий отрезок въезда во двор, бесшумно вспрыгнула на узкую крышу подвала.
На пологом лоскуте крыши лежала Она Грелась на зябком солнышке А рядом кошки. Четыре Нет, с черно-белой, из семнадцатой квартиры, уже пять Сергей снова прозевал, как Она возникает на своем излюбленном месте
Девчонку он приметил на «Постройке» в середине марта. Увидал темно-лиловый балахон-размахайку, что нелепо, боком двигался по пустырю. Кто под балахоном спрятан? Девчонка или старушка?.. Сергей так и не понял тогда Некогда было. Спешил.
Через два дня случай снова свел Сергея с существом в темно-лиловом балахоне.
Сергей играл с ребятами в «казаки-разбойники». Отталкиваясь на всю длину костылей, с наслаждением мчался по пустырю, куражно перемахивая через лужи. Внезапно правый костыль рванулся, заскользил по неприметной выбоине! Сергея занесло, развернуло, бросило к земле!.. В последний миг, как спасательный тормоз, сработал второй костыль! Удержал от падения Сергей лишь колено слегка ушиб Быстро поднялся, так и не выпустив костылей из рук И совсем рядом увидел Ее
Как сбитая на лету бабочка, девчонка дергано то привставала, то припадала к земле, кружась на одном месте. Сергей не сразу понял, что она делает Сперва ему почудилось, будто ноги у девчонки ватные, чужие, живущие сами по себе. Так странно она передвигалась.
Левой рукой девчонка подтаскивала за собой мелкими рывками перевернутый капор из темного плюша. А правой что-то судорожно пригребала к капору с земли. Потом подхватывала и, резко дернувшись вверх, ссыпала в капор. Полутьма смазывала лицо незнакомки.
Должно быть, порыв ветра разорвал бумажный кулек, который девчонка несла в авоське Посыпались, полетели по ветру бесценные зернышки пшена. Когда девчонка обнаружила беду, потери были уже немалые Сняв с головы капор, она втиснула в него авоську с прорвавшимся кульком и упрямо силилась отбить у судьбы хоть часть утраченного добра Зачем она это делает?.. В каждой возвращенной горсти песка и земли в три раза больше, чем пшена, лихорадочно соображал Сергей. А как она потом это пшено отмывать станет? Слишком мало получится отмытого чтобы кашу сварить Даже для такой невелички, как она
Должно быть, почуяв посторонний взгляд, девчонка вырвалась из пут беды, подняла глаза на Сергея.
А глаза у нее оказались совершенно взрослые. Слишком взрослые для ее скудного тельца
Сергей едва не поперхнулся от ее взгляда. Подался назад И тогда увидел, что волосы у девчонки короткие: грязно-желтые, как осеннее жнивье, а балахон-размахайкакофта взрослой женщины. Из потертого бархата.
И почудилось ему, что под кофтой, для тепла, еще множество разных одежек напялено. Только есть ли под одежками тело?.. Девчонка затопила Сергея скорбными глазами. Так вглядывалась, будто он в куски изрублен или урод какой Без рук и без ног Про пшено и думать позабыла А потом вздохнула. Да так удрученно Сергей попятился, повернулся спиной к лиловому существу и без оглядки запрыгал на костылях прочь
Несколько дней кряду выглядывал он из своего окна лиловую кофту, мыкающуюся на ватных, полусогнутых ножках по пустырю.
Вскоре по двору зашамкали слухи. Говорили, будто «малюска стриженая» из самого пекла войны вырвалась.
Поселилась девчонка у дальней родственницыстремительной женщины с длинной шеей, в мужском, летящем по ветру плаще, по имени Вероника Галактионовна. Из случайных разговоров матери с бабушкой Шашапала Сергей знал, что в молодости Вероника Галактионовна была «несказанно шарманиста» и «участвовала в киносъемках». Среди упоминаний о Веронике Галактионовне врезалось в память Сергея и таинственное слово «натурщица», которое мать почему-то произносила шепотом.
* * *
Продовольственный магазин, туберкулезный диспансер и выпотрошенная церковь стояли очень близко друг к другу. Про этот магазин Алена болтала Сергею, что он остался единственным в их районе, когда немцы к Москве подошли. В конце сорок второго их семью прикрепили к заводскому, отцовскому магазину, а Вероника Галактионовна, судя по всему, так и осталась при этом.
Иначе зачем было девчонке на ватных ножках ждать в очереди у входа, на ступеньках, перед закрытым на обед магазином
Ее Сергей увидел сразу, как только они с матерью сошли с трамвайной площадки.
Диспансер Сергей ненавидел. Вязкая болезнь, от которой он пытался отделаться, уносясь в свои игры, брала реванш в диспансере, напоминала о своих притязаниях.
В последние месяцы хорошенькая докторша с темно-бордовыми, как лепестки пиона, губками, все чаще заводила разговор о необходимости проведения курса «эффективных инъекций в хорошей клинике». А если таковой не даст результата, то следует рискнуть, пойдя на операцию.
В предпоследней больнице, где Сергей лежал три недели, одному взрослому мальчишке пообещали, что просто «иссекут свищи». А потом оттяпали ногу, да еще успокаивали, пусть, дескать, благодарит врачей, что не умер
Несколько дней тому назад у Сергея началось очередное обострение. Мать испугалась, повезла его в диспансер. Молоденькая врачиха с пионистыми губками долго морщила лоб, так долго, что Сергея затошнило. Не дожидаясь приговора, он потребовал, чтобы его перевязали и поскорее отпустили в туалет.
Мужской туалет оказался на ремонте, Сергей едва успел забежать за выпотрошенную церковь Выворачивало его скверно. До зелени.
Забылся обессиленный
Вплотную к церкви подступал замусоренный, полувырубленный парк.
Когда Сергей приоткрыл глаза, ему показалось, что старые кусты сирени с набухающими почками и серо-черные, изрытые прожилками стволы лип затеяли причудливый, заторможенный танец
Потом из путаницы веток и почек возникла Она В левой руке зажато несколько первых чахлых одуванчиков. Этой левой рукой с одуванчиками девчонка вычерчивала в воздухе замысловатые штрихи и зигзаги в такт своим сбивчивым шажкам. Все примерялась к раскидистому кусту. Подойдя, принялась нежно, осторожно, на выбор скусывать самые крупные почки. Скусывала трепетно, словно целовала.
Налакомившись почками, разворошила на крохотные, длинные лепестки один из одуванчиков, рассадила желтые чутки на правой ладони, что-то пошептав, стала мелкими стайками сдувать их к небу.
Доверчиво притулилась к основанию кряжистого клена, запрокинула голову, запела хрупким голоском:
Медуница, медуница
Заблудилась, заплуталась
Отчего же, медуница,
Тебя тончат, не жалеют?
Тогда Сергей вспомнил Прошлым маем, когда он еще лежал в гипсовой кроватке, Алена принесла ему в подарок блеклый букетик умиравших сине-розовых цветков. Поставила их в воду, и цветы ненадолго ожили.
Медуницей назвала их Алена Сергей, затаив дыхание, всматривался, как колеблется в чахлых соцветиях слабое дыхание жизни Пять-семь цветочков на каждом стебельке. И все сотканы из грусти А им хочется тянуться вверх, радоваться Вот отчего, должно быть, самые сильные несут в себе розовую окраску надежды, с множеством незаметных переходов-переливов в малиновый цвет. Исподволь прожилки в цветках начинают стекать в голубое. Из голубого опрокидываются в темную синеву. Неуловимо становятся темно-фиолетовыми. Обреченность, должно быть, разлита в первом дне их рождения. И с каждым часом усиливается, переползает в холодную подкраску неотвратимой печали На одном стебельке смиренно живут бледно-розовые, еще ничего не ведающие про боль юнцы и снедаемые лиловой болезнью их старшие собратья. Совсем рядом малыши и старцы, с порванными ветром краями невесомых лепестков На какой-то миг Сергею показалось, что некоторые из ломких удлиненных чашечек чуть раздышались, расправили шелковистую плоть от прилива свежих соков Но к вечеру уже все разом потускнели, в прожилках снова стала накапливаться темень, головки морщились, уходили, сливались с сумерками К утру все они окончательно съежились, померкли.
Вот откуда эта девчонка Из бледных сине-розовых соцветий медуницы
Каждый из близких, друзей или просто знакомых в воображении Сергея обретал свое конкретное первородство.
Алена родилась из солнечных брызг фонтанов. Вероника Галактионовна вылетала из черного переплета огромной книги с золотым вензельным названием «Октавия». Мать получилась из соединения бенгальских огней с запахом черемухи. А эта девчонка, конечно, из цветов медуницы.
* * *
В котельной, у деда Алеши Николаевича Горячих, Сергей, как смог, отмыл лицо и руки. Наскоро почистил пальто.
Зрение у истопника «вовсе на убыль пошло», однако и он, пригласив Сергея морковной заварочки отпить, заметил, что после умывания «болезный куда как пригоже стал».
а травами пользовать тебя мать не схотела? выспрашивал дед Алеша, по чуть-чуть отхлебывая из надколотого блюдца.
Я не знаю, честно признался Сергей, с тайным наслаждением гладя кружку, сотворенную из гильзы зенитного снаряда. Профессор Жуковицкий говорит, что как только мой организм сформируется, надо будет рискнуть на редрессацию Ну, чистку Короче говоря, на операцию.
Это ему, вестимо, видней, соглашался Алеша Николаевич, щуря капелюсенькие глазки. А на костыликах, гляжу, ты намастырился прыгать. Вылеживать, поди, обрыдло?
Я на костылях уже что хотите делать могу. Недавно отдыхать, не прислоняясь, научился, хвастался Сергей. По пожарной лестнице, правда, не пробовал еще