Анна ухаживала за ней с усердием доброй хозяйки, не спускала глаз с ее тарелки. И сама пила больше, чем обычно. Георгий смотрел на нее с догадкой, смеялся беззвучно и толкал Яна так, что тот крякал.
А потом Карачаев пошел с отважной Светланой Афанасьевной в сад. И она в дом не вернулась. Но прибежал Сережа и завопил, что тетя висла у папки на шее!
С дрожью вспоминала Анна гостью, ее альтовый голос Кончаковны и баядеры. Вот какие женщины должны нравиться им всем, всем! И Георгий такой же, как другие, ископаемый, до кроманьонской расы. Он усмехнулся, когда гостья сказала, что старая жена старая дева.
В ту ночь Георгий не ночевал в Ухтомке. Его и Федора вызвали на завод, прислали за ними машину. Федор сказал, что должен заехать домой предупредить жену. А Анна подумала, что Георгий непременно поедет к Светлане.
Но больше всего она думала о том, что сказал Ян о Светлане: «А какой она товарищ! Стена». Эта женщина была им, мужчинам, ро́вней. Она была нелишней в любом мужском разговоре и нужна им в деле.
Анна не нравилась себе. Плохо было то, что она маленькая, и то, что она смирная и ручная. И мать ее носилась с иконками и ладанками, а у Сережки росли вкось зубы. Плохо было особенно то, что она любила мужа. Она не хотела его любить, потому что любила слепо и скучно. В чувствительных романсах это называется «безумно».
Пришла корректура ее книги. Анна читала ее почти с неприязнью, радуясь, что Георгий ничего не замечает. Прочла, подписала и отослала Ян подсмотрел, что она прячет, восхитился, возмутился, раскричался; она велела ему молчать.
Решилась Анна молниеносно. На другой же день после праздников она поехала на завод Георгия, в партком.
В те годы входил в моду женский парашютный спорт; уже гремело по стране имя девушки-орденоноски Ольги Яковенковой и ее знаменитое письмо, в котором она звала подруг в небо.
Тогда у нас был лозунг: техника решает все. И мы прилежно учились варить металл, водить трактор, класть бетон, отлаживать турбины, сочинять песни. Учились и прыгать с парашютом. Европейские чемпионы приезжали нас экзаменовать: Жюль Лядумег в технике бега, Марсель Тиль в технике бокса, Сало Флор в технике шахмат Всякое уменье поднималось на щит.
Анна искала этого уменья, искала разлуки с Георгием.
Несколько месяцев, сто дней после встречи со Светланой Афанасьевной, Георгий видел жену урывками.
11
Мать гостила у Анны в ту зиму и не находила себе места от страха божьего и земного. Ей казалось, что все рушится. Дочь сама, своей волей, губила счастье, дарованное ей господом за материну вину. Дочь повторяла непоправимую ошибку ее юности: бросала мужа, бросала сына, без которых жить не могла, без которых была ничем. Без креста на шее, без боязни, сговорясь с другими строптивицами, она лезла в небо, в божьи сферы. Грех великий. Соблазн сатанинский.
Софья Борисовна стращала и срамила Анну. Не шутя, грозила ей, что проклянет! Тайком от Сережи била поклоны, лба не щадя. А при виде Георгия замирала в трепете духовном и телесном. Толкала дочь в спину ему навстречу. По ночам, босая, простоволосая, стояла за дверью, прислушиваясь, вместе они легли или врозь.
Интересовалась этим еще тетя Клава. В вере она была не особо тверда. Софью Борисовну не уважала, но Анну жалела, так жалела Мать кипела, как постный суп, а тетя Клава этот суп солила.
Но шли дни, недели, а Анна не одумывалась, жила неслухом. Ей некогда было их слушать.
Дело оказалось хлопотным и волокитным. Ничего похожего на то, что обещала девушка-орденоноска Ольга Яковенкова. И втайне было боязно, что дело спустят на тормозах, дабы не рисковать. И поплетется она домой к разбитому корыту, ни царицей, ни боярыней
Встретили ее на заводе ни хорошо, ни плохо, встретили без восторга, но сказали: собирай команду, как собрала Яковенкова Охотниц Анна нашла неробких. Были девушки настоящие Алены Старицы, были и прехорошенькие, приманка для фотографов. Перетрусили руководящие мужики, такие тугодумы, медлители, философы, что хотелось плюнуть на все, но плюнуть было нельзя. Одно время ее опекали, как жену Карачаева. Это ее бесило. Потом это забылось, потому что Анна оказалась повинной в первой серьезной неудаче.
В выходной день поехали в Парк культуры прыгать с вышки. В трамвае, по пути, Анна заклинала: если кто забоится, пусть лучше не поднимается наверх, а втихую рассосется, чтобы следа не осталось С вышки спуск один на стропах парашюта!
Пришлось ждать очереди, пока не «отпрыгается» группа Веры Витковой с «Шарикоподшипника». Девушки мерзли от волнения. Смех слышался нервный. Тут тебе не ГТО, а Осоавиахим! Минуло полчаса. Подозвали Анну.
Сколько ваших?
Десять человек.
Все на месте? Все готовы?
Все.
Давайте.
Есть, ответила Анна по-военному, незаметно грозя девушкам кулачком: рассасываться поздно.
Товарищи Внимание! сказал человек с пестрым шарфом на шее. Инструкция простая: главное приземление. Ноги слегка поджаты, не слишком напряжены, готовы принять толчок
Знаем. Ясно.
Охотно верю. Но оценка будет по при-зем-ле-нию. Первым прыгает командир группы.
Инструктор посмотрел в список и назвал фамилию.
Здесь сказала Анна как бы изумленно.
Не «здесь», а «я», поправил инструктор.
Я отозвалась Анна, но не смогла сделать ни шага.
Она так долго и честно боялась за других, что забыла про себя. Ноги ее приросли к утоптанному, намагниченному снегу. Сердце билось в коленках. Стоя перед инструктором, она лихорадочно соображала, что же нужно сделать для того, чтобы ноги слегка поджать и не слишком напрячь.
Товарищ Карачаева, повторил инструктор, присматриваясь к ней.
Я ответила Анна и показала пальцем на сварщицу, похожую на Алену Старицу. Первая она
Ну что ж, сказал инструктор. Воля командира закон. Охотно верю Давайте поднимемся по этой лестнице.
Сварщица опустила воротник своего пальто и пошла вверх, по крутым деревянным ступенькам. Анна не видела ее лица, не видела, как она оглянулась, слегка покривив губы. Анна смотрела на ее ноги. И только слышала и поняла по стуку ее шагов, что она раза два-три споткнулась.
Девушки, чувствуя недоброе, окружили Анну, заслонили ее. Приземлилась Алена Старица.
Девочки, девочки порядок Лучше, чем на качелях Анька, ты что?
Я в третий раз выговорила Анна.
Записываю первую пятерку, сказал инструктор. Но оценка дается групповая, имейте в виду. Следующая!
Анна показала глазами на хорошенькую из конструкторского бюро.
Прыгнула и хорошенькая тоже на пять. Прыгнула и третья на четверку. На вышку пошла сверловщица из механического цеха.
Инструктор отвел Анну в сторонку и, показывая ей список, водя по нему карандашом, сказал:
Не раскисайте, не раскисайте. У вас крепкая группа. Вы командир Ступайте сами.
Когда?
Сейчас!
Но туда уже пошла наша
Давайте за ней. Догоните ее.
И Анна пошла и догнала девушку из механического. Взлетела по витой узкой лестнице, как пуля по стволу винтовки. Наверху запыхалась, прикрыла рот варежкой, чтобы не охрипнуть. Варежка тут же заиндевела. Сердце сильно билось, но теперь было ясно, что делать с ногами. Анна думала о другом о том, как она запоет, когда повиснет на стропах. Как запоет! И все поправит.
На ее глазах сошла за край вышки сверловщица. Снизу донесся голос инструктора:
Так Молодцом. Вот это группа! Жалко, вы не соревнуетесь с Верой Витковой. Надо было вызвать. Не успели? Охотно верю.
Анна подошла к товарищу, стоявшему на круглой площадке вышки, под ребристой крышей. Тот опоясал ее лямками, подергал их на ней и легонько подтолкнул в спину.
Добро. И помните ноги ноги под себя.
«Как они боятся вывиха или перелома, подумала Анна. Как дрожат! Ну, какой же дурак будет прыгать на вытянутых ногах? Пятки отшибешь»
Не бойтесь, проговорила она с улыбкой, и пошла к краю вышки.
Еще издали, шага за два, она увидела, что впереди нет перил, лишь плоским наклонным желобом спускается квадратная площадочка, блестящая, как натертый паркет. Дальше внизу, точно в пропасти, белел снег и торчали с задранными головами уродливо-короткие человеческие фигурки. Смотреть на них было неприятно, как в кривое зеркало.
Анна сделала шаг и остановилась. Дыхание у нее перехватило. Немедля подошел товарищ и взял ее за рукав пальто. Но она высвободила рукав, сказала:
Нет, простите, с усилием шагнула, преодолевая незримую упругую преграду, и повалилась грудью вперед, в проем без перил, в пустоту.
Страха не было, было чувство освобождения. Стропы еще не подхватили Анну, а она уже пела:
Ши-ро-ка-а страна мо-я родна-ая!
Больше она не успела спеть. Мягко, не ощутив толчка, встала на ноги, на носки, легко выпрямилась и даже подпрыгнула, смеясь, радуясь, что все вышло, как хотелось.
Инструктор сам подбежал к ней и почему-то схватил ее за плечи, будто она не держалась на ногах. Но она спокойно стояла, глядя ему в лицо, ожидая, что он скажет. Инструктор молчал Он расстегивал лямки. А расстегнув, отошел, уткнув нос в список.
Анна почувствовала себя задетой. Девушки тоже недоумевали: какая муха его укусила? Он перестал разговаривать с ними, баллов уже не называл, хотя девушки прыгали уверенно.
Когда прыгнула последняя, десятая, он подал Анне документ. В графе, содержащей оценку всей группы, было написано: удовлетворительно.
Анна огляделась, не понимая.
Это нам?
Вам, вам.
За что? пролепетала она, поперхнувшись.
Вам лучше знать, сказал инструктор, поправляя на шее шарф. Подняли крик! Безобразие Ну, был бы парень, так это хулиганство, а то девушка Истерика? Так прикажете понимать?
Вот когда девушки действительно подняли крик. Анна, с трудом удержавшись, чтобы не влепить ему за «истерику», напомнила, что Ольга Яковенкова пела в воздухе.
Охотно верю, сказал инструктор. За Яковенкову я не отвечаю. Неуд вам поставить не могу С натяжкой тройка!
Тогда Анна поняла, что он попросту перепугался, когда она запела. Смертельно перепугался, потому что он коза, вахтер, а не инструктор. Спорить с ним бесполезно. Будешь спорить поставит двойку.
Грустно, сказала Анна. Как грустно
А вы не раскисайте, не раскисайте, наказал «вахтер». Присылайте там ваших подруг. Ничего, освоите Нет таких крепостей
Пришлем, пообещала Анна.
А девушки встали полукругом, наперебой говоря:
До свиданья, товарищ начальник. Спасибо, товарищ начальник. Какой у вас хорошенький карандашик! Вам к лицу этот заграничный шарфик. Приходите в гости, газировочки купим. Познакомим вас. Скучать будем! А вы когда-нибудь откуда-нибудь прыгали?..
Давайте, давайте, сказал «вахтер» оторопело.
Но на заводе не поверили, что восьмеро из десятки прыгали на «отлично», а девятая на «хорошо». И рассердились на них: подвели завод! Девушки с «Шарика» опередили наших с орденоносного, номерного, засекреченного В ту пору именно про нас, безымянных, было сказано: «У нас не было т а к о й-т о промышленности. Теперь она у нас есть!»
Сгоряча хотели заменить старшину команды. Девушки воспротивились. И Анна была довольна: ее хотели снять, не считаясь с тем, что она чья-то жена
Еще долго в них не верили. Консультировались, совещались. Водили их за ручки, как дошколят. И когда наконец допустили на аэродром, все были закалены, как сверла, впору отпускать. На летном поле их ждала награда санаторный режим
И тут, правда, вкралась одна помеха: летчик Иван Костин, спокойный, вдумчивый, холостой, только чересчур миловидный, дал крен. Он не отводил глаз от Анны. И приохотился с ней разговаривать на возвышенные темы. На это уходила уйма времени. Порой становилось невмоготу. Он рассказывал ей, в каких бывал концертах, какие виды спорта ему больше по душе. Объяснял, какие женщины у них, летчиков, считаются стоящими, а какие нет. Касался международной политики, например того, что Америка признала Советский Союз де-факто и де-юре. Ничего нельзя было поделать. Иван был в глубоком вираже, совершенно лег на крыло.
Встретили Новый год, сперва обыкновенный, потом старый. Праздновали вместе с Костиным: под первое января в заводском клубе, под четырнадцатое у него дома. Пришлось уважить человека. Анна с девушками пошла к Костину в гости и пила за челюскинцев, которые тогда у всех были на уме. Полгода назад уже из Берингова пролива их утащили паковые льды далеко вспять.
Ровно через месяц, 13 февраля, льдина распорет борт «Челюскина» от носа до машин и через два часа, в 15.30, судно потонет на 38 градусе северной широты и 172 градусе восточной долготы, а Костин по секрету скажет Анне, что челюскинцев из ледяного плена будут выручать не иначе как летчики Он пристрастился говорить ей по секрету.
Софья Борисовна под старый новый год ждала Анну до поздней ночи с чертежной рейсшиной в руках, держа ее, как молоток.
Вот видишь эту палку? Ты знаешь ли, кто была Анна? Мать пресвятой девы Марии! А ты?..
Мама, прыгну разок и пойду в монастырь, кержацкий. Там ты до меня не доберешься.
Я тебе пойду! Я тебе пойду! ужаснулась мать.
Хорошо. Буду поститься год. Достаточно?
Дура! И так на тебе не за что взяться. Одни бока, никакого бюста нет И думать не смей!
Ну, я попрошу у него прощенья. В ногах буду валяться.
Вот, вот вот! Слава тебе, господи
Анна отобрала у нее рейсшину и села поправлять ученические тетради.
Исподволь, терпеливо, день за днем Анна готовила и Софью Борисовну и тетю Клаву к тому, к чему готовилась сама.
Все матери одинаковы если не считать девы Марии, говорила Анна. Но ты ты одна из лучших, потому что я тебя не знала двадцать лет. Вот почему ты обязана освоить парашютное дело.
И мать осваивала Молилась и осваивала.
Постепенно она свыкалась с кощунственной мыслью, что так уж дочери на роду написано. От судьбы не уйдешь. И как посреди зимы возможна гроза, так возможно и то, что Анюта прыгнет с самолета. Как знать, может, по нынешнему времени такой поступок и вправду заслуга. Ведь и святых угодников не враз признавали. Кидали их на растерзание диким зверям, в том числе львам Вон Мария Магдалина, евангельская девка, а добыла, однако, у Христа прощение блудницам и всем женщинам. Она святая и равноапостольная, как князь Владимир, креститель Руси, и Александр Невский!
При случае Софья Борисовна допытывалась:
Анюта, а не было ли тебе какого видения? Ты не скрывай, не стесняйся
И один раз Анна прошептала, словно в наитии:
Было, мама.
Софья Борисовна ахнула, всплеснула руками.
В ризе?
Представь, что без оной, мама.
Софья Борисовна ткнула ее ребром кулака в лоб.
Да что ж ты скалишься-то, бесстыдница? Анчутка!
Но на поблекших губах Софьи Борисовны витала невольная, весьма тонкая улыбка.
В новом году у матери с тетей Клавой был совет. И они порешили, что чем выше в небе, тем студеней. Приближение к солнцу тепла не дает.
Тетя Клава добыла валенки, толстые, твердо катанные сапоги, в полпуда весом, несгибающиеся в коленях. В таких валенках, ежели они обуты поверх шерстяного чулка или на две байковых портянки, чувствуешь себя надежно на сибирском морозе ни шатко, ни валко, ни тряско, а как на якорях!
Мать и тетя Клава насадили на них еще калоши и взяли с Анны слово, что она будет прыгать в них.
Наступил день, когда Костин сказал:
Ну, боевые подруги, просите освобождения от работы. Будем прыгать.
Когда?
Завтра, я думаю, утречком.
Уже?!
Погода Погода загадочно проговорил Костин, вздохнув всей грудью, как при подходе к гимнастической штанге.
Истинное значение его вздоха девушки поняли на другой день. Утром, позвонив на завод и убедившись, что все в порядке, Анна поцеловала поочередно Сережу, мать и тетю Клаву, постояла смирно на лестнице, пока мать ее перекрестит, и поволокла валенки на аэродром. Она привезла их обратно через три часа. Прыжки не состоялись. Погода.
Каждое утро Анна с тревогой взглядывала в небо. А придя в школу, напряженно ждала телефонного звонка. Не вытерпев, звонила сама. Костин отвечал однообразно:
Пока что с «нетом» вас.
И осведомился, ходит ли она в кино. Он хвалил актрису Любовь Орлову за то, что та и поет, и пляшет, а хороших комедий у нас раз, два и обчелся
Софья Борисовна приходила с Трубного рынка с покупками и прежде, чем рассказать тете Клаве, какую несуразицу видела на афишах первого госцирка, спрашивала: