Живая защита
Часть перваяМОЛОДЫЕ ПОБЕГИ
Глава первая
1
В переднем углу солнечной горницы на старой выцветшей тумбочке алели фронтовые орденские книжки Егора Матвеевича Барумова; рядом с ними красовался чистой синевой новенький диплом его сына-отпускника, теперь не просто Пашки, а инженера Павла Егоровича. Павел попытался было спрятать тисненые корочки в свой, купленный на последнюю студенческую стипендию желтый чемодан, охваченный снаружи толстыми кожаными обручами. Но отец заметил пропажу, тряхнул пустым чемоданом и услышал глухой стук.
Пускай на виду побудет, сказал он и вновь положил диплом рядом с красными книжечками.
Егор Матвеевич часто брал его в руки, с детской радостью щупал заскорузлыми пальцами оттиснутый герб на лицевой стороне книжицы.
Ах ты, щипни-т-тя за ногу! Инженер! Глянь-ка, мать, все прописано. И как учился, и кем теперь зовется. Слышь, мать? Ребятки-то наши! Один офицер, другой инженер Не думалось! Темной ночкой и то не снилось.
Слава те, господи, слава те шептала мать Евдокия Сергеевна и крестилась, крестилась, глотая слова благодарственной молитвы.
Павел укладывал удочки, ковырялся в перегнившем навозе, сложенном за плетневым сараем, шел на реку.
Даже во время бурного студенчества всплывал в памяти этот крутой берег. Обычно здесь купался он с ребятами-одногодками, у кряжистой ивы, замершей в низком поклоне зеркальной воде своей кормилице. Однажды вот тут, на песчаной тропе, приготовился с разбегу броситься в воду. И оглянулся. Ноги вдруг обмякли, взгляд поймал у крайней избы голубую фигурку.
«Женька!» радостно задрожало сердце. Трудно сказать, чем она привлекала его, чем отличалась от других девчонок. Но знал точно: так ходит только Женька. Удивительно прямая, она почти не размахивала руками, будто боялась нечаянно задеть невидимых прохожих.
Она была года на два старше Павла и его четырех шумливых друзей. Кроме них, во всей улице ни одного парня, поэтому Женька охотно купалась с ними в речке, а по вечерам, сидя на завалинке, вместе бренчали на балалайках и слушали скрипучие голоса дергачей на лугу
«Домой!.. тоскливо провожал глазами Павел голубое платье. Почему не подошла?»
Вихрем полетел бы к Женькиной избе! Но побоялся товарищи засмеют. И старался бы идти неторопливо, подбирая подходящий вопрос. Почему не подошла? спросит он. Нет, глупо. Мало ли почему? Какое право ты имеешь допрашивать? скажет она. И Павлу крыть нечем.
Калитка была распахнута. Он вошел во двор, осмотрелся. Никого. Дверь в избу открыта. Павел быстро перешагнул через порог. В полутемных сенцах лицом к лицу столкнулся с Женькой. От неожиданности она вздрогнула, брови ее удивленно вскинулись, на лице вспыхнула улыбка. Даже в сумерках сенец Павел увидел, что ее серые глаза излучали радость. Эту радость всегда замечал только он.
Купаться? догадалась Женька. Не могу. Я одна дома, а куры из закутка выпущены. Заберутся на огород, нашкодят.
Он молчал. Ее лицо было так близко, что Павел даже улавливал дыхание.
Ты чего, Павлик?
Ни одной мысли в голове! Как нарочно
Можно поцеловать? пересилил Павел необычайное волнение.
М-можно боязливо и радостно шевельнулись Женькины губы.
Павел уловил упрек. Давно пора! будто сказала. Он притянул Женькину головку, почувствовал мягкие, немножко соленые губы, неумело поцеловал еще раз и еще
Женька отодвинулась от него:
Хватит.
Он перепрыгнул через порог, выскочил на улицу и побежал к реке, не переводя дыхание. Будто земля сама летела под ноги, будто не чувствовал, что запалился и надо передохнуть.
Памятными остались и этот первый в жизни поцелуй и первая ревность. Павел уже кончал среднюю школу, когда Женька вышла замуж. Неожиданно совсем. Поехала на базар, познакомилась там с каким-то и вернулась в село невестой. Какой счастливой ходила она по селу, каким обездоленным считал Павел себя. Ведь оставалось сдать последние экзамены, чтобы учиться дальше, на инженера, и он вольная птица. Не захотела ждать Не видела в Пашке серьезного человека Ну и пусть, пусть!
Он обязательно поступит в институт, хотя бы для того, чтобы увидела она, кого потеряла. Уедет в город, и все! Пусть
Но поступить не удалось. Было стыдно встречаться с Женькой, со всеми, кто знал, что он не сдал экзамены. Надо было скрыться, уйти куда угодно, только не оставаться в селе Как ни протестовали отец и мать, он поступил работать лесником. Лишь бы не встречаться с односельчанами! Обход получил самый ближний к селу, отсюда с берега видна дубрава, что за лугом, а там кордон постоянное жилье лесника.
Поначалу дико было одному в ночном доме. Все казалось, что из лесной чащи кто-то крадется. Ничего, привык. Навещала мать, порядок в доме наводила. Приезжал лесничий, советовал жениться. Как люди легко раздают советы А однажды припожаловала сама Женька. Вот уж чего не ожидал! Павел как сейчас помнит ее осторожный голос: «К вам можно?» Она сияла большими серыми глазами, уверенная, что здесь она желанный человек. Сказала, сушняк нужен, показал бы, где взять. Но кто отправляется в лес за дровами на ночь глядя?
Пока собирал для гостьи нехитрое угощение, узнал разошлась она с мужем. Почему? Да мало ли почему, в жизни бывает всякое
Женька осталась на кордоне. И всю ночь мягкие теплые руки ее скользили по его волосам, шее, груди.
Паша! Пашенька-а! шептала Женька. Судьба наша вместе. Тебе стыдно в селе, люди недоучкой считают, и мне брошенная. А в лесу нам в самый раз. Свыкнутся в нашем Петровском, что мы одна семья, и все у нас пойдет рядочком.
А утром, как всегда, пришла мать, порядок наводить. Увидела, обомлела.
Это что ж такое? спросила неизвестно у кого.
Ответ у Павла был заготовлен заранее.
Ничего Женой будет, сказал он, как о давно решенном деле.
Евдокия Сергеевна приложила к глазам концы ситцевого платка и вышла в сенцы.
Обе двери были заперты. За одной плакала мать, за другой полураздетая Женька сидела на кровати и подсовывала под себя одеяло. Она ждала, что Евдокия Сергеевна вот-вот войдет. Войдет и заскандалит. А может быть благословит? В томительном ожидании смотрела Женька на дверь.
Павлу ясно, что без Женьки на лесном кордоне он не будет. Как другие парни находят жен, для него безразлично. Какие разговоры пойдут по селу тоже все равно. Правда, еще вчера даже не помышлял о Женьке, но сейчас он считал себя обязанным жениться. Нечестно было бы отвернуться после совместной ночи. Он вышел в сенцы и набросил на плечи матери свой пиджак.
Прохладно
Мать стояла, прислонившись к стене, будто высматривая что-то около порога.
Не сердись, мама. Давай поговорим одни.
Евдокия Сергеевна будто очнулась.
Одни? скорбно спросила она. А чего нам бояться?
Тогда пошли в дом
Что ж, пошли.
Женька, уже одетая, с уложенными на скорую руку волосами, стояла у окна.
Евдокия Сергеевна вынула из нетопленой печки чугунок, пильнула ножом по краюхе хлеба, двинула по столу деревянную солонку.
Ешьте.
Когда сели за стол, обвела слезливыми глазами Павла и Женьку.
Какой позор И не стыдно Плечи ее дрогнули, но она, сжав губы, выдержала и не разрыдалась.
И вдруг Женька рванулась к ней, схватила за руку.
Стыдно, тетя Дуся! Стыдно! Глядеть на свет неохота. Но что делать? Не вешаться же, тетя Дуся! По-человечески жить охота.
Женька припала мокрыми от слез щеками к руке Евдокии Сергеевны, запричитала:
Знаю, что так нельзя! Стыдно А как быть? Ждать чего? Что говорить обо мне станут? Уж была бы вдовой, а то брошенная! И за что все это, тетя Дуся? Я хотела по-хорошему А в лесу нам с Пашкой самое житье. Ни тебе сплетен, ни косых взглядов. Пускай в Петровском полоскают наши косточки. Посудачат, да и перестанут. Нам в лесу от этого больно не будет
Тебе, конечно, хорошо. А за что на моего сына такая напасть? Доля его обошла?
А я иль плохая доля? Со мной Пашка не пропадет.
Та-ак А что же ты молчишь, сынок? спросила мать.
Павел вздохнул, выждал, чтобы женщины немного поостыли.
Женьку я не брошу, заявил он.
И тогда Евдокия Сергеевна посуровела.
Не бросай, дело твое. Но я мать. Ты думаешь, мне все равно, как ты будешь жить и с кем? Ты еще света белого не видел, только начинаешь понимать, что к чему. Горько мне, сыночек!
Она говорила гневно, глядя на Павла в упор, и от ее слов у него что-то дрожало внутри, становилось холодно.
Я все могу простить. Но она после своего замужества детей не заимеет. Как жить без детей будете?!
Женька хлопнулась лбом о стол и обхватила голову руками.
Все равно Женьку не брошу, твердил Павел.
В тот раз Павел провожал мать до самого Петровского.
Может быть, передумаешь, мама? Согласишься?
Не упрашивай, непреклонно отвечала Евдокия Сергеевна.
Всю зиму Женька прожила на лесном кордоне. Весной за молодыми неожиданно приехал Егор Матвеевич, мешковато, неловко слез с велосипеда.
Закрывайте казенную халупу и домой! приказал он. Гостей полон двор. Неловко без вас.
Мне тоже? спросила Женька, уверенная, что ей у Барумовых делать нечего.
И тебе, конечно! весело пояснил Егор Матвеевич.
Женька ринулась к сундуку.
У Барумовых веселая суета. Деду Пантелею восемьдесят пять лет. По этому случаю собралась близкая и дальняя родня, многих Павел давно уже не видел. Дружно расставлялись скамейки вокруг столов, вытянувшихся в длинный ряд. Старший сын Барумовых не приехал, вот что плохо. Письмо прислал: не отпустило командование, в летние лагеря надо выезжать. А так вся семья была бы в сборе
Располагайтесь, дорогие гостечки, приглашала хозяйка.
Егор Матвеевич ставил стаканы. Гремел табуреткой, усаживаясь, дед Пантелей. У двери с молчаливой напряженностью стояли бабы из соседней Аленовки дальняя родня Барумовых. Они ждали особого приглашения, готовые в любую минуту обидеться на хозяев за то, что их не выделяют из всех гостей.
Женька стояла недалеко от них, одетая в самое лучшее свое платье из тончайшего шелка, усеянного желтыми мотыльками на ярком розовом поле. Она помогла бы Евдокии Сергеевне ставить закуски, разливать квас по кружкам, если бы та сказала хоть одно слово или взглянула бы по-доброму. Но Евдокия Сергеевна ее не замечала.
Долго и чопорно рассаживались аленовские бабы. Егор Матвеевич поставил перед ними две большие чашки со студнем.
Это для начала, закусочка, сказал он.
Спасибочки, не голодные, послышалось в ответ.
После баб за стол сели хозяева. На уголочке пристроился Павел, рядом выкроил место для Женьки.
Дорогие гостечки! начал Егор Матвеевич. Извиняйте, если что не так
Он подошел к Пантелею, облобызал его. Стаканы опорожняли, глядя в упор, в глаза друг дружке. Не закусывая, опять расцеловались.
Аленовские бабы сидели прямо, как деревянные, и цедили водку сквозь туго сжатые кувшинчиком губы. Не морщились, не тянулись к холодной спасительной закуске.
А хозяйка что ж? заметил кто-то.
Я пить не буду! заявила Евдокия Сергеевна и неприязненно поглядела на Женьку.
Захворала? спросил дед Пантелей.
Да как же так опешил Егор Матвеевич.
«Зачем ты!..» хотел закричать Павел.
Засмеялись, захихикали враз ожившие аленовские бабы.
Извиняйте, гостечки виновато, со слезами на глазах проговорила Евдокия Сергеевна, отодвигая от себя стакан.
Женька выскочила из-за стола, повалила стоявшую у двери табуретку. Павел бросился за нею во двор, но Женьки уже и след простыл. И на улице не видно. Жаль!.. Все можно поправить, отец вмешается, поможет Наверно, мигом пролетела по улице к своей матери.
За столом Егор Матвеевич оправдывался:
Вы уж не ругайте нас, всяко случается. Я думаю, уладим.
Павел выпил за деда Пантелея, потом за гостей. Расстроенный, он все высматривал среди аленовских баб розовое платье с желтыми мотыльками.
Запели тянучую «Калинушку». Мужских голосов не хватало, многие из родни лежали во фронтовых братских могилах. Пронзительные бабьи голоса не выводили раздольный мотив, а с тоскою вопили о чем-то ушедшем.
Пашка, тебя кличут, прошептал подошедший Пантелей и указал головою на дверь.
Качаясь, Павел вышел на улицу. Недалеко от избы, похрустывая в пальцах тонкой веточкой, вытащенной из плетня, стояла Женька.
Идем на кордон, приказала она.
Погоди поговорим. Сначала давай помирю, а тогда пойдем
Идем, говорю!
Праздник у нас, куда тянешь Так не годится. На кордон всегда успеем.
Не пойдешь?
Я сказал: помирю
Сам мирись, если надо!
Павел ухватился за кол в плетне, чтобы не качаться. Женька испуганно отшатнулась.
В тот же день Женька забрала с кордона свое барахлишко и перед вечером с тощим узелком в руках прошла мимо избы Барумовых. Пускай видят!
Без малого шесть лет прокатилось после тех дней. Многое было. В институт он все-таки поступил и теперь инженер.
Недавно, уже во время отпуска, встретил на улице Женьку. О-о, как округлилась! И прическа вызывающая, с большим кукишем на затылке, обтянутым тонкой невидимой сеткой. И золотая ниточка на шее, и перстень на руке.
Павел остановился. Не повела бровью, не моргнула. Лишь светлые глаза, встретившись взглядом и блеснув, стали неподвижными. Обдала запахом духов, скользнула мимо шелковым платьем. Не прошла, а проплыла в сторону сельской больницы, она работала нянечкой. От ее гордости, от всего вида охватила Павла жалость и к ней, и к себе, и ко всему, что прошумело на одиноком лесном кордоне.
Сходить бы к однокашнику Вовочке Тузенкову. Вместе институт осилили, вместе собирались проводить положенный после института отпускной месяц. Да в последний момент Вовочке подвернулась путевка и он уехал отдыхать.
Из лесу натаскал Павел зеленого тальника. Работал с таким рвением, с таким старанием, что и бывалые работяги-мужики позавидовали, когда он начал огораживать отцовский двор. Обовьет вбитые колья гибкой хворостиной, пристукнет обухом топора, и плотно ложится очередная зеленая извилистость. Одна за одной, одна лучше другой. И уже растет плетень, радуя и Павла и наблюдавшую мать.
По вечерам отец, возвратившись с поля, по всем правилам принимал работу: раскачивал колья, совал пальцы между стиснутых хворостин. Дудки! Не подкопаешься! И говорил с улыбкой и неприкрытой гордостью:
Можно б похлеще натянуть между колами-то. Да что с тебя спросить? Белоручка, инженер, к труду нашенскому мало приспособленный.
Открывал в сенцах ларь, засовывал руку в пшеницу по самый локоть, доставал бутылку.
Чтой-то какой уж день никак не рассчитаюсь, озаряла ухмылочка доброе отцовское лицо.
За столом он придвигался вплотную к сыну и, отдуваясь после выпитой водки, начинал разговор:
Ты вот скажи, ты все теперь должен знать, почему ученые люди не придумают насчет зерна? Чтоб посеял один раз, как, скажем, траву, и знай свое поспевай косить да молотить. Почему так не получается? А-а-а, скажи? По пустякам-то и мужики сумеют. Насчет, скажем, когда сеять или когда и какими стаканами винцо глушить. А вот насчет жизни самой, насчет хлеба? Тут ваши дипломы
Он многозначительно чмокал губами, пальцы его чертили в воздухе замысловатые фигуры.
А как насчет армии? Забреют? Не служил ведь.
В институте военному делу выучили. Несколько раз на военных сборах был. Теперь офицер запаса.
Это они молодцом придумали, одобрительно вздергивал бровями отец. Этаким порядком пользы будет больше.
Так и промелькнул отпускной месяц.
2
Павел Барумов лежал в общежитии на скрипящей жесткими пружинами железной кровати. Узловая железнодорожная станция Кузнищи его не радовала. Настроение было не назовешь веселым. Все больше от своих же мыслей. Перво-наперво о поведении в институте, когда распределяли. Почему так легко, почти не задумываясь, согласился? До сих пор стояла перед глазами вся эта процедура
Председатель комиссии по распределению, профессор московского института, задавал один и тот же вопрос каждому входящему в кабинет:
Где желаете работать?
Не слушая ответа, по-прежнему водил карандашом по календарю.
Предлагаем на железную дорогу. Ничего другого нет.