Ну что ж, для начала вашей работы в дистанции это неплохо. Вы правильно уловили требование дня. Поддерживать прогрессивное наша общая задача. Теперь очередь за товарищем Барумовым.
Павел встал. Он смотрел на Дементьева, тот ждал сообщения.
Ваше мнение по поставленному вопросу?
Какое же мнение, Андрей Петрович? Я не знаю, что такое скоростники. Да и свои обязанности за эти дни уяснить еще не успел. Извините, но из вашего доклада и из выступлений я не увидел тесной связи этих скоростников и живой защиты. Мне показалось, что и это собрание так сказать, формальность. Извините, но так мне показалось Может быть, потому, что я не вошел еще в курс дела
Дементьев покраснел. «Напрасно затронул его Он же прав». Но и отступать на глазах свидетелей не мог. Вы считаете себя умнее всс-сех?
Зачем так, Андрей Петрович? Вы спрашиваете мое мнение. Мое А уж какое оно, умное или не совсем Пока что я не знаю предмета разговора.
А поддержать коллектив можете?
Павлу стало обидно оправдываться. В чем виноват-то?
Я все сказал, Андрей Петрович.
Дементьев нахмурился. При всем честном народе этот выкаблучивает. Как видно, характерец.
Когда приедет большое начальство, на совещание позову обязательно. Узнаете, как ставится вопрос. Дементьев не скрывал раздражения. Следующим доложит мой замес-с-ститель товарищ Зимарин
У меня болит голова, с места, не вставая, сказал Зимарин. Глаза его смотрели исподлобья. Глаза обиженного и чем-то недовольного человека. Если можно, избавьте меня.
Больные должны лежать в постели, наклонив голову, будто рассматривая красный сатин, заметил Дементьев. Обойдемся Предоставляю слово товарищу
Из красного уголка после совещания выходили медленно. На ступеньках Барумов поймал за рукав Тузенкова.
Ты чего же не заходишь? Приехал небось вчера еще на это совещание.
Тузенков обрадованно сжал руку товарища.
Да нет, сегодня утром, с пригородным. Тебе повезло, рабочее место в самих Кузнищах, а меня загнали черт те куда.
Сам виноват, пораньше прискакал из отпуска, лучший кусок отхватил.
Да так уж получилось
Тузенкову было неловко от разговора о его раннем приезде в Кузнищи. Сделал вид, что пропустил слова Барумова без внимания, и неожиданно засмеялся:
Видел, как Тамочкин извивался, когда Дементьев прижал с отчетом? О-от артист.
Ты тоже хорош, Барумов издевательски усмехнулся. Я, товарищ начальник, одобряю движение Увидел глубокое содержание вашего доклада Тьфу! Знаешь ли ты, о чем шел разговор? Не знаешь! Нас с тобой не учили, не знакомили даже с железнодорожными делами. Так зачем кривить душой?
О-о-о, куда загнул. Люди не дурнее нас с тобой. Ты-то чего выпендривался? Чтоб заметили тебя? Мне мораль читаешь, а сам
Тузенков запахнул клетчатую полу осеннего пальто, пробежал пальцами по пуговицам. Застегнувшись, даже не взглянул на Павла.
Думал, по душам поговорим с тобой о работе. А ты Бывай здоров. Некогда мне.
Поезд от Кузнищ до Сватовки, где размещалась конторка участка Тузенкова, ползет больше часа. Времени не так уж много, но чего не передумаешь.
Неприятно было вспоминать встречу с Барумовым. Земляки, на одной улице в Петровском жили, учились вместе. Хотя не стали друзьями, но все же близкие. За месячный отпуск ни разу не виделись, так что было о чем поговорить. Если б не занозистость Барумова Не хотелось вспоминать, а все одно из головы не выходил его упрек. Какие у него заслуги, чтобы задирать нос? И все же
В институте активным общественником был, стипендиатом. В президиумах рядом с профессором сажали. Но ведь то институт! Кому какое дело здесь, в живой защите, что было у него в институте? Главное, чтобы работал как вол. Главное авторитет у начальства. Но все же При чем начальство? Главное работа. Но зачем Барумов так резко в первый же день Убеждения? Но разве свои взгляды есть только у него?
Странно получается. Умный человек, а понять не хочет, что татарник, каким бы колючим ни был, все равно коса срежет. Жизнь, как видно, еще научит.
Мысль застопорилась. Всплыл вопрос: надо ли было ему, Тузенкову, на совещании так отвечать Дементьеву? Не лучше ли отмахнуться ото всего, как Барумов?
Нет! Еще этого не хватало А вообще, к примеру, на совещании было кое-что любопытное. Позади Тузенкова кто-то шушукался, когда Барумов отвечал на вопрос начальника. Одобряли. Пусть исподтишка, пусть не осмелились подняться, но ведь одобряли! Вот чертовщина какая.
Жизнь фактически начинается заново. Что Барумов, что он, Тузенков, будто выброшены на голое поле. Начинать хочется хорошо, чтобы душе жилось вольно. Но как это сделать, чтобы хорошо?
В окне мелькали стремительные телеграфные столбы. Вагон раскачивало так, что порою казалось: падает, валится на бок. Но кончался крутой поворот, вагон выправлялся и опять торопились мимо нескончаемым частоколом быстрые столбы.
5
Что же такое скоростники? Хотя и понимал, что это мало касается его, но знать-то об этом надо. Не работать же вслепую.
Можно обратиться в депо, но казенного разъяснения Павел не хотел. Вечером Гришка Матузков повел его к паровозному машинисту. Живет этот Гришка в Кузнищах без году неделю, а знакомых как у старожила.
Остановились у дома с палисадником, забитым зарослями флоксов. Дорожка от калитки до веранды была выложена красным кирпичом. Приятно идти по такой дорожке. Будто специально для гостей ковер в елочку из красных прямоугольников.
Было холодно, а во дворе девушка развешивала выстиранное белье в одном платьице и в растоптанных туфлях на босу ногу. Невысокая, тоненькая, платье темно-коричневого цвета с белым воротничком. Наверное, осталось со школьных времен. Еще бы фартучек с крылышками да бантик в волосы.
Ты опять?! и удивленно и угрожающе обратилась она к Гришке.
Пардон, мадам, расшаркался Гришка. Во-первых, не к вам. Во-вторых, к Якову Сергеевичу. А в третьих, почему бы и не к вам? Счастье, оно внимания требует Только слишком уж нос задираешь, мадам.
Девушка взглянула на Павла и ушла в дом.
Хороша-а Пытался птичку поймать, осечка вышла. Выходит, не тот товар предложили. Разбирается. На врача, в городе Домой на практику приехала. В больнице Тс-с-с
На пороге вырос хозяин дома, Яков Сергеевич. Он был совершенно лыс. На плечи наброшен серый пиджак с темными масляными пятнами на рукавах.
Ко мне? Голос хрипловатый, басовитый.
Яков Сергеевич спустился к молодым людям, каждому подал руку.
Прошу в дом. А по какому делу, собственно говоря?
Извините, Яков Сергеевич, они вот, то есть новый начальник участка на нашей дистанции товарищ Барумов, они вот желали бы с вами, то есть напрямую, без всяких протоколов на бумажке.
Ну и что?
Яков Сергеевич, я насчет движения скоростников. Хочется поближе с этим делом На транспорте не работал еще, только начинаю. А с меня уже требуют.
Скоростники? Ну, я скоростник. Не очень-то высокая материя. Впрочем, в депо объявлено, что это самое новое, самое лучшее, самое передовое
Барумову показалось, что Яков Сергеевич потешается. Зачем это «самое», «самое»?
Мне бы попроще
Можно попроще. Скажу прямо: дело это сто́ящее. Но у нас, в Кузнищах, так повернули, что А почему вы не обратились к начальнику депо?
Почему? Я уже слушал своего начальника, Дементьева. По правде говоря, мало понял.
Яков Сергеевич потер ладонью лысину холодно! Зябко передернул плечами. И вдруг с сердитой решимостью уставился в глаза Барумова.
Не с расспросов да с разговоров надо начинать. Я, другой, третий наговорим с Арарат. Слышал, что это такое? Большая гора. Вот я один из тех самых скоростников. Личное обязательство имею, стремлюсь, чтобы накатать полторы нормы Приходи утром на станцию, садись на паровозе рядышком со мною и гляди. Своими глазами. Умнее будешь, чем после разговоров-переговоров. Сделаешь поездку, и хватит с тебя.
«А ведь это самое лучшее, подумал Павел. Быстрее войду в курс дела».
На том и порешили.
За калиткой Гришка оглянулся, метнул взглядом по занавешенным окнам.
Не вышла! Даже к окошку не прилипла. О-о-от птичка Во, брат, как люди высоко ценят себя!
Тебе одной мало? усмехнулся Павел.
Одной за глаза! Но эта Чутьем своим чую: огонь! Самородок! Блеск сплошной!
Гришка досадливо причмокивал и сокрушался.
Утром Барумов был на станции. У нарядчика депо узнал, когда поедет Яков Сергеевич и с какого парка. Пошел по путям в поисках поезда. Шпалы белыми поперечинами выделялись на черной, залитой мазутом земле. На них от мороза выступила мелкая искристая россыпь. Под подошвами похрустывало, на шпалах оставались тусклые округлости следов.
По путям хлопотливо сновали маневровые паровозы, разминая на земле влажный утренний дым. Автоматические сцепки звенели, тормозные башмаки, притиснутые к рельсам вагонными колесами, ползли со скрипучим визгом, от них несло дымной вонью и горелым железом.
Якова Сергеевича нашел около паровоза. В руках молоточек на длинной ручке. Он осматривал колеса, постукивал и прислушивался к звенящему звуку.
Сейчас поедем, сказал он.
Павла посадили на деревянный ящик, набитый концами для обтирки паровоза. У правого окна разместился сам машинист Яков Сергеевич. Он нахлобучил на лоб форменную фуражку, высунулся в ожидании сигнала отправления. У левого окна помощник машиниста Игорь Шкарбанов, высокий, угрюмого вида парень. Вытер тряпкой водомерное стекло, посмотрел на вздрагивающие стрелки приборов. Выглянув в окно, протянул руку и цепко сжал деревянную грушу на тонком тросе. Два раза дернул ее, и два раза над паровозной будкой вместе с белыми султанами пара вырвались к небу короткие гудки.
Зеленый, сказал Игорь в окно.
Зеленый, также в оконное пространство ответил Яков Сергеевич.
Он ухватился за свою грушу, потянул. Потом рука легла на реверс, рукоятка мелькнула над зубчатой нарезкой. Паровоз тяжело выдохнул из трубы черный дым, напрягся, за тендером звенькнула сцепка, гремящий звук покатился к хвосту поезда.
Медленно, будто приспосабливаясь к пути, колеса повернулись, паровоз гулко вздрогнул на первом стыке рельсов. Мимо проплыла железная мачта со стеклянными кругами прожекторов на вершине. Потянулся черный строй поставленных в ремонт холодных паровозов. Заспешили, побежали обтекаемые цистерны. С каждой минутой ехали все быстрее, эти цистерны укорачивались и уже проскакивали кругленькими приплюснутыми шариками.
Торопливой дробью простучали колеса на последних стрелках. Позади оставались редкие дымки паровозов, серые, накрытые лучами раннего солнца крыши поселка.
На Барумова от железной покатости паровозной топки несло сухим жаром. Он с жадностью ловил резкие порывы морозного воздуха, когда Яков Сергеевич отходил от окна.
Поддать маленько! скомандовал машинист. Начнем, сказал кому-то помощник.
Барумов оглянулся. За его спиной стоял человек. Телогрейка и штаны блестели от заглаженного мазута. Из темной шапки лезли сквозь дыры клоки серой от угольной пыли ваты. Кочегар.
Он глубоко затянулся, окурок бросил через плечо в открытую дверь и полез на тендер. Его лопата заскрежетала по углю, сквозь дверь к лотку покатились мелкие куски антрацита. С каждым скребком росла черная горка угля. Под горкой исчезли выгнутый выступ лотка, зияющая темнотой продолговатая яма.
Начнем, опять сказал Игорь Шкарбанов.
Кочегар спустился по осыпающемуся углю, шагнул к топке.
Р-р-раз! с натугой крякнул Игорь и огромной совковой лопатой поддел груду шуршащих кусков угля. В тот же миг кочегар двинул на себя тяжелую ручку, створки раскаленной дверцы топки раздвинулись, и в будку навстречу летящему антрациту с гулом рванулось языковое пламя.
Створки захлопнулись, помощник вновь двинул совковой лопатой.
Р-р-раз!
На Барумова снова пахнуло обжигающим светом. Тяжелые порции угля одна за другой летели в середину ревущей топки. Потом Шкарбанов разворачивал свою лопату с наклоном то к одной стенке, то к другой. И уголь кучной сыпью летел то вправо от бугристой середины топки, то влево.
Р-р-раз!
Раскатывались на железных колесиках створки.
Р-р-раз!
Лопата красной молнией мелькала в ослепительном зеве.
Яков Сергеевич посмотрел на часы. На лице удовлетворение. Значит, едут хорошо.
«Что я здесь вижу? Зачем он позвал меня на паровоз?» проклюнулось недовольство у Барумова. Он все больше думал о том, что слишком легкомысленно поступил, согласившись поехать. Вроде бы не совсем молодой и образования хватает, но стоило незнакомому человеку поманить пальчиком, и он, как мальчишка, помчался на паровоз. Своего, прямого, за что начисляют зарплату, ничего не сделал, даже участок не осмотрел, а полез
Как с водой? спросил Яков Сергеевич.
Должно хватить, скользнул глазами по водомерной трубке Игорь.
Смотри. После Староверовки безводье, ни одной колонки.
Да ну Неужель не обойдемся
Яков Сергеевич задумался. Мимо окна шумно протрепетала тополевая зелень. На мгновение вспыхнуло и погасло под тополями красное путейское здание.
Остановимся, возьмем воды. Так вернее будет. В графике заложено. Так что без риска.
В Староверовке паровоз остановился под водоразборной колонкой. Кочегар на верху тендера с громом сдернул крышку с люка водяного бака, за проволоку подтянул рукав колонки, похожий на толстый круглый клюв.
Готово? послышался голос Шкарбанова снизу, с междупутья.
Загудело в железном рукаве. Упругим потоком хлынула вода. Казалось, что она не льется, а замерзла, превратилась в толстый ледяной слиток. Иногда этот прозрачный столб изгибался, и тотчас от края отверстия отскакивали во все стороны холодные искристые брызги. Внутри бака плескалось, хлюпало. С каждой минутой хлюпанье поднималось выше, становилось резче, и казалось, вот-вот вырвется из железной обшивки бака сквозь заткнутый прозрачным слитком овальный люк.
Готов! крикнул кочегар.
Водяной поток начал слабеть, утоньшаться, и вскоре на тендер прерывающейся струйкой падали уже ненужные капли. Изогнутый клюв повернули над междупутьем, кочегар полез в ящик за концами.
На беглый осмотр паровоза ушли короткие минуты. Вся бригада собралась в будке. С междупутья на паровоз угрожающе смотрел красный глаз светофора. Яков Сергеевич взглянул на часы: время для набора воды истекло, пора бы светофору приглашать в путь.
С дальнего конца староверовского поселка донесся паровозный гудок, и сразу же на перрон выбежал дежурный по станции. Он вскочил на тормозную площадку вагона, в следующую секунду уже стоял на другой стороне грузового поезда с желтым флажком в вытянутой руке.
Загремел поезд, застонала под колесами земля. Длинный гудок оглушающе несся над станцией.
Пропустили с ходу, по нашей нитке! возмущенно заметил Яков Сергеевич. Он смотрел, как за вагонами легкими стайками летели бумажки. Так нас могут продержать
Выждал, когда дежурный полез обратно через тормозную площадку. Ботинки Якова Сергеевича скребанули подковами по решетчатым ступенькам паровозной лесенки.
«А я чего сижу?» подумал Барумов. Чувствовал он себя, неважно, как бездельник. Встал с ящика, вслед за машинистом спустился на землю.
В комнате дежурного вся стена пестрела разноцветными огоньками. Красные, зеленые, синие, желтые точки наперебой докладывали дежурному о свободных и занятых путях, о готовых маршрутах.
Яков Сергеевич по телефону вызвал диспетчера и сердито застучал кулаком по столу, будто вколачивал каждое слово.
Почему Беляева пропустил по моему графику? Это моя нитка! Почему из-за его рекордов я должен стоять в Староверовке?
Он швырнул трубку и отвернулся. Как видно, диспетчер говорил такое, что машинист отказывается слушать. Потом вдруг схватил, закричал так, словно диспетчер должен услышать без всяких проводов:
Ты сколько поездов по линейным станциям на прикол поставил? Какое мне дело, что все об этом знают! Отправляй немедленно! Иначе самому начальнику отделения позвоню!
Бросив трубку, Яков Сергеевич тряхнул коробкой «Беломора», лежавшей на столе, сунул в рот папиросу.
Пошли! крикнул он Барумову. Нечего тут
Вернулись на паровоз. На междупутье по-прежнему горел беспощадно строгий красный овал. Еще один поезд прогремел по Староверовке. Яков Сергеевич понимающе взглянул на своего помощника. В душе небось ругает. Люди едут без набора воды! Ну и что же. Зато он, Яков Сергеевич, сколько ездит за правым крылом и ни разу не допустил ни крушения, ни сбоя в графике движения поездов. А эти, легкомысленники, здорово рискуют. Не дай бог, конечно, а нарваться могут.