Пенкосниматели проскочили. Теперь мы поедем.
Слова у Якова Сергеевича, как у пророка. Выглянул в окно, а светофор уже нетерпеливо вздрагивал зеленым лучом, словно упрекал: чего стоите!
Не сразу тяжеловесный поезд тронулся с места. Лишь несколько вагонов сдернулось, а паровоз, как заводная игрушка, завертел колесами на одном месте. На рельсы полились желтые струйки песка. Снова рывок, снова затихающий лязг вагонных сцеплений. Яков Сергеевич осадил паровоз назад. Тормоза ослабли. Тогда резко перевел рычаг на передний ход, паровоз рванулся навстречу светофору, поезд медленно начал набирать скорость.
Но ненадолго. Сразу же за Староверовкой потянулась выемка. Поезд шел в гору по коридору с крутыми осыпающимися стенами. На обочине стали появляться ремонтники, потянулись кучи песчаного балласта.
Когда проедешь? жалея, что приходится прерывать работу, крикнула девушка в широких шароварах, оранжевом жилете на стеганой телогрейке. Яков Сергеевич только улыбнулся в ответ. Она глянула в конец состава и махнула рукой: Девки, садись! У поезда нету края!
Пятнадцать километров Под паровозом гнулись еще не закрепленные рельсы, с легким рассыпчатым шумом осаживался балласт. В паровозной будке слышен разговор путейцев. Не скорость мучение. На этом подъеме Яков Сергеевич раскачал бы поезд, разогнал бы его и птицей влетел бы на самую высокую точку степного водораздела. Но нельзя. Перед глазами Якова Сергеевича бьется от ветра пришпиленная гвоздиком продолговатая бумажка с желтой полоской по диагонали. Предупреждение Путь ремонтируют, поэтому извольте ехать не быстрее пятнадцати километров в час.
А дальше подъем становился еще круче. Мучительно медленно проходили под поездом последние метры обсыпанного путейцами километра. И наконец:
Давай! скомандовал Яков Сергеевич.
Из трубы с гулом вылетели клубы черного дыма. Паровоз рванулся, задрожал, но четырехтысячетонная вереница упрямо держала его в своей власти. Яков Сергеевич понял: паровоз может забуксовать. А этого допускать нельзя. Здесь, на подъеме, можно потерять и без того малую скорость. Последует растяжка состава, неизбежные рывки и, в конце концов остановка, брак в работе. Замрут поезда, какие идут следом, стокилометровый участок между узловыми станциями будет парализован.
Яков Сергеевич взялся за рукоять песочницы. Важно вовремя заметить первое пробуксовывание. И вдруг пока он искал впереди светофор, из трубы вырвалось одно за другим: чвах! чвах! «Прозевал!» с укором пронеслось в голове. Мгновенно включил песочницу. Буксование прекратилось.
Игорь! Давление! закричал Яков Сергеевич.
Прибавлю! эхом отозвался помощник.
От напряжения пот струйкой стекал по вискам. Стиснутые зубы начали ныть. А поезд полз улиткой, будь она проклята! Поганой черепахой Вот паровоз выбрался на самую высокую точку подъема, вот уже раскинулась горизонтальная площадка. Но почти все вагоны поезда еще карабкались в гору
Ощутимо, как живые, начали они подпирать в спину локомотива. Значит, половина состава уже прошла подъем.
Руки Якова Сергеевича потянулись к груше. Над степью всколыхнулся воздух от длинного ликующего гудка.
Ну и хорошо-о-о! засмеялся Игорь. Не надо бы здесь давать гудок, ни к чему он, а все одно волновалась душа от детской откровенности Якова Сергеевича.
Чаще застучали колеса, словно сгущенный, ветер твердой лавиной начал бить в лицо.
Разъезд Боровое обычно проскакивали с ветерком. Профиль пути такой, что положи на рельс катышек ртути не сдвинется. Еще на подходе к Боровому Яков Сергеевич гудком предупредил о своем приближении. Он чуть не вывалился в окно, когда в ответ на входном светофоре увидел два желтых огонька.
Два желтых! с недоверием к самому себе доложил он в пространство.
Два желтых, пробубнил в подтверждение недовольный помощник.
«Вот так оно и получается, с обидой подумал Яков Сергеевич. Хочешь как лучше, чтобы груза привести прилично и побольше километров накатать, а тебе крылышки цап-царап и на прикол».
Мало того что на боковой путь приняли, да еще и остановили. В Боровом! Где только по какому-нибудь случаю приходилось стоять.
Сплюнул Яков Сергеевич с досады и полез из будки. Но стоп! Что-то не совсем обычное заметил он впереди. По правому пути, что законно принадлежал Якову Сергеевичу, рвался к разъезду одинокий паровоз. Лоб в лоб!
Вот оно: что хочу, то ворочу, выругался он, забираясь обратно в будку.
Мимо, свильнув на стрелке, воющим свистом сквознул паровоз.
Беляев, сообщил помощник.
Понятное дело, километры накручивает. А вы тут черт с вами! Молодцы ребята, что диспетчер, что Беляев, умеют жить, не то что мы олухи царя небесного! отчитывал самого себя Яков Сергеевич.
Задымил папиросой, обратился к Барумову:
Вот так, инженер. Понял, как поганят хорошее дело? Выхватит диспетчер пару-тройку шустрых машинистов и гоняет по участку. Не только полторы, они десять норм в сутки отмахают. И не придерешься. Что диспетчер, что эти машинисты в ногу со временем, а остальные, дескать На их примере нас учить станут, поругивать: не умеете да не желаете, не понимаете да не созреваете
Яков Сергеевич смирился с остановкой в Боровом и вообще со всем, что происходило за эту поездку. Нервами да криком делу не поможешь. Выкинул окурок, глянул в окно.
Худо получается, меньше груза стали перевозить. Приедем в Сватовку, обрати внимание: все пути будут забиты вагонами.
А почему Беляева из Сватовки пустили без поезда? спросил Барумов.
Хочешь знать, почему его резервом отправили? Да чтобы километров побольше накатал, без поезда легче. С диспетчером по рукам и обоим хорошо.
После Борового ехали без задержек. А под самой Сватовкой, где казалось, что рейс окончен, на пустяшном посту опять застыли. Ждали долго, пока не прогудел мимо, но уже с поездом из Кузнищ равнодушно выглядывающий из будки Беляев.
Вот так волновался Яков Сергеевич. А сколько поездов за нами стоит, на других станциях, чтобы ему открытую дорожечку
Спускались под уклон быстро, будто на оставшихся километрах можно наверстать упущенное время.
6
Слово свое Дементьев не забыл.
В субботний вечер он и Барумов пришли в железнодорожный клуб.
Ясное дело, о скоростниках говорить будут, на щит поднимать, чтоб на них равнялись остальные. Если на живую защиту критика будет, то выступлю и расскажу о тебе. Чтобы свое настроение по дистанции не рассевал. Проучу, обещал Андрей Петрович, поднимаясь по лестнице.
Конечно, потолкуйте обо мне, кроме не о чем, ответил Барумов, понимая, что Дементьев только грозится, а ведет в клуб лишь для того, чтобы немного поднатаскать новичка.
Не ершись. Прислушался бы, пользы больше, проворчал Дементьев.
В просторном фойе между белых колонн было черно от форменных железнодорожных костюмов. Первым делом Андрею Петровичу захотелось узнать, кто приехал вручать Кузнищевскому отделению переходящее знамя. Едва перешагнув последнюю ступеньку, Дементьев остановился, надо сориентироваться.
Павел не знал, что ему делать. Попал он сюда, что называется, не в свою тарелку. Стоять истуканом неудобно, разговаривать не с кем, знакомыми не обзавелся. Лезть через головы к киоскам с редкой галантереей вообще не годится. Вот и пришлось неотступно следовать за своим начальником.
Кто же возглавляет сегодняшнее собрание актива? Дементьев переводил взгляд с одной группы на другую. Начальник паровозного депо что-то объяснял своим машинистам. У киоска спорили вагонники. Рядом стояли молчаливые путейцы.
С ним часто здоровались. Но это большей частью из рядовых, по старой памяти. Андрей Петрович с былым достоинством медленно проходил вдоль колонн. Все чаще попадались отделенческие. Начальник отдела движения, ревизор по безопасности, председатель райпрофсожа. Теперь жди встретится начальник отделения. А уж он обязан сопровождать того, кто приехал из управления.
Тесным обручем сдавливал шею черный галстук остаток от прошлого, от форменного костюма с золотыми галунами. На собрание актива хотел надеть тот милый сердцу костюм. Хорошо, что посмотрел в зеркало. Неудобно. Уж очень яркими были черные пятна вместо споротых знаков различия.
У входа в зал увидел начальника отделения, высокого, розового, улыбающегося. Еще бы не улыбаться, переходящее отхватил. У всех застрянет в памяти похвала на этом собрании, в газетах, по радио в связи с вручением знамени.
Рядышком наконец-то Соловов, заместитель начальника дороги по движению. Недолюбливал его Дементьев. Уж больно скоро сделал карьеру. А за какие заслуги? Был рядовым солдатом, простым заместителем начальника службы движения. Бегал по коридорам управления с графиком, с суточными отчетами. И вдруг в заместители начальника дороги Сколько раз ни заходил к нему, вечно избивал кого-нибудь по телефону или клевал носом над графиком исполненного движения. Даже когда с планом благополучно. Деляга
Соловов заметил Дементьева. Ни улыбки, ни обычного, пусть даже с фальшивинкой, голоса:
«А-а-а, дорогой Андрей Петрович!..»
Ничего. Только равнодушный кивок головой, вот что значит понижение в должности. Чем провинился перед ним Дементьев? Не думает человек, что и с ним может случиться такое же. Теперь на «ты» разговаривать не придется. Что ж, ладно
Выдержал Дементьев. Не подошел с протянутой рукой, не попросил рукопожатия. Точно такой же ответный кивок головой, и все. И ровный, немного напряженный шаг. В зал дверь открыта. Пусть еще не прозвенел звонок. Хорошо, что Барумов не отстает, все-таки не один.
В президиум не посадят. Когда это бывало, чтобы снятого с высокой должности вытаскивали в президиум? А глаза этому Соловову намозолить надо. Хотя бы в то время, когда будет вручать знамя. Пусть видит Дементьева! Невольно появятся мысли о нем, запомнит, в управлении расскажет. Все-таки будет напоминанием о Дементьеве
Андрей Петрович прошел весь зал, остановился у первого ряда, выбрал центральное место и сел.
Давай рядом, указал он Барумову.
Что скажет Соловов? Когда приходилось выезжать Дементьеву с таким же поручением, начальник дороги давал подробную установку на дальнейшее. Соловов, конечно, проинструктирован. Интересно, что творится в управлении, какие веяния из министерства? По докладу обычно все видно. Сначала, разумеется, о скоростниках, о чем же кроме. Это сейчас самое новое.
Нет, не услышал от Соловова ничего нового. Цифры, призывы, имена передовиков. Здесь-то, в Кузнищах, лучше, чем в управлении, знали своих передовиков. А он туда же. Референт небось надергал фамилии и в доклад. Как сдобу в пирог. Теперь жди о скоростниках. Как это важно для увеличения перевозок, то да се, будто в Кузнищах только народились на свет.
И вдруг Сначала будто оговорился. Ни к селу ни к городу произнес слова «контактная сеть». При чем здесь контактная, когда с обычными осветительными линиями к путейским зданиям на перегонах едва управились? Опять повторил. На этот раз со словом «строительство».
Дементьев насторожился. Все яснее выплывало, куда клонит Соловов. Вот это ново! Об этом при Дементьеве только поговаривали, теперь уже решенное. Значит, переход на электрическую тягу. Электровозы. Переустройство депо. Замена верхнего строения пути, новые линии связи, расширение станций Какой объем работ! Какие сложности! Фактически дорога полностью обновится. И все это без прекращения перевозок, даже наоборот, при постоянном увеличении работы.
Главным заправилой в управлении будет заместитель начальника дороги по строительству. Был бы Дементьев. Но теперь? Сдавило сердце Андрея Петровича. Неужели все пройдет мимо? Неужели его не вспомнят?
Соловов должен знать, какие толки идут в верхах. Если бы по-человечески, не говоря уж по-дружески, отозвал бы в сторонку и, пожалуйста, Андрей Петрович, такие-то дела. Но, судя по встрече в фойе, лучше не ждать этого. А вообще надо поглядеть, что дальше будет. Собрания официальным докладом представителя управления дороги не кончаются.
Дементьев знал, что на его место в управлении пока никого не назначили. Но долго так не протянется. Как дело вплотную подойдет к электрификации тяги потребуется ответственный человек. Но как напомнить о себе? Чтоб заговорили, увидели, поняли: рано списывать в обоз такого опытного, энергичного человека!
Собрание приближалось к концу. Проголосовали за обращение актива ко всем работникам отделения. Грянул оркестр. Знамя торжественно унесли со сцены.
А почему скоростников проглотили? спросил Барумов.
Не проглотили, а умолчали. На свете не только скоростники. Другие дела тоже надо обсудить, на одном собрании все не охватишь.
А все же о скоростниках не заикнулись
Считай, тебе повезло! Легко отделался.
Дементьев весь был там, на сцене, где президиум собрания. Соловов улыбнулся кому-то, любуясь собою, пошел со сцены. Вразвалочку, вразвалочку и уже у зеленой бархатной боковины занавеса. Ушел! Не оглянулся Ах выскочка, зазнайка! Когда-то при встрече чуть не за километр протягивал руку
Идем! сердито приказал Дементьев.
«Чего злится человек?» недоумевал Барумов.
Фойе гудело мужскими голосами. Из распахнутых буфетов люди выходили оживленные, разрумяненные, с дымчатыми от выпивки глазами. Скоро начнется концерт. Поэтому многие перекусывали на ходу. Но были и такие, что обосновывались фундаментально и надолго. Сдвигали столы, стаскивали стулья, расставляли розетки с горчицей и солью.
Дементьев затащил Барумова за стол в углу. Сам прошел к буфету.
Неудобно получается Впервые за столом со своим начальником и пей. За что пей, по какому поводу? Спросить, допытаться? Ну не младенец ли, скажет, ну не все ли равно
Закусывали молча. Дементьев сопел над тарелкой и зло косился на бутылку. Буфетчица Жди, когда принесет! Не могла сразу подать. Из-за ее сверхосторожности приходится сидеть за этой бурдой.
Ладно! Он горячо стукнул кулаком по углу стола. Так вот, товарищ Барумов, надо заставить о себе говорить. Такова сейчас ситуация. И заставлю!
Это уже о другом А Барумову непонятно.
Как же со скоростниками, Андрей Петрович?
Чего ты пристал? поморщился Дементьев. На нашем совещании решение принято? Ну и выполняй! Подсказывать?
Посидел, подумал. Не надо покрикивать. Вместе водку пьет, от одиночества избавил Это не в кабинете и не на совещании. И чтобы смягчить, распространился:
Плохо сегодня отнеслись к скоростникам. Так нельзя. Когда скоростники только начинали, какая честь была, какой шум! Без цветов не встречали из поездок. Вот что значит первые. Нынче уже не то. Да и погода меняется. Чувствую, движением скоростников потребность в перевозках не удовлетворить. Нужно фундаментальное. Вот почему надо переходить на электровозы. Вот и напрашивается что-то новое, первое. Оно всегда в жизни ценится. А когда в общей колонне Хотя и в первой, а все же в колонне. Лиц не различишь, лица видны только у первых.
В фойе загремела джазовая музыка. Барумов не испытывал удовольствия от такой музыки, но теперь ему стало легче сидеть вместе с сосредоточенным, обозленным Дементьевым.
Подбежала буфетчица. Из кармана белого, шуршащего крахмалом передника вынула обернутую в прозрачную бумагу синеголовую бутылку.
Ага-а-а, удовлетворенно крякнул Андрей Петрович. Вот теперь выпьем.
Секунда и со стеклянного горлышка слетела синяя кожура, еще секунда и холостым выстрелом выскочила пробка.
Выпьем, товарищ Барумов, за тех, которые уже первые. Ну хотя бы за скоростников, коль уж ты никак не угомонишься.
Зачем, Андрей Петрович? Я не в восторге от тех скоростников, которых видел. Кому пышки, а кому шишки.
Ты напрасно так! Идея-то какова, сама идея
Давайте лучше выпьем за честность.
Это за какую же честность? На работе, с женщинами или вообще?
Павел засмеялся.
Вы странно говорите. Делите честность по видам общения людей. Может быть, скоро появится честность ведомственная?
Философ
Андрей Петрович, если человек честный, то он везде такой. Вот за такую честность, а не за однобокую.
Язык у тебя подвешен Что ж, выпьем.
Так нельзя, Андрей Петрович! Если ничто не изменится, то от слова «скоростники» люди будут шарахаться, верить перестанут.
Ты рассуждаешь как почетный железнодорожник. Интересно, как будешь рассусоливать лет через пятнадцать, когда пыль в хвост набьется. Ну, выпьем!