Потом мы расстались надолго: Леван уехал в Магнитогорск, совершенно неожиданно отказавшись от аспирантуры. Почему же до сих пор память о той ресторанной пьяной болтовне сидит во мне? Ведь та его философия могла быть просто мальчишеским задором, желанием сразиться с жизнью
С тех пор Леван очень изменился. Наверняка и взгляды его не похожи на прежние. И уехал он тогда за знаниями, за серьезными, глубокими знаниями. Работал везде без дураков. И все же в глубине души я чувствовал, что тот, старый, разговор не был случайным. Хотя теперь Леван вернулся и снова идет на завод, идет туда, где труднее, а не в научно-исследовательский институт. А может быть Нет, к черту! Я терпеть не могу подозрительных, недоверчивых людей. Чего я хочу от него? В чем подозреваю?
Человек идет на завод. Тут все просто и ясно.
Я глубоко вздохнул и посмотрел на Хидашели. Он о чем-то весело разговаривал с товарищами и Маринэ. Право, я не подозревал, что так люблю Левана.
Нодар Эргадзе
Из семидесяти пяти человек, поступивших на наш первый курс, семьдесят были медалистами. Двух фронтовиков зачислили без экзаменов, а по конкурсу шли только трое. Поэтому мы совершенно не знали друг друга.
Помню, как я волновался. Начиналась новая жизнь. И я представления не имел о том, какой она будет. Только предчувствия, радостные и тревожные, переполняли меня.
Родные тоже подогревали во мне это настроение. Отец подарил часы. Тогда, спустя всего пять лет после окончания войны, это был роскошный подарок. И еще мне купили первый в жизни отрез на костюм.
Сшей его в Тбилиси к Октябрьским праздникам, деньги мы тебе пришлем, сказала мама.
Первого сентября я примчался в институт за два часа до начала занятий и был далеко не первым. Сердце мое учащенно билось. Я тревожно оглядывал ребят ни одного знакомого лица. Поглядел в расписание. Оказалось, что в этот день всего две лекции: высшая математика и черчение. Я даже огорчился, что мой первый студенческий день будет таким коротким.
В коридорах толпилась уйма народу. Мне поскорее хотелось узнать, кто же в моей группе. Я даже пытался отгадать, заглядывая ребятам в лица. Точно я знал только одно на курсе нет ни одной девочки. Да и какая нормальная девушка решилась бы пойти на наш факультет!
Я заранее нашел аудиторию, где предстояло слушать первую лекцию. У двери стояли ребята. Это, наверное, и есть металлурги. Среди них был один седой человек я сразу обратил на него внимание. Наверное, фронтовик. Я тогда подумал: зачем ему в таком возрасте учиться? По своему внешнему виду он настолько отличался от всех остальных, что мне даже стало неловко.
Наконец прозвенел звонок.
Огромная аудитория моментально заполнилась. Здесь собрались три отделения сталевары, литейщики, прокатчики, у нас были общие лекции. Ребята с нескрываемым любопытством оглядывали друг друга. Наконец в аудиторию, прихрамывая, вошел тот самый седой человек. Очень тихо поздоровался с нами и поднялся на кафедру. Это был доцент Квернадзе.
Воцарилось молчание. Квернадзе не спеша достал очки, надел их и полистал курсовой журнал. Первым ему попал под руку журнал доменщиков. Он очень ясно произносил все фамилии и внимательно оглядывал вскакивающих со своих мест ребят. По-видимому, старался запомнить студентов. И мы тоже не отставали: поворачивали головы к встававшему и испытующе его оглядывали.
Вторым был журнал нашего отделения. Теперь я смотрел во все глаза это были наши.
Хидашели Леван! произнес преподаватель.
Молчание. Никто не встал.
Хидашели Леван! повторил Квернадзе. Он снял очки и обвел аудиторию вопросительным взглядом.
Его нет, уважаемый лектор! крикнул кто-то за моей спиной.
Как я потом узнал, это кричал Резо Кавтарадзе, школьный товарищ Хидашели.
Вначале все повернулись к Резо, а потом к преподавателю. Нам казалось, произойдет что-то ужасное. Но ничего не произошло. Квернадзе сделал отметку в журнале и спокойно стал читать дальше.
«Несчастный, подумал я, угораздило его заболеть в первый день».
Я и представить себе не мог, что не прийти первого сентября в институт можно по какой-нибудь другой причине.
Он что, болен? прошептал кто-то сзади.
Я прислушался.
Ну да, болен! Просто отдыхает в Гагре, также шепотом ответил Резо
Моему удивлению не было границ. Наконец Квернадзе покончил со списком, взял мел и подошел к доске.
Я буду читать вам курс высшей математики, по-прежнему негромко сказал он, и все насторожились и притихли. Я хочу вас предупредить, что математика предмет легкий, если заниматься ежедневно, не пропуская ни одной темы. Да, впрочем, вы уже не маленькие, уму-разуму вас учить незачем. Приступим к делу.
Квернадзе снова надел очки и повернулся к доске:
Тема сегодняшней лекции вектор
Мы открыли тетради и записали «Вектор». Квернадзе читал лекцию так же медленно и внятно, как произносил наши фамилии на перекличке. Он словно диктовал нам. Я успевал записывать каждое слово, но настроение у меня испортилось.
Первую лекцию я представлял себе совсем иначе. Почему-то мне казалось, что все должно быть очень торжественно: нас будут поздравлять, рассказывать об избранной специальности.
Через несколько недель я понял, что Квернадзе не имеет даже отдаленного представления о металлургии. Он был математиком и уже двадцать семь лет читал один и тот же курс, предусмотренный программой для инженеров. А этот торжественный день, который так важен был для нас, студентов-первокурсников, для него был самым обычным и даже скучным днем, в который он начал этот надоевший ему курс в двадцать восьмой раз.
В перерыве мы собрались по группам. Я стоял молча, в разговоре участия не принимал. С детства я был застенчив и как-то долго примерялся и приглядывался к людям, прежде чем решался заговорить с ними.
Наблюдая ребят, я убеждался, что и в наш век физическая сила дело не последнее. Сильные рослые парни чувствовали себя уверенней, они говорили громче, их слушали внимательней. По инерции действовала школьная привычка. Много ребят собралось вокруг силача, мастера спорта Георгия Карсаулидзе. О нем писали в газетах он был чемпионом Грузии среди юношей. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы говорил только он, а остальные слушали.
Курили все, но не нужно было быть слишком проницательным, чтобы заметить: многие курят впервые. Новички случайно заглатывали дым, натужно кашляли, краснели и чертыхались. Однако, едва докурив одну папиросу, как заядлые курильщики, вынимали следующую. В коридорах прохаживались преподаватели. Ребята дымили особенно яростно рядом с ними. Это как бы ставило их на одну ногу с лекторами, и никто теперь не останавливал, не то что в школе. Были среди студентов и взрослые люди, но большинство перваков выглядело совсем мальчишками они-то и дымили больше всех.
Разговор вертелся вокруг нашей будущей специальности. Прокатчики доказывали преимущество своего профиля, сталевары считали, что самое интересное мартен. Но большинство еще не решалось принимать участие в таком сложном разговоре. Они просто слушали и чему-то улыбались.
Прошло пять учебных дней, а Хидашели все еще не появлялся. Его фамилию уже запомнили, и теперь, когда в начале занятий преподаватель называл ее, несколько человек отвечали:
Хидашели нет.
Что ему торопиться, смеялись бывалые, ведь завтра тоже еще сентябрь.
Но нам, новичкам, его отсутствие казалось загадочным и даже романтичным. Его появления ждали со странным интересом. Мы еще не перезнакомились друг с другом, а имя Левана Хидашели знали на курсе все.
На шестой день Хидашели открыл наконец дверь в аудиторию. Он опоздал минут на десять, и, когда появился в дверях, все поняли это и есть Леван Хидашели. Почему-то мне казалось, что при его появлении в аудитории разразится хохот. Ребята признались позже, что им тоже так казалось. Но никто не издал ни звука. В дверях стоял стройный юноша. Его бронзовое лицо и мускулистое тело будто говорили нам: «Ну, ребята, не ошибитесь!» Студенты поглядывали то на Левана, то на лектора, словно ждали чего-то. Квернадзе совершенно равнодушно указал Хидашели на свободное место, не прерывая лекции. Леван огляделся, подмигнул Резо, приветствовал его поднятой рукой и сел рядом. Кто-то сзади предложил Левану:
У тебя есть на чем писать?
Разве этот человек сделал открытие в математике? улыбаясь, спросил Хидашели.
А что он должен открыть? растерялся парень.
Если не сделал открытия, значит, все, что он говорит, есть в учебнике. Леван демонстративно повернулся и принялся разглядывать студентов.
Разве у нас девушек нет? спросил он довольно громко.
Ребята прыснули.
Тише, что там за базар? раздраженно спросил Квернадзе и, сняв очки, посмотрел в нашу сторону.
Леван вскочил и церемонно произнес:
Прошу покорно извинить!
Во время перерыва я не видел Хидашели, а на второй час лекции он не пришел.
На следующей лекции неорганической химии старая профессорша объявила нам:
При нашей кафедре есть научное студенческое общество. Желающие могут записаться. Предлагаются для разработки две темы: «Система Менделеева и валентность» и «Металлы и металлоиды». Кто хочет заняться этими темами? И она осмотрела аудиторию. Все молчали. Меня всегда интересовала химия, и мне сразу захотелось записаться в это общество, но я постеснялся лезть первым. По-моему, многие ребята испытывали то же, что и я. Неужели нет желающих? улыбнулась профессорша.
Я хочу заняться первой темой! вскочил Хидашели.
Все разинули рты. Это было неожиданно.
Очень приятно, сказала профессор Алавидзе. Значит, вы возьмете «Систему Менделеева и валентность»?
Вот именно.
Ваша фамилия?
Леван Хидашели, группа сталеплавильщиков.
Когда вы сможете прочесть реферат?
В первую же пятницу.
Вам достаточно времени? Имейте в виду, это не спешно.
Достаточно.
В следующую пятницу на занятие кружка пришел весь курс. Профессорша никак этого не ожидала и не скрывала своей радости. Она и не предполагала, что это интерес не к химии, а к Левану Хидашели.
Леван вышел к доске и, не глядя в свои записи, изложил реферат. Он рассуждал спокойно, убедительно. Мысли свои излагал свободно. Дикция у него была прекрасная. Он говорил негромко, но очень ясно и так, будто обращался к одному человеку. На вопросы тоже отвечал удачно. После доклада профессорша сказала, что получила большое удовольствие от его работы.
С того дня мы стали смотреть на Левана другими глазами. А после первой же сессии стало очевидно, что Хидашели лучший студент потока. Его курсовые были всегда на самые сложные темы. На конференциях он брался за трудные рефераты. Леван совершенно не выносил, если чей-нибудь доклад вызывал больше споров, чем его. Он любил быть первым, но, надо отдать ему должное, никогда не задавался, не подчеркивал своего превосходства.
Но если в каком-либо деле он не достигал первенства, то тотчас же бросал его.
Меня и Левана зачислили в сборную футбольную команду института. В районной сборной я играл в центре. Когда я об этом сказал нашему институтскому тренеру, он чуть не умер со смеху.
Каким образом ты со своим маленьким ростом мог играть центра? И на первой же тренировке поставил меня на правый край. У нас было два центральных нападающих Хидашели и Манучар Гордадзе, студент третьего курса геологического факультета.
В играх на первенство против университета в центре поставили Левана. Он сыграл только первый тайм, потом тренер заменил его. Леван все время играл на прорыв, надеялся на свои могучие плечи и умение бегать. Тогда в университетской команде центральным защитником был очень быстрый игрок маленького роста. Леван несколько раз уходил от него, но тот делал подкат и всякий раз отнимал у него мяч. Было очевидно: таким образом победу не получишь, и тем не менее Леван снова и снова шел на прорыв.
Гордадзе сыграл гораздо лучше. Леван задыхался от обиды, но всеми силами старался не показать этого.
Вторая встреча предстояла с командой физкультурного института. Леван попросил тренера: мол, тогда у меня не получилась игра, выпустите сегодня, уверен, что сыграю намного лучше. Тренер согласился. В первом тайме играл Леван, а во втором опять Гордадзе. И на этот раз он сыграл лучше. После второго матча Левана никто не видел на тренировках. Тренер и ребята много раз спрашивали, почему он не приходит. Леван всем отвечал одно и то же:
Мне сейчас не до футбола.
Он действительно много занимался, изучал два языка.
Во время весенней сессии к нам приехал из Москвы известный профессор Нестеров. Он прочел несколько лекций по металлургическим процессам. На первом курсе мы не проходили специальных предметов, но на лекцию все же пришли. Старшекурсники задавали вопросы и сами выступали, а мы сидели сзади и помалкивали. Многое нам было совершенно непонятно.
Ничего, придет и наше время, проговорил вдруг Леван, вскочил и ушел из аудитории.
Мне показалось, он хотел сказать: «Настанет и мое время».
Я понял, почему он бросил бокс, а потом футбол. Чтобы освободиться для главного. Нас всех удивляли его энергия и способности. Но к чему он стремился, чего хотел, я не знал тогда В одно я верил Леван задумал нечто большее, чем предполагают ребята.
Важа Двалишвили
В год нашего выпуска в аспирантуре было только одно место. Все были уверены, что его займет Леван Хидашели. Не скрывал этого и завкафедрой. Он знал, что конкурировать с Леваном некому. Что касается меня, так я никогда и не думал об аспирантуре. Меня привлекал завод. Я больше всего любил работать в цехе. Если бы я хотел сидеть в лаборатории или заниматься в аспирантуре, я, право, выбрал бы другой факультет.
Красота сталеплавильного дела влекла меня. К сожалению, сами металлурги редко замечают ее.
Как-то я попал в больницу. Лежал и, слушая вздохи больных, думал, что профессия врача самая благородная в мире, но лично я ни одного часа своей жизни не посвятил бы медицине. Врачи постоянно видят ослабевших, умирающих людей и каждый день убеждаются в их беспомощности, они не чувствуют силы человека, его мечты, его красоты. Перед ними только уставший и беспомощный организм.
Совсем другое дело профессия металлурга. Ему каждая домна или мартен, блюминг или пятисоттонный мостовой подъемник говорят о человеческой мощи, о безграничных возможностях разума. Когда видишь кипящую сталь, которая при тысяче семистах градусах послушно следует из печи в задуманные металлургом формы, поражаешься изобретательности человеческого ума.
Нет, меня привлекал только завод. И только металлургический процесс. Работу у мартена можно сравнить с партией в шахматы. Плавка ведь тоже никогда не повторяется. А какое я испытывал удовольствие, когда удавалось привести в норму вышедшую из повиновения сталь!
Разве это не творчество?
Может быть, я чрезмерно люблю свою профессию? Конечно, электрик или механик тоже получает удовольствие от гармонии и четкой слаженности своих станков, а врач, вырвавший человека из лап смерти, чувствует себя всемогущим и счастливым. Каждый, кто с любовью избирал свое ремесло, видит в нем великую красоту.
Что же касается Левана, то я почему-то верил он тоже будет работать на заводе. Такой человек, казалось мне, не сможет расправить свои крылья в лаборатории научно-исследовательского института.
Помню, как раскрыли рты от удивления все наши преподаватели и ребята, когда Леван отказался от аспирантуры и решил ехать в Магнитогорск.
Я с восторгом представлял себе его могучую фигуру у горящих печей. Может быть, я идеализировал его, но для этого были основания.
Однажды, это было на втором курсе, мы вшестером возвращалась домой с практики из Донецка. Был август, и казалось, вся страна двинулась на юг, к морю. Даже мысль о том, чтобы достать билеты, казалось нелепой. А Леван бесцеремонно ворвался к начальнику станции и раздобыл все шесть билетов. Из Донецка перебрались в Иловайск, потом в Ростов, в Туапсе, в Сухуми Для того, чтобы сесть в вагон, мы каждый раз буквально вели осаду, и Леван был впереди всех.
В Сухуми у входа в вагон нам преградил путь какой-то здоровенный парень.
Куда лезешь? Видишь, что нет мест!
А ну-ка давай посмотрим.
И Леван отшвырнул его с дороги. Парень бросился на него с кулаками. Можете себе представить, что сделалось с Леваном! Он навалился на хулигана, схватил его за горло. Тому удалось выскользнуть, он закрыл перед Леваном дверь тамбура и выхватил нож. Леван локтем выбил стекло двери, ухватил парня за волосы и потом уже ловко и быстро открыл дверь ногой. Мы и оглянуться не успели, как нож оказался в руках у Левана. И в довершение всего он так двинул этого парня кулаком, что тот долго не мог прийти в себя. Пораженный, смотрел я на Левана. В эту минуту он походил на лодочника в бушующем море, в чьих руках судьба пятерых. Такая роль была явно по душе Левану. Он любил быть на высоте.