В комнате, освящённой дрожащим пламенем, их ждали жрецы, сидящие на полу полностью закутанные в ритуальные одеяния серо-голубого цвета, низ лица каждого покрывал паити, противостоящий загрязнению священного огня человеческим дыханием.
Именно на их суд призвали Владыку.
Обвиняли Правителя в нарушении заповедей Заратуштры, общение с некромантом и даэвами. Ему тут же объявили, что по иску великой жрицы Анаитиды, ему выдвинуты обвинения, и предстать он должен перед Ахурой и его Спентами. Варун судьёй ему будет.
Владыка опустился на колени возле каменного алтаря, где горел огонь, руки он положил на библон, и это давало силы. Маржик встал за его спиной, поддерживать, наблюдать и контролировать решение жрецов.
Бог великий Аурамазда, который создал эту землю, который создал то небо, который создал человека, который создал благоденствие для человека, который сделал Тебя, Артаксеркса Правителем единым над многими повелителями, спрашивает тебя: Верен ли ты ему? начал жрец допрос.
Я отвергаю дэвов.
Я провозглашаю себя поклоняющимся Мазде, учеником Заратуштры, врагом дэвов.
Я преподаю заветы Ахуры.
Я славлю Бессмертные Святые Силы и взываю к ним, заученно, с выражением и искренне произнёс Ох. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
Жрец жестом попросил Владыку показать руку, что тот и исполнил задрав рукав. Маг проверил движение вен. Утвердительно кивнул остальным восьми жрецам.
Видел ли ты, Артаксеркс Ох, чтобы багой Аджи поклонялся Ахриману?
Нет, не видел, не покривя сердцем ответил Владыка, о чём свидетельствовало ритмичное биение его вен. Багой не посвящал его в свои ритуалы, да он и не стремился их знать. Те немногие, на которых Оху привелось присутствовать имя врага Ахура Мазды не упоминалось.
Видел ли ты, или знаешь, Артаксеркс Ох, чтобы багой Аджи общался с даэвами? сурово спросил жрец.
Нет, не видел, не знаю, последний ответ дался с трудом, но сердце не дрогнуло, всё таки он был Правителем, умел держать себя в руках, не выдавая истинных чувств.
Между вопросами, пока жрецы шушукались, Владыка нервно теребил листы библона. Шершавые, плотные станицы пергамента придавали надежды, что всё удачно разрешиться.
Видел ли ты, или знаешь, Артаксеркс Ох, чтобы багой Аджи оборачивался змеем трёхглавым, приспешником Ахуры Майны?
Нет, не видел, не знаю, и тут его сердце не дрогнуло, несмотря на возмутительную абсурдность обвинения. Жрец подтвердил правдивость ответа.
Да хранит Аурамазда от всякой скверны Артаксеркса Оха и дом его и эту страну. Об этом просим Аура Мазду. Это Аура Мазда да подаст. С напутствием жрецы отпустили их, и Владыка с достоинством удалился. Маржик последовал за ним.
Только покинув комнату Ох с облегчением вздохнулпронесло. Сунув сделавший своё дело библон в руки врача, он поспешил на свежий воздух.
Сквозь щель между занавесами, лидиец увидел подвешенного на дыбе одного из евнухов. Его распущенные чёрные волосы скрывали опущенное лицо, разорванные белые одежды были пропитаны кровью, от боли он мог только хрипеть, сорванным от криков голосом.
В этот момент от колоны отделилась тень. Только когда человек попал под правдивые лучи солнца Маржик узнал багоя Оха. Молодой мужчина одетый в неброский серый кафтан и тёмные мешковатые мидийские штаны, голову покрывал войлочный колпак, весь вид его говорил, что он готов к бегству, и живым жрецам даться не спешит. «Пусть поищут»- так и говорил весь его вид.
На его застывший в настороженных глазах вопрос, Ох победно подмигнул. Багой облегчённо вздохнул, ухмыльнулся и отступил назад, опять скрываясь в тени.
Утро следующего дня Артаксеркс, окружённый своими товарищами, встретил в дроге. Маржик всё ещё сопровождал Правителя.
Охотничьей ватагой, по главной мощённой дороге, через несколько дней Владыка въехал в Экбатаны, где в храме Анаитиды засела Сисигамбис.
До храма они добрались весело, с кличами подбадривая себя. У храма же всадники словно натолкнулись на невидимую скалу духовной отчуждённости. Святилище жило своей жизнью, чуждой светской суеты. Медленно, величественно, мимо спешившихся спутников Артаксеркса на золочёном троне пронесли его сестру, гордо и величаво восседающую под зонтом. Жрицу внесли в храм, после чего вереница паломников хлынула в открытые двери.
Спутники Оха расчистили ему путь, и перекрыли дорогу человеческому потоку.
Не дожидаясь, пока сестра слезет с переносного жреческого трона, и пригласит его, Владыка вошёл сам.
Женщина слезла со своего помоста. Её движения не были ни величественными ни грациозными. Это была всего лишь старая полная женщина, возомнившая себя воплощением богини.
Расправляя ткани своих белых одеяний, она тяжело опустилась на жреческий трон. Рукава верхнего.. тяжело свисали по её спине. Кроме лица, она вся была закутана в дорогие ткани шитые была белым шёлком, всё вместе это напоминало необыкновенно красивое кружево облаков.
Она повернула к Владыке своё полное бабье лицо приглашая его войти. В нём не осталось уже ни красоты, ни значимости, но в то же время оно было каким-то просвятлёным, какое бывает у слишком ревностных верующих.
Брат, ты отринул страх. Ты общаешься с отбросом, отдавшим свою душу Ахриману. Уже не ты, а какой-то житель Мудраи, багой правит государством. Он наложил на тебя свои мерзкие заклинания, и ты стал его куклой.
Её ярко накрашенные глаза вытаращились, выразительно показывая брату насколько низко он пал.
Ох не успел вставить и слова, как Сисигамбиз продолжила свои нападки на него, читая нотации, как малолетнему мальчишке, как в детстве. Ему было горько и обидно.
Твой багой змея, пригретая на груди. Этот чудовищный дракон вокруг себя сеет яд, отравляя всё вокруг. Арсик, если ты сам не видишь, и околдован его речами, то я тебя освобожу от этого прислужника Ахримана. Я вырву корни зла поселившиеся в твоей душе. Я раздавлю эту гадину именем Неба. А ты должен молиться Ахуре о спасении своей души, молиться и просить прощения за свои грехи. И если благочестивым сейчас жрецам не удалось вытравить приспешника зла, а я ещё проверю, не околдованы ли и они, то позже мы всё равно найдём его ворожбу, пусть даже мне придётся самой снять с него живого кожу и оскверниться в его крови.
Ведьма! только и смог выкрикнуть ей в лицо Ох, сгниёшь здесь, в своём храме.
Развернувшись, Артаксеркс в злобе вышел.
Сисигамбис горестно вздохнула глядя брату в спину.
Я приложу все силы, что бы ты к богам вернулся.
Пока эта блаженная сидела в храме, Владыка не мог её достать, лишняя ссора со жрецами могла обернуться большими неприятностями. Да и отказываться перед сном, каждую ночь, слышать хрипловатый голос с лёгким акцентом центральных порогов Нила, Ох отказываться не хотел. За своего багоя он готов был бороться. Теперь нужно было срочно вернуться в Пасарград, где в разгаре был праздник Кшатра-Варью, на который съехались сатрапы со всей территории. Теперь надо было решать, кто из них поддержит его, а кто переметнётся к жрецам.
Владыка всклочил на своего огромного, словно вырезанного из дерева топором, жеребца, грубого, мощного, нессенских кровей.
Маржик следовал за повелителем на своём ослике. Даже на охоту Правителя, врач умудрялся на нём не отставать от остальных.
Пасарград тем временем жил своей, праздничной жизнью. Знать приехала со всей подвластной территории, заверить Правителя в своей преданности и любви.
После родов ноги почти не болели, но отказать себе в массаже, проводимом помощником врача, Атосса не желала. Она любила поговорить с Барзиком, послушать о семействе Маржика, похихикать над тем, как он добивается любви мальчишки. Это были не многие забавные истории, которые радовали её слух. Но сейчас было не до них. Барзан поняв это, молча растирал ступни, натирал пахучими маслами икры Женщина думала. Праздник проходил уже несколько дней, муж бросив всё умчался в Экбатаны, прихватив с собой близкую ему знать и аристократов. Сейчас всё легло на её плечи, которые она вовремя подставила, подобно древней горе, несущей небесный свод.
Гора Пентая, на месте своём стой! С большой звездой не тягайся. Гора Харга, стой на месте своём! Гора Тудхалия, на месте своём стой! С большой звездой не тягайся! тихо проговорила женщина себе под нос, и я как гора, гора Атосса
Барзан вопросительно на неё лицо, она только отмахнулась, не до него сейчас.
Перед Великой Правительницей свой танец вела одна из наложниц супруга, услаждая её взор. Женщины полностью были в её власти и не докучали раздражительному Оху.
В тёмном голубовато-сером одеянии, в высоком сакском колпаке, худая как палка, наложница в танце двигалась грациозно и завораживающе. Её длинные рукава, то взлетали в порыве движения подобные ветру, то опадали вниз подобно сорванным цветам.
Атосса наблюдала за ней из под опущенных ресниц, не вникая в рассказ её тела. У неё были гораздо интереснее вопросы, которые необходимо было решить: кто из аристократов поддержит Артаксеркса, а кто переметнулся к жрецам?
Малышка запелёнутая в дорогие ткани начала попискивать, требуя еды. Атосса тут же дола ей грудь, привычные действия не отвлекали от мыслей. Правительница размышляла, какую бы кость кинуть жрецам, что бы надолго их занять, и себя не очень обременить. Маги хотят крови, сестрица с ними. Может быть её сына Кодомана приблизить к столу Правителя? Может тогда она успокоиться. Кодоман смелый поединщик, отменно показавший себя при подавлении кадусиев, за что и получил сатрапию. И он, и Артабаз, особой надёжностью не отличаются, хотя и ближайшая родня. Вместо того, что бы продолжать дело своей семьи, объединять в единый кулак территории и их правителей, стоять над ними и повелевать, они играют в эллинскую демократию. Забыли что потомки Ахемена из самого Аншана, их теперь деньги и прибыль заботят. Купцами стали, а так скатиться и до лжи и предательства легко, забыв заветы предков. Не с проста восстания вспыхивают в одном городе за другим
Резкие и сильные движения танцовщицы не убаюкивали, напротив, они наполняли отстранённо наблюдавшую танец правительницу силой, вдыхая в неё уверенность и упорство. Почти напоминавший военный, танец настраивал на общение с сатрапами, позабывшими, под пятой жрецов, кто здесь хозяин и осмелевших подымать головы, против четы выбранной богами.
Накормив малышку, женщина передала её служанке, рабынь к дочери она не подпускала, опасаясь их продажности и злокозненности. А что ещё ждать от женщин, насильно уведённых из своих домов? О них Атосса судила по себе, прекрасно осознавая, как бы она мстила окажись на их месте.
До полудня ей предстояло у дворца на самом солнцепёке руководить торжеством, и теперь, чуть чуть отдохнув она внутренне готовилась продолжить это нелёгкое для неё сейчас испытание, быть Правительницей.
Вечные и несокрушимые горы взирали на женщину, словно спрашивая: Выдержат ли теперь её плечи бремя власти, осталась ли она такой же стойкой и монолитной как камни. Её сёстрыгоры, в праве ли ещё она носить своё имя Атосса?.. Или же размякла влюбившись и родив дочь, но тогда всё рухнет, её страна, народы, доверившиеся им, всё закружится в вихре страстей, не сдерживаемых сильной рукой, и поглотит спокойствие бытия, её семь, и малышку. Нет нельзя Атоссе быть просто женщиной, и придаваться чувствам, кто, если не она, удержит хаос дерущихся за власть мужчин?
Сквозь зелень парадиса, стоя на ступенях, среди красных колон, и сама одетая в красные, шитые золотом, праздничные одеяния, Правительница наблюдала за бестолково бегающей челядью, призванных украшать празднество. Женщины были разодеты в самые дорогие ткани, их высокие причёски украшали свежие, яркие цветы, а от царящей суеты, эти яркие пятна беспорядочно перемещались в зелени. Создавая впечатление то ли порхающих бело-розово-красных бабочек, то ли диковинных испуганных птиц. Всему нужна сильная рука и плеть, чтобы был разумный порядок.
Гонки на верблюдах главное событие этого дня. Всадники мчались подымая по песчанкой дороге клубы пыли. В песчаных тучах с трудом угадывались силуэты. Люди стоящие на обочине дорог кричали, поддерживали своих родных вырывающихся вперёд из общей кутерьмы людей, верблюдов и песка. Вернувшиеся с Артаксерксом аристократы присоединились к зевакам. Гомон от людских голосов усилился, орали, кричали, свистели, хлопали Но Атосса не слышала ничего.
Глаза женщины из толпы выделили только одного человека и впились в него, в статного одетого во всё белое бактрийца. Их взгляды встретились. Холодное мужественное лицо с узкими смеющимися миндалевидными глазами, было обращено на неё, его губы тронула лёгкая улыбка, и сердце женщины затрепетало как маленькая птичка, и она уже не была великой Правительницей. Весь её мир сжался до этого мужчины, всё вокруг исчезло, словно боги отделили из от толпы небесным куполом. И время замерло.
Мимо пронеслись всадники подняв пыль, но и это не привело в чувства замершую статуей Атоссу, вступившую в немой диалог глазами и сердцем со своим возлюбленным.
Не приличествует это, Подошедший Артаксеркс рукой коснулся плеча супруги, уйди во внутрь. Не давай жрецам повода.
Женщина вздохнула, опустила голову, прав был муж, у них не та обстановка, чтобы расслабляться и придаваться любовным грёзам. Прикрывшись красной прозрачной накидкой, Владычица вместе с супругом вошли во дворец.
Пошлю за Оксиртом, пусть сюда придёт, а на людях своих чувств не показывай, нельзя давать им оружие против себя. Затаись, высказывал Ох сестре. много у нас злопыхателей.
Атосса благодарно сжала руку мужа, чувствуя в нём поддержку.
На людях не надо, не надо. Много тут всяких приехало. Всё будет хорошо, Аджик за ним сбегает, к вечеру твой Оксирт у тебя будет. А ворон пугать нечего, а то разлетятся с карканьем, говна не оберёшься. И не переживай Сейчас багой сходит.
Так же как и муж, Атосса доверяла этому багою, который ещё юношей попал в их семейство. Их отец никогда не мечтал увидеть на троне Арсика, младшего из своих законных детей, именно из-за предпочтений к мужчинам. Но так сложилось, что именно он оказался самым хитрым и умным из братьев. Он смог стравить старшего брата, уже признанного наследником, с отцом, и тот, в припадке гнева убил своего первенца. Потом Ариасп покончил с собой, и как подозревает Атосса, не без участия брата. Отец был стар, а она ещё молода, после смерти мужа, она должна была уйти в храм, навсегда скрыв себя от Мир. Но юная кровь ещё бурлила, и хотелось жизни. Вот тогда и сговорились они с братом, поженившись, она осталась на троне и в жизнь мужа не лезла.
Юноша из Мудраи появился у них не сразу. Были другие, но так никто не прижился. Аджи Сначала юный мудрай благодаря красоте своего голоса стал багоем. Своими псалмами он смог отогнать даэвов от правителя. А тех, вокруг Артаксеркса скопилось превеликое множество, это и духи убиенных братьев, и смерть отца, которую тоже приписывают Арсику. Аджи пел ночами псалмы, и под его голос измученный даэвами Артаксеркс смог заснуть спокойно. И он остался при Правителе. Потом юноша рос на их глазах, превращаясь в красивого мужчину, в эту личную жизнь супруга Атосса уже не вмешивалась, радуясь что в жителе Мудраи тот нашёл чуткого, понимающего и верного человека.
Вечера женщина еле дождалась.
Всё вокруг должно было придать встрече атмосферу чувственности, тяжёлый запах мускуса и сандала отгоняли всякие сомнения, впуская в жизнь радость, которой за государственными заботами так не хватало, простой, житейской, бабьей
Лёгкие, полу-прозрачные ткани колыхались на тёплом ветру, создавая ощущение движущихся теней, завораживающее в своей трепетности и мягкости. Сквозь них Атосса заметила приближающийся мужской силуэт. Струящиеся ткани делали его размытым, нечётким, женщине было приятно наблюдать как из бесформенной фигуры появляется он Высокий, почти на полторы головы выше Атоссы, стройный, с широкими плечами, рядом с которым она чувствовала себя маленькой и беззащитной.
Стерна моя не земная его бархатный голос завораживал, сердце в груди женщины бешено забилось, подобно этой маленькой птичке, с которой он сравнил возлюбленную.
Атосса молча смотрела на своего мужчину поглощая взглядом его всего, каждую часть его мускулистого тела. Тонкие шёлковые ткани, развешенные повсеместно колыхались от вета, даже парили в помещении, приятной прохладой они касались тела, словно обтекая его и охлаждая, а потом, под порывом ветра, вспархивали крыльями бабочки, продолжая постоянное движение.
Служанка в корзинке принесла малютку, скрывая от постороннего взгляда. Передав ребёнка хозяйке, она скрылась в тканях, превратившись в отдалённый силуэт.