Они, конечно, хотят знать, почему оазис так охраняют. Почему никто не может зайти туда, кроме тех, кого одобрят Король и его визирь? Разве там хранятся какие-то секреты? продолжал Рафаль.
Я задумалась о том, откуда ему известно столько всего о мотивах алтамаруков.
Какая-то женщина фыркнула.
Но секреты не могут изменить пустыню.
Не могут, согласился Рафаль. Но кто может уничтожить магию? Кто может не дать дюнам поглотить поселение Соляного Короля? Кто может создать неисчерпаемые запасы соли, в то время как соляные шахты погребены под землей? спросил Рафаль, глядя в небо.
Его обвинения были слишком серьёзными. Я испугалась за него и за всех жителей деревни, его окруживших. Моё сердце колотилось, и мне вдруг стало очень жарко. Я начала расталкивать толпу, отчаянно пытаясь уйти оттуда.
Рафаль продолжил:
Никто, кроме джинна, исполняющего желания.
Люди начали громко охать, и тут же земля ушла у меня из-под ног. Облака закружились у меня над головой, и я услышала, как люди начали в гневе кричать из-за того, что он так спокойно говорил о чем-то столь опасном. Другие же начали смеяться его глупым детским сказкам.
Вдруг чьи-то руки взяли меня за плечи, и я почувствовала, как кто-то коснулся пальцами моего лба.
С девушкой всё в порядке? выкрикнул Рафаль, и я увидела его лицо над толпой.
Он встал на цыпочки и смотрел на меня, распластавшуюся на земле.
Отпихнув от себя чьи-то руки, я натянула хиджаб на лицо и закрыла глаза платком, после чего резко встала.
Я в порядке, в порядке. Оставьте меня.
Не глядя ни на кого, я опустила глаза в землю и поспешила домой, молясь о том, что никто не разглядел моего лица или яркого подола моего платья под абайей.
Алтамаруки искали джиннаискали Саалима. Откуда они знали о его существовании? Мой отец не рассказал о нём ни единой живой душе.
Делая глубокие вдохи, я подумала про Матина, который пытался убить моего отца. Знал ли он о том, что у моего отца есть джинн? Или только предполагал? Я подумала про стражников, которые защищали оазис от нападавших. О бедных мальчиках, которые не знали, почему их жизни стоили защиты оазиса. Они не понимали, что там нечего защищать, кроме тщеславия моего отца и иллюзии могущества.
Когда я пришла домой, я увидела, что Сабра всё ещё не вернулась. Рахима улыбнулась мне и снова помахала у меня перед лицом картами.
Тебе повезло. Её всё ещё нет, поэтому мне не пришлось врать. Пинар сказала, что после рамы они с Тави пошли навестить твою мать.
Я села на пол в изнеможении и испытала облегчение.
Рахима спросила:
Что случилось? Выглядишь так, будто случилось нечто ужасное.
ГЛАВА 12
С той поры, как Рафаль заявил о том, что алтамаруки искали джинна, дни тянулись медленно. Я переживала о том, что они могли сделать, и из-за того, что они где-то выжидали. Люди говорили, что Король охранял нас, и что всё было в порядке. Но я не верила в то, что они не вернутся. Но что же они собирались делать дальше?
По утрам я всё время думала про Саалимамои мысли уносились к нему, когда я видела белые пики шатров рамы, или когда моя маленькая подружка просила меня рассказать ей ещё историй. Знал ли он, что его ищут алтамаруки? Мне очень хотелось снова поговорить с ним. Как мы разговаривали с ним в мой последний день в тюрьме, легко и непринужденно. Я хотела услышать его голос, и к своему удивлению, я страстно желала, чтобы он снова прикоснулся ко мне. Я чувствовала себя беспокойно и взволнованно, думая обо всём том, чего я хотела, но не могла получить. Но я боялась Мазиры, и того, что мои слова будут исковерканы, поэтому мой рот оставался на замке, не выпуская на волю ни единого желания.
никогда теперь не выйдет замуж, прошептала Адила у меня за спиной.
Мои мысли об алтамаруках и Саалиме тут же прервались.
Хадийя уложила мои волосы так, чтобы они волнами ниспадали на спину.
Мы закроем их. Он не заметит, сказала она так же тихо.
Не имело значения, как хорошо они маскировали меня для сватовства. Даже если мухáми выберет меня, он увидит всё ночью. И на следующий день выберет другую ахиру. Я вспомнила про Ашика, и меня охватило чувство печали. Каждый день я скучала по нему всё меньше, но с каждым днём я всё сильнее желала того, что он мог бы мне дать. Мне казалось, что всё это было так давно. Как сильно все поменялосьсекретов стало меньше, уменьшился и сам мир.
Вот, это тоже должно помочь, Хадийя обернула мою шею лёгким шарфом, так чтобы он струился сзади и прикрывал мою спину.
Но не было никакого смысла размышлять о том, что могло бы быть. Я не собиралась предаваться слабости. Я не могла пока сдатьсякак Сабра. Даже если я не могла надеяться на то, что мухáми решит, что я его достойна, я не могла не попытаться расположить его к себе. Необходимость выйти замуж за мухáми вдалбливалась в меня с самого детства. То, чего хотела я, и то, чего, как я знала, хотела от меня моя семья, представляло собой сложную паутину эмоций, которую всё ещё нужно было распутать. Но я знала наверняка, что замужество могло освободить меня от двора, и это было гораздо вернее, чем загадать свободу. Поэтому я не могла перестать бороться за это. Не теперь.
Все то время, пока мы шли на смотрины, я глядела в спину своей сестры. Сердце колотилось у меня в груди, а пот стекал по шее. Это был первый раз, когда я должна была увидеть отца после того, как он отхлестал меня плетью.
Придя на место, мы увидели, что Король выпивает с женихом. Его остекленевшие глаза быстро прошлись по нам, после чего он представил ахир, небрежно взмахнув своим кубком. Казалось, он не заметил, что я тоже была здесь, и когда за весь день он не сказал мне ни слова, моё беспокойство начало уходить, и я испытала чувство громадного облегчения. Саалим был прав.
Король выпивал, громко смеялся то над одним, то над другим, чокался с женихом, и сажал своих самых ценных дочерей себе на колени. Он игнорировал меня, так же как и я его. Когда мой отец поднялся, чтобы сообщить, что сватовство подошло к концу, я фыркнула, в последний раз взглянув на слуг и стражников. Я видела стеклянный сосуд отца. Он был пуст, хотя Саалима нигде не было.
Мы направлялись к зафифу, как вдруг Рахима неожиданно остановилась. Она схватилась руками за живот и согнулась. Рвота цвета красного вина хлынула у нее изо рта.
Има! я повернулась к ней, и положила руки ей на спину.
Рахима выпрямилась и продолжила идти.
Я в порядке, пробормотала она. Слишком много выпила. Как неловко
Она взмахнула рукой и попыталась улыбнуться. Она выглядела больнойеё кожа была бледной, виски мокрыми. Войдя внутрь зафифа, я усадила её на тюфяк, в то время как мои сестры начали переодеваться обратно в свои платья.
Хадийя, сказала я. Рахима слишком много выпила. Ей надо пойти домой, прилечь.
Я оглядела своих сестёркто-то из них медленно раздевался, кто-то прилёг ненадолго отдохнуть от солнца перед тем, как мы должны были вернуться в свой шатер. Хадийя щёлкнула языком и покосилась на ахир, которые двигались так, словно переходили вброд медовую реку.
Да. Отведи её домой. А ты будь более ответственна, деточка! пожурила Хадийя мою сестру, голова которой лежала на коленях.
Она бросила нам нашу одежду и выставила из шатра. Мы шли так быстро, как могли, сопровождаемые стражником, идущим за нами. Края розовой и фиолетовой ткани то и дело выглядывали из-под наших развевающихся одежд, каждый раз, когда мы переставляли ноги.
Когда мы пришли домой, Рахима снова согнулась и остатки вина, которое она выпила днём, потекли на землю. Я поспешно закидала всё песком.
Что с тобой? Я знаю, что ты не пьяна, не ври мне.
Я думаю, что во мне ребенок, Рахима произнесла эти слова так тихо, что мне пришлось переспросить.
Как это возможно?
Этого не должно было произойти. Нас учили тщательно следить за циклом и знать, когда мы могли зачать. Мы знали, что в такие дни, мы не должны были участвовать в смотринах и оставались со слугами. Это было единственное условие, при котором Король разрешал нам пропустить приезд жениха. И это работало. В большинстве случаев. Когда первая забеременевшая ахира рассказала обо всём своей прислужнице, это вызвало переполох во дворце, и её выгнали, как недостойную. Быть выброшенной вместе с ребёнком? Ни одна из ахир не хотела для себя такой участи. Поэтому ахиры учились не допускать этого.
Я не знаю, она вздохнула. В этот раз все было по-другому. Я не смогла точно предсказать дату.
Я начала ходить по шатру кругами, пиная песок с каждым своим шагом. Я была расстроена; я была в ловушке. Было несложно решить вопрос беременности. В деревне был лекарь, которого раньше навещали мои сёстры, но я не могла отвести туда Рахиму, пока Сабра представляла угрозу, и я совершенно точно не могла попросить кого-то соврать ради меня.
Как долго ты знаешь? наконец спросила я, опустившись перед ней с кубком, в котором был тёплый чай.
Она облокотилась о ножку стола, её лицо было бледным.
У меня не было крови на протяжении двух лун.
Как она могла так долго скрывать это от нас? Я схватилась за переносицу, пытаясь вспомнить, когда она впервые почувствовала себя плохо. Тогда никто из нас не обратил на это внимания.
Как долго ты собиралась это скрывать? спросила я умоляющим тоном. Мы можем тебе помочь, тебе надо было нам рассказать.
Я переживала.
Это не удивило меня, учитывая то, что произошло, когда меня наказали. Я потерла ей спину. Через некоторое время в шатер начали стекаться сёстры. Они покидали хиджабы и абайи в свои корзины и, бросая взволнованные взгляды на Рахиму, начали спрашивать об её самочувствии.
Слишком много вина, сказала я, в надежде, что у меня получится отвести Рахиму к лекарю раньше, чем слуги, её мать или наш отец раскроют её секрет.
Раздался полуночный горн, и мы начали ждать. Через некоторое время дверь шатра раскрылась и внутрь заглянула прислужница.
Сабра.
Послышались громкие вздохи, а мы все обменялись удивлёнными взглядами. Сабра и сама выглядела ошарашено, а её брови даже слегка приподнялись. Её никто не выбирал уже год, и все полагали, что она никогда уже не будет с мухáми. От двадцатитрехлетия её отделяла всего лишь одна луна. От волнения Тави разразилась слезами, подбежала к Сабре и начала радостно обнимать ее.
Сабра терпеливо выслушала советы Тави, несмотря на то, что та была на шесть лет младше неё, после чего ушла готовиться к встрече с женихом.
Я воодушевленно схватила руку Рахимы.
Сегодня, прошептала я, благодаря Эйкаба за счастливое стечение обстоятельств.
Мы поднялись и начали доставать одежду прислуги из моей корзины. Я приготовилась к выходу, привязав соль к поясу. Жестами я показала Рахиме, чтобы она сделала то же самое, и когда она достала свою одежду ахиры, украшенную бусами и вышивкой, я поняла, что мы в засаде.
У нас был только один комплект одежды прислуги, который, прежде чем попасть ко мне, передавался от ахиры к ахире, когда они убегали из дворца. Эта одежда появилась здесь задолго до меня, и я не знала, где можно достать ещё. Я вскользь подумала о портных, родителях маленькой девочки, жившей по соседству, но я не хотела, чтобы они рисковали, помогая мне. Могла ли я пойти к матери Рахимы? Я не очень хорошо её знала. Что если она расскажет обо всём слугам?
Я совершенно точно не смогла бы отправить Рахиму к лекарю одну? И я также не знала, что ему придется сделать с Рахимой, поэтому я сомневалась, что могла сходить к нему от её имени.
Стоп, сказала я своей сестре, которая закрыла лицо руками. Тебя не должны в этом видеть.
Я прижала руку к голове, подумывая о том, что имело смысл попросить помощи у моей матери. У неё были друзья среди слугАмира и Яраможет быть они помогут мне?
Подожди здесь, сказала я Рахиме, которая потягивала чай.
Я поспешила на кухню, молясь о том, что смогу найти кого-то из женщин там.
На кухне осталось немного народу, так как ужин моего отца и все развлечения заканчивались на закате дня. Практически все костры, кроме одного пустовали. Я приблизилась к человеку в плаще.
Не могли бы вы мне помочь?
Человек повернулся ко мне, он оказался мужчиной.
Чего ты хочешь?
Он начал набрасывать песок на горячие угли.
Я ищу Яру или Амиру.
Он кивнул.
Яра живет через три дома отсюда.
Я поблагодарила его и поспешила найти её. Несмотря на сумерки, её дом был открыт, внутри было очень мало вещей. Я увидела её и трёх других слуг, сидящих за невысоким столом. Они ели и тихонько разговаривали.
Яра? осторожно спросила я.
Женщина поднялась с земли.
Что случилось?
Она вела себя очень осторожно, пока я не сказала ей, кто я.
Эмель! Заходи, раздели с нами ужин.
Она взяла меня за руку и повела внутрь.
Нет, я не могу.
Я отпрянула и объяснила ей, что мне нужна абайя и хиджаб, как те, что были на мне. Я не сказала, зачем, а она не спрашивала. Она подошла к веревке, натянутой через всю стену, и сняла единственные две вещи, которые висели на ней.
У тебя есть ещё? спросила я, беря у неё одежду, которая пахла костром кухни.
Она покачала головой.
Нет, но, похоже, тебе очень надо.
Я представила, как она будет сидеть весь день на солнце без этой одежды, и пообещала отдать все назад ночью. После этого я вернулась за Рахимой.
Переодевшись в слуг, мы вышли из шатра. Я повернулась к одному из стражников. Он не был мне знаком, и он был очень юнвероятно, один из тех, кто прибыл из другого поселения. Я посмотрела на другого мужчину и с облегчением вздохнула. Это был наш постоянный стражник, стоявший на карауле ночью.
Мне редко случалось разговаривать с ним, но он не раз возвращал мне мой кожаный мешок по вечерам.
Моя сестра очень больна, прошептала я ему, понимая, что после захода солнца у нас оставалось мало времени. Нам надо найти лекаря. Я только прошу тебя вывести нас из дворца. Мы вернемся сами.
Он посмотрел себе на ноги и сказал:
Нам приказано держать всех детей Короля дома, если мы не получим от него других указаний.
Детей. Он был ненамного старше меня.
Я хорошо тебе заплачу. Две горсти, так как нас двое. И я добавлю ещё после возвращения, чтобы ты никому ничего не рассказал.
Он сглотнул.
Всё сжалось у меня внутри. Мне не хотелось жертвовать так много соли, зная, что лекарь потребует крупную сумму, но был очень большой риск, что он откажется.
Последовала долгая пауза, после чего он сказал:
Ладно.
Я положила свою плату в его открытый мешок с монетами. Его глаза жадно проследили за тем, как соль перешла в его собственность. После этого он вывел нас из дворца.
Взяв руку Рахимы в свою, я повела её по узким деревенским переулкам и по петляющим улицам. Оранжевые сумерки проникали во всё вокруг и заставляли костры сверкать тёплым огнем, назло вечерней прохладе. Рахима была в восторге, её любопытство тормозило нас каждый раз, когда мы поворачивали на новую улицу.
Здесь всё такое живое, выдохнула она.
Она останавливалась на каждом повороте, желая посмотреть, что делают люди, заглянуть в те немногие дома, что были открыты ночью. Она останавливалась посмотреть на запряженных верблюдов рядом с небольшим шатром, или заглянуть в лавку, на полках которой стояли сверкающие вазы.
Как было бы здорово, если бы она могла увидеть деревню в то время, когда жители не пребывали в полнейшем страхе. Когда она, на самом деле, жила.
Не останавливайся, сказала я. Нам надо найти лекаря до темноты.
Шатер лекаря был высоким и покосившимся. Стены были сотканы из множества лоскутов ткани, сшитых вместе, и опускались до самой земли. По обеим сторонам от входа стояли две деревянные стойки, на которых расположились огромные птицы. Мы остановились, увидев их, и восхитились их красотой. Коричневый грифон сидел слева, не двигаясь, и следил за нами своим оранжевым глазом. С другой стороны сидел ястреб. Он не обратил внимания на наше приближение. Его крылья были широко раскинуты, и он сидел, запустив свой клюв в черно-белые перья на своей груди.
У входа висели бусы и колокольчики, и когда мы вошли внутрь, послышалась какофония звуков, создаваемая ударами стекла о металл. Внутри находился огромный очаг, густой дым которого заполнил всё помещение. Сквозь дымку я смогла разглядеть два железных котла, висевших над пламенем, в которых кипела какая-то жидкость. За очагом находился огромный деревянный навес, такой высокий, что под ним можно было пройти в полный рост. К нему была прислонена хлипкая лесенка. Под ним находились ряды полок с бессчетным количеством какой-то утвари: металлические котелки, лежавшие на боку, стеклянные банки с отбитыми краями, переплетающиеся золотые трубки, уходившие в небо, сосуды с цветной жидкостью, закрытые пробками.