- К тому же, - тон отца Лемихария стал менее грозным. - Изменились морские течения. Все меньше рыбы ловится в сети моряков. Все чаще им приходится браться за оружие и разбойничать, чтоб их дети не голодали. Я не могу отбирать у жен и матерей сильных мужчин, заставляя сидеть их за высокими стенами и выступать против своих же дедов, когда те от голода и безвыходности обращаются против паствы Союза.
Я молчала, не смея что-либо возразить, поскольку возражать здесь было нечему.
- А ныне я могу помогать им от имени ордена зерном и товарами. Ты видела их скалистые земли? На них сложно что-либо вырастить. Этот народ всю жизнь жил морем, а теперь, когда течения меняются, море становится более холодным и рыба уходит из него, им гораздо труднее прокормиться. Вдобавок, жители Союза многие годы воспринимающие гугритов, как варваров, отказываются покупать у них что-либо, невольно принуждая добывать эти блага силой. Ты знаешь, что они называют себя не этим презрительным словом, а - Усколлинен, что на их языке означает верные? Что они верны своей земле, своим женам и матерям? И ни один муж не посягает на чужую жену, поскольку это у них считается презренным делом? А у нас в Союзе?.. - настоятель вздохнул. - Я долго думал, прежде чем принять эту сторону жизни новоиспеченных братьев. Мне пришлось поездить по их селениям, увидеть, как они живут, поговорить со стариками и юнцами. Ничего в жизни мне не давалось столь тяжело, как изменение канонов Писания, однако без этих новаций заблудшие овцы не пришли бы в Церковь. Не мог я в слепом следовании догмам видеть, как целый народ постепенно вымирает от голода или гибнет на клинках Бедных Братьев Пустынных Земель. И поэтому то, что делаю, я считаю правильным, а верхам из Святого города, которые погрязли в роскоши и интригах, нет дела, каким образом будут приведены в лоно Церкви новые прихожане. Приезд инквизиторов станет губительным, пока дело Веры еще не закрепилось на этих землях. А просьба вашей настоятельницы скрыть у себя дочь преступника ставит под удар все мои усердия, всю обитель. Да и не только обитель... Могу ли я пожертвовать тысячами жизней ради одной?
Отец Лемихарий приводил такие доводы, что спорить с которыми не было ни какой возможности.
- Но никто же не знает, что девочка будет скрываться у вас! - едва ли не вскричала я, понимая, что все планы рушатся на глазах.
- Слухами земля полнится, - развел он руками. - Из-за близости Хейгазега - этого проклятого наемничьего гнезда, в любой момент могут усилить гарнизоны. А с церковными войсками следом придут Слушающие и Ответственные . Не хотелось бы давать им повод заглядывать сюда.
- Но тогда куда же девать Агнесс?! Не могу же я собраться и привезти ее обратно в орден?! Настоятельница специально отправила ее к вам.
- Сейчас ты, дочь моя, никого никуда не увезешь - ты не оправилась после ранения, - резонно заметил настоятель. - И я не требую, чтобы вы немедленно покинули обитель. Просто хотелось бы, чтобы ее высокопреподобие Серафима, к будущему лету нашла для своей племянницы новое пристанище.
- И как?..
- Когда выздоровеешь и отправишься в орден, ты передашь мою просьбу настоятельнице. А до тех пор девочка побудет у нас. Но не долее.
С этими словами отец Лемихарий встал, давая понять, что наша с ним беседа завершена. Я тоже поднялась, меня слегка повело от слабости - ранение по-прежнему давало о себе знать. Настоятель хотел помочь мне и уже подался в мою сторону, но я махнула рукой, мол, не надо и потихоньку, по стеночке направилась к себе в комнату.
Декабрь сменился январем, который принес с собой яростные метели, когда ветер сутками не переставая выл за толстыми стенами обители, не переставая. Ночи, когда в прозрачном бархатном небе были видны все звезды и сполохи сине-зеленого сияния на горизонте, а мороз стоял такой, что деревья лопались; ясные утра с искристым снегом, переливающимся тысячами огоньков как бриллиантовая крошка, со стылым воздухом от которого перехватывало дыхание; хруст валежника, ломаемого перед укладкой в большой очаг, гул огня, запах готовой выпечки, веселый смех детей...
Я выздоровела, перестала пошатываться при ходьбе и потихоньку начала восстанавливать прежнюю силу. Принялась вновь тренироваться: сначала с Агнесс, чтобы не переутомляться, затем попыталась присоединиться к братьям, но те сразу начали выражать мне свои симпатии. Кто бы мог подумать, что у усколлинен идеалом женской красоты как раз считались крупные девушки с развитой мускулатурой, способные дотащить до дома воина на плечах. Я уже знала, что Агнесс, которой бы в высшем свете Церковного Союза проходу не дали, считалась здесь дурнушкой и самой неподходящей партией для женихов. Поэтому, хотя бы с ней у меня не было головной боли. А вот мне просто деваться было некуда, когда я начала тренировки. Неженатые братья ходили за мной косяками, искоса поглядывали и залихватски подмигивали. Хорошо хоть рук не распускали, это немного успокаивало, иначе поединка было бы не избежать.
Положение разрешилось случайно - как-то я попала на хозяйственный двор и посетила монастырскую кузню.
В тот день я пошла проведать Пятого. Он совсем затосковал без свежего воздуха и застоялся. Погоняв его чуток, да и сама немного посидев в седле, дабы нужные мышцы вспомнили каково это, я, ведя жеребца обратно в конюшню, увидела, что у него отвалилась подкова. Подняв и осмотрев ее, поняла, что нужно ставить новую и направилась в кузню. На подступах к ней я и встретила Сепнёна. Этот мощный и кряжистый дядька занимался кузнечным делом в монастыре. Он не был братом в обители, просто жил здесь.
Сунув ему под нос подкову, я кое-как сообразила сказать: 'Muuta', - что означало - менять, и махнула рукой в сторону конюшни.
- Sinulla on nyt? - спросил он у меня что-то.
- En ymmarra, - помотала я головой. Это первая фраза, что я освоила в монастыре и означала она - "не понимаю".
- Huomenna, - сказал он, а потом, подумав, кое-как выговорил. - За-ват-ра. Ты за-ватра, - и пошел прочь.
Естественно без проса в чужую кузню я лезть не стала, рассудив, что Пятый не охромеет до утра стоя в загоне. Но едва солнце взошло, я была тут как тут. Сепнён глянул на меня исподлобья, не прерывая работы.
- Tuli? - спросил он. Я начала немного понимать самые распространенные слова, которые использовали в речи братья и их жены, и знала, что кузнец сказал мне: 'Пришла?' - Odota - 'Жди'.
Он одной рукой держал щипцы, в которых был зажат слиток и бил по нему молотом, чтоб отколоть от крицы чешуйки для будущего уклада .
- Can? - я указала рукой, на молот.
- Пф-ф! - фыркнул он. - Olet nainen! Et voi, - и перевел мне: - Ты жена. Нет.
- Can? - повторила я настойчиво.
На что кузнец недовольно крякнул, смерил меня взглядом и со скептическим выражением лица протянул молот.
- Alku , - он указал на остуженную крицу.
Я поудобнее перехватила рукоятку, размахнулась, и... Первый удар вышел немного кривоватым и слабым, но за ним последовал второй, третий, рука приобрела уверенность, размашистость и четкость движений. Мне не раз приходилось работать в кузне, поскольку с железом я всегда любила возиться: то Герте помогала, когда она что-нибудь латала или выправляла, то кузнецам нашим. Ведь несмотря, что орден у нас женский, кузнец все же был мужчина. Правда, он не жил с нами в монастыре, а приходил из ближайшей деревни; мы часто служили ему помощницами. Более серьезные вещи делались в нашей ремесленной слободе, где был большой кузнечный двор, а в самом монастыре так мелкий ремонт, да изготовление срочной мелочевки.
- Плохо. Рука слабый, - нахмурился кузнец. Я согласно кивнула, силы прежней пока не было и мне следовало ее нарабатывать.
- Can? - теперь я ткнула пальцем в щипцы.
Сепнён пожал плечами, как бы подразумевая, что дело твое, бросил крицу на наковальню и демонстративно отошел в сторону. Ухватив щипцами поудобнее, я встала перед наковальней и, подняв молот, обрушила на крицу новый удар. В разные стороны полетели хрупкие чешуйки металла. Дело пошло.
Я обрабатывала сырец, нагревая его в горне в горящем угле, а затем резко остужала в снегу, чтоб отделить стальные скорлупки, продолжая этот процесс до тех пор, пока весь слиток не превратился в некрупные пластинки.
- Хорошо, - небрежно бросил мне кузнец, сметая стальные чешуйки в отдельный горшочек. - Ты за-ватра, - и изобразил движение рукой, словно бил молотом.
Я обрадовалась, поскольку поработать в кузне было для меня большим удовольствием - это и заделье по душе, и возможность восстановить прежние возможности. А то женщины постоянно пытались пристроить меня к хозяйственным делам, однако кухарка или швея из меня были как из задницы флейта. Поэтому чтобы не слоняться без толку, я с радостью согласилась прийти назавтра в кузню и в охотку помахать молотом.
Конечно, первые дни было тяжело, и меня покачивало уже через три часа работы, но дальше - больше, я наловчилась, приспособилась и уже к середине января вовсю орудовала на пару с Сепнёнем. Местное мужское население, видя, как я пропадаю едва ли не сутки напролет в кузне, сначала тяжко повздыхало, завистливо поглядывая на кузнеца, а потом отстало. Видимо рассудив, для себя решили, что я неравнодушна к угрюмому бородатому крепышу, который в плечах был шире себя поперек и годился мне если не в отцы, то в очень старшие братья.
Местная кузня была поплоше чем в нашем монастыре, но на здешние нужды и не требовалось больше одной пары рук, чтоб справляться со всей работой. Хватало присутствия одного Сепнёна. Однако вышло так, что моя помощь не оказалась лишней. Из запасов привозного металла мы смогли натянуть проволоки для починки кольчуг, из заготовленных когда-то пакетов и уклада выковать несколько новых клинков средней паршивости, необходимых для молодых братьев, недавно появившихся в ордене. Залатали невероятное количество котлов, наделали подков про запас для пятерки крепких мышастых северных лошадей, стоявших сейчас в конюшнях.
Братья ордена Святого Кристобаля Сподвижника предпочитали пешее передвижение и бой, поскольку в большинстве своем были выходцами из народа моряков и корабелов. А кони им были нужны, чтобы гонца послать на большую землю, так они называли Лукерм, да перевезти запасы или раненого.
В один из дней, когда на улице стоял бодрящий морозец при ярком солнце, а в кузне было сумрачно и от чадящего горна - не продохнуть, к нам забежала Агнесс. Мы с Сепнёнем работали; из одежды на нас были только штаны, рубахи без рукавов, да фартуки, чтоб одежду не пожгло.
- Есфирь! - радостно завопила она, отряхивая подол от муки, похоже, девочка прилетела к нам прямо с кухни. - Ты не представляешь!
- Погоди, - бросила я, ударяя молотом по заготовке, в ответ кузнец поправил болванку небольшим молотком. - Я занята. Позже, - и вновь замахнулась.
- Угадай, кто - там?! - от восторга Агнесс едва не прыгала по кузне.
- Нет, ты глянь! - раздался родной голос. - Едва оклемалась, как к железкам своим разлюбезным полезла!
Опустив молот на раскаленную заготовку, я обернулась к двери: из ослепительного сияния проема шагнули внутрь знакомые силуэты. - Девчонки! - взвыла я, отставляя молот в сторону. - Вы приехали! - и стиснула их в объятьях.
- Пусти, задушишь! - чуть сдавленно прохрипела Юозапа, и как всегда добавила: - Вот оглобля высоченная!
Герта звонко хлопнула меня по плечу и обняла, точно медведь сжал.
- Фиря! Здоровая! - а потом, отстранив меня на расстояние вытянутых рук, окинула взглядом. - Как же я рада тебя видеть!
И тут, в потоке солнечного света, что лился в открытые двери я, разглядев на лицах сестер затаенную тревогу, взволнованно спросила:
- Девочки, что-то случилось?
Глава 2.
Студеная зима, характерная для северо-восточных областей союза в Крисовах оказалась довольно мягкой, но снежной. Который день крупными хлопьями валил снег, отчего по широким улицам Звенича, превратившимся в узкие протоптанные колеи с обеих сторон окруженные сугробами, пройти было довольно проблематично. Грубые башмаки ремесленников и изящные сапожки местных красавиц с одинаковой легкостью вязли в снегу. Стройные нарядные дома, сложенные из светло-серого камня под мокрым снегом превратились в угрюмые бастионы, отчего создавалось впечатление, что весь город нахмурился и недоволен скорыми праздниками.
Всего через неделю должны будут состояться торжества в честь тезоименитства Его Святейшества Папы Геласия IX, которые продлятся семь дней. Потом останется всего чуть-чуть, каких-то двенадцать дней и наступит Новый год, сулящий новые празднества. Однако, несмотря на ненастную погоду и безрадостный пейзаж на главных улицах уже нет-нет, да и вспыхивали яркими пятнами флаги и пестрые гирлянды.
Впрочем, в городе были и другие улицы, где раньше пир жизни бурлил круглые сутки, но ныне из-за торжеств Церкви и наводнивших город священнослужителей он весьма поутих, и лишь изредка распахивающаяся дверь и украдкой выходящий клиент указывали - здесь еще что-то теплится.
Брат Убино и старший брат Дизидерий, переодевшись в мирское платье вольных купцов, выписывая ногами замысловатые кренделя, шли вдоль домов веселого квартала.
- Этот, - пьяным голосом уточнял Убино: высокий и плечистый мужчина у своего не менее крупного спутника. Брат был одет в темно-синий плащ-шаперон , из-под которого выглядывал зеленый таперт с фестонами. Его товарищ, облаченный в точно такой же плащ только с красным подкладом и распахнутый на груди жупон , имел не менее ухарский вид. Он в ответ с трудом поднимал голову, долго вглядывался в сумрак начинающегося вечера, а потом, промычав нечто нечленораздельное, но по смыслу отрицательное, ронял ее обратно. - И не этот! - переводил брат ответ Дизидерия в понятную речь и, дергая его под руку, тащил к следующему дому.
Так они прошли пару улиц с плотно прижимающимися друг к другу особнячками, пока на очередной вопрос брата тот утвердительно не боднул головой воздух. От резкого кивка с его головы слетел шаперон. Тогда Убино с терпеливыми, но неточными движениями человека находящегося в сильном подпитии, натянул капюшон обратно и повлек нестоящего на ногах спутника к заветной двери, над которой кокетливо пристроилась вывеска 'Милая шалунья'.
Завидев нетрезвых, но явно состоятельных клиентов выглянувший в окошко молодчик приветливо распахнул ее, и двое шатающихся мужчин нырнули в соблазнительно блеснувший полумрак дома терпимости.
Дом виконта Ранзе и миледи Ранзе, урожденной дочери графа Штаверт являлся самым прекрасным в этих местах - так считал сам виконт, сосланный сюда прежним правителем Винета - Гюставом II, и пока не возвращенный в столицу ко двору Гюставом III. Впрочем, ныне милорд Рензе был искренне рад своей опале, поскольку чистка среди титулованных особ устроенная нынешним правителем и церковной инквизицией, наводила на него легкий ужас. В более серьезный ужас виконта повергло известие, что его дом будет временной резиденцией первого достойного доверия одного из боевых орденов. И сейчас в особняке спешным темпом наводили последний глянец в ожидании столь почетного визитера.
Еще неделю назад виконт дал распоряжение всем слугам, что пока высокий гость будет присутствовать в доме, никаких прежних гуляний проводиться не будет. Миледи перебрав весь свой немалый гардероб, отложила в сторону нарядные и броские платья, и достала из дальнего угла все неприметные и скромные, которые не вызывали бы сомнения в ее набожности и благочестии. Отпрыски Ранзе так же были проинструктированы отцом, как они должны вести себя в присутствии достойного доверия, что им позволяется, а что нет.
За день до приезда высокопоставленной особы прибыли два хмурых брата в серых плащах, поверх холодно поблескивающих доспехов, и осмотрели особняк с чердака до погребов, пересчитали всю дворню, расспросив у виконта: кто работает в доме, а кто во дворе и какое по продолжительности время. Затем ознакомились со всеми слугами лично и только после успокоились, заявив, что особняк подходит для временного пребывания его преосвященства.
Констанс прибыл в провинцию Крисовы в самом начале зимы, около двух недель назад. Первоначальной точкой его пути являлся монастырь родного ордена Варфоломея Карающего, но когда спустя всего неделю нахождения в обители его секретарь - брат Боклерк - отыскал в библиотеке требующиеся документы, епископ после некоторого размышления самолично решил приехать в главный город провинции. Поскольку Звенич являлся 'городом с вольностями' , и в нем, как и в вольных городах союза отсутствовал госпиталь, а местное церковное управление - легиторум - не мог похвастаться богатством и предоставить покои, подходящие по сану и положению его преосвященству, то епископ вынужден был избрать своей резиденцией один из домов местной знати. И теперь карруса , в которой путешествовал Констанс со своим секретарем и десятью братьями-сопровождающими верхами, подъезжала к дому виконта Ранзе, расположенному в центре города.
Из-за снегопадов заваливших весь северо-восток провинции путешествие протекало с некоторыми трудностями, и было весьма неспешным. Епископ, раздосадованный этими обстоятельствами, а так же пустыми задержками в пути из-за непогоды, тем не менее, держал недовольство при себе, лишь изредка позволяя выразить его окружающим, в частности брату Боклерку. Секретарь зная, что раздражительность Констанса вызвана скорее целью поездки в Звенич, нежели чем качеством дороги и скоростью передвижения, как мог, заверял его преосвященство в сохранении цели визита в тайне и обнадеживал, что постарается еще до новогодних празднеств разобраться в обстоятельствах дела.
Встречать епископа вышло все семейство во главе с виконтом Ранзе, следом за ними на ступеньках дома выстроилась челядь. Едва повозка остановилась, как словно бы ниоткуда появились два брата-сопровождающих прибывших сюда ранее и поспешили опустить борт каррусы. Первым из нее вышел высокий мужчина возрастом около сорока лет, темноволосый с несильными залысинами и намечающейся плешью, сухопарый, с резкими, но незапоминающимися чертами лица. Он был облачен в коричневый плащ, подбитый заячьим мехом, из-под которого выглядывала черная дорожная сутана. Следом за ним выбрался невысокий и сухощавый старец, закутанный в нарядный пелессон, поверх которого было наброшено меховое одеяло. Оно тут же свалилось с плеч, едва тот распрямился, при выходе из повозки. Один из братьев кинулся поднимать упавшую вещь, когда другой подал руку и помог спуститься по откинутому борту, как по наклонному трапу.
- Мы рады приветствовать ваше преосвященство в нашем скромном доме, - склонился в почтительном приветствии виконт Рензе. Его супруга сделала глубокий реверанс, сын повторил движение отца, а две дочери скопировали мать. Челядь согнулась в поясном поклоне.
- Господь будет милостив к вам, - окинув всех собравшихся пронзительным взглядом, епископ едва заметно кивнул на приветствие виконта, и важно прошествовал в распахнутые двери.
Каминное пламя яркими всполохами играло на начищенных до блеска столовых приборах, весело потрескивало, окутывая ароматом сосновой смолы сидящих в парадной зале. За богато накрытым столом на хозяйском месте по праву старшинства восседал епископ Констанс. Он вяло ковырялся в поданных блюдах, явно размышляя о чем-то своем, по левую руку от него сидел секретарь, по правую - заметно нервничающие хозяева дома. К ужину были приглашены гости: легат - старший викарий его преподобие Адельм со своими заместителями - младшим диаконом - преподобным Кликстом и диаконом - преподобным Слендером, предстоятель главного храма в Звениче - святой отец Бонифаций, а так же наставник аколитов при храме - святой отец Маку. На ужине должен был присутствовать баронет Шельц, но он нашел благовидный повод и не явился, предупредив об этом длинным витиеватым письмом, которое доставил его слуга практически перед самым началом трапезы. Так же под тем или иным предлогом не явились еще трое приглашенных гостей из местной аристократии. Однако почетный гражданин города сер Топелиус Ковеций всегда стремившийся посещать подобные мероприятия умудрился прийти не только сам, но и привести с собой свою супругу - миледи Ковеций. И если раньше, когда в доме виконта Ранзе собиралась большая и шумная компания им бы отказали, то ныне обрадовались как родным и усадили с почетной правой стороны.
За столом царило 'оживленное молчание', изредка нарушаемое пространными замечаниями гостей об общецерковных вопросах и толковании той или иной главы святого писания. Видя, что его преосвященство не желает вступать в пустые беседы на подобные темы, за него отвечал брат Боклерк, стараясь отделываться ничего незначащими фразами. Виконт Ранзе и его супруга чувствовали себя не в своей тарелке, поскольку такое столпотворение священнослужителей и полное отсутствие светских гостей в их доме наблюдалось впервые. От этого, миледи Ранзе волновалась и была бледна, ее полная грудь туго стянутая расшитым лифом роба , часто вздымалась. Она украдкой утирала пот с высокого лба и поправляла расшитый ток , неплотно сидящий на голове. Сер Ковеций тоже заметно нервничал, отчего его полная рука, когда он подносил двузубую вилку ко рту, слегка подрагивала. Его супруга тоже вела себя необычайно тихо за столом, что можно было подумать - это лишь ее безмолвное отражение.
В очередной раз, когда произошла перемена блюд, и на место остывшей запеченной индейки, были поданы рябчики с пармезаном, его преподобие старший викарий Адельм, не сдержав любопытства снедавшего весь вечер, наконец-то решил спросить. Его голос, имевший высокий тембр, нежели чем возможно ожидать от такого грузного мужчины, слегка подрагивал от нетерпения.
- Ваше преосвященство, какому чуду мы обязаны, что вы удостоили нас столь высокой чести, посетив сей скромный город, удаленный от центральных областей союза и сосредоточия церковной жизни? - весьма витиевато выразил свой интерес старший викарий.
Епископ оторвал взор от тарелки и поднял глаза на легата.
- Церковная жизнь не может быть сосредоточена в одном месте. Она там, где миру явлено слово Божье. Во всех ближних и дальних уголках союза, ваше преподобие, - сухо отрезал он, стараясь пресечь подобным ответом дальнейшие расспросы на эту тему.
- Его высокопреосвященство истинно прав! - с жаром подхватил слова Констанса святой отец Бонифаций - невысокий старец приблизительного равного возраста с епископом, его глаза поблескивали от едва сдерживаемых порывов религиозного рвения. - Слово Божье повсюду, а наш долг нести его до заблудших душ, коих в нашем городе предостаточно.
На несколько мгновений за столом вновь воцарилось молчание, прерываемое лишь стуком столовых приборов. Из-за того, что разговор оказался уведен от намеченного пути в другую сторону, старший викарий Адельм позволил себе легкую гримасу, и немного подумав, постарался вернуть разговор на интересующую его тему. Он как старший по сану среди приглашенных совершенно не принимал в расчет, что перебивает святого отца, вновь собравшегося что-то сказать.
- У нашей Матери Церкви бесчисленный сонм служителей, кои всеми силами стараются донести Слово до душ прихожан и притворить тем самым Божьи заповеди в жизнь. Разве есть повод сомневаться в честности исполнений их обязанностей? Неужели это привело вас в наши края?
- Для слежения за чистотой веры в наших рядах существуют надзиратели Слушающих. Однако их здесь нет, поскольку при прежнем правителе городу был присвоен статус 'города с вольностями'. Это не моя обязанность, - отрезал Констанс, отвечая на столь бесцеремонный вопрос. - Но дела одной из епархий ордена, к которой относится Звенич, волнуют меня как первого достойного доверия, - присутствующие за столом замерли, кто в тревоге, кто в предвкушении от возможно грядущих перемен.
Старший викарий своим настырным любопытством вынудил его преосвященство обосновывать таким опасным и не совсем удобным способом свой визит в Звенич. Назвать истинную причину посещения епископ никак не мог.
- Это просто замечательно! - едва ли не вскричал святой отец Бонифаций. Весь его внешний вид выражал восторг. Не меньшим восхищением новостью пылало лицо наставника послушников - святого отца Маку. Похоже, служащие в главном храме церковники являлись истинными ревнителями Веры. А вот внешний вид старшего викария ничего не выражал ни одобрения, ни расстройства - лишь ровное спокойствие и легкую заинтересованность, которые ярче всех говорили епископу, что он вряд ли будет рад появлению надзирателя в городе. Это наложит на его доселе безраздельную власть немалые ограничения.
- Ваше преосвященство, - подал голос, до сих пор молчавший диакон Слендер. - Ровно через шесть дней по всему союзу пройдет чествование тезоименитства Его Святейшества. Не могли бы вы в столь знаменательный день почтить своим присутствием наш главный храм, чтоб прочесть проповедь и провести праздничную литургию?
Епископ ненадолго задумался, а потом едва заметно кивнул:
- Хорошо. Если дела не потребуют моего безотлагательного присутствия в другом месте к благому воскресенью, я проведу праздничное богослужение.
- Это просто чудесно! Воистину радостная весть! - воскликнул святой отец Бонифаций. - Своими речами вы согреете души прихожан и вернете им радость бытия в церковном лоне.
- Да согласен, - скупо кивнул старший викарий, несколько поспешно разделывая рябчика на тарелке, словно тот сию секунду мог убежать из-под ножа. - Весть действительно чудесная. Сила вашего слова подвигнет многих на благие поступки. Но самым замечательным стало бы известие, что вы проведете проповедь у нас в новогодние празднования.
- На все воля Господа, - ответил Констанс богословской фразой на неуемный интерес легата.
Весь остаток ужина прошел в подобных пикировках, где старший викарий стремился тем или иным способом выведать у его преосвященства цель визита в город с вольностями и время его пребывания здесь. Епископ как опытный политик с легкостью уклонялся от назойливых вопросов, вызвав у его преподобия Адельма под конец вечера стойкие подозрения, что тот явился по его душу.
- Не нравится мне излишнее любопытство главного представителя, - скривился его преосвященство, когда он с братом Боклерком под охраной двух братьев-сопровождающих направлялся в свои покои.
- Я понимаю вас, - кивнул секретарь, не спеша продолжать разговор пока они не окажутся у себя.
Но вот один из братьев шедших впереди распахнул двери, удостоверился, что внутри все в порядке, то есть двое из сопровождения на месте в комнате, подал им ответный знак и только после пропустил епископа внутрь.
Апартаменты, предоставленные его преосвященству, были довольно богато обставлены даже по меркам некоторых центральных городов, а не провинциальных, к коим принадлежал Звенич. Однако для Констанса привыкшего к чрезмерному комфорту и роскоши, они показались стесненными и не очень приспособленными для жизни. Несмотря на наличие ковра посреди общей гостиной, большого камина, который с легкостью прогревал все помещение и смежную с ним спальню, мебель была не столь мягкой, видимо на нее пустили хлопок, а не конский волос, и уж тем более поскупились на пух. Отсутствовало отдельное помещение для купальни, а взамен ее стояла ширма, за которой находились все туалетные принадлежности. И ныне если б епископу вздумалось принять ванну, то пришлось бы как в большинстве домов средней аристократии приносить ее к камину и наполнять горячей водой. Так же отсутствовала отдельная смежная комната для братьев-сопровождающих, и те вынуждены были по двое дежурить в общей комнате, а остальные спать в помещениях для слуг. Спальню брату Боклерку выделили в другом конце коридора, но он отказался от нее, пожертвовав своими удобствами ради безопасности, и теперь ночевал на кушетке в спальне его преосвященства. В письме, полученном от старшего брата Джарвиса, говорилось, что некто проявляет повышенный интерес к делам его преосвященства, а если увязать это с попыткой отравления, то следовало предпринять все меры, дабы оградить от возможных посягательств не только епископа, но и его секретаря поверенного во все дела. Ведь захвати этот неведомый Боклерка, рано или поздно при помощи пыток он сможет дознаться до многих епископских дел, что являлось недопустимым.
- Запомни, никто не должен знать: зачем именно мы приехали в Звенич, - продолжил Констанс начатый в коридоре разговор. - В этом столь щекотливом деле я вынужден положиться только на тебя, поскольку своим явным интересом, а уж тем более присутствием, сорву все покровы с тайны. Вдобавок любой мало-мальски сообразительный интриган перевернет все дело так, что я окажусь замаранным в этой грязи. А я всегда был выше мирских слабостей, страстей и соблазнов. Недопустима даже тень на мое имя.
- Уверяю вас ваше преосвященство, что всеми силами стараюсь... - начал секретарь, но епископ перебил его.
- Мало того, если кто-то узнает, что этим интересуешься ты, то все равно мне не удастся обелить себя. Раз ты моя правая рука, значит и я в курсе всего происходящего.
- Еще в обители я позаботился обо всем, - вздохнул Боклерк, сдерживая неожиданно нахлынувшее раздражение. Он понимал волнение его преосвященства, однако чрезмерная опека немного утомляла. Если в политике и интригах епископу не было равных, то в делах связанных с тайными расследованиями, секретарь давно обошел своего начальника, хотя начинал учиться непосредственно у него. - Брат Карфакс через старшего брата Тиаса будет извещать меня обо всех предпринятых действиях. И даже если за братом-сопровождающим будут следить, то вряд догадаются, что все его встречи в трактирах, на рынке или в молельнях не случайны.
Констанс махнул рукой, словно одобряя, хотя было видно, что он не успокоен заверениями.
- Все равно будь предельно осторожен. Преподобный Адельм давно на должности легата, у него тоже должна быть разветвленная сеть информаторов. Поскольку за ужином он вынудил меня обосновать свой визит в Звенич особо пристальным вниманием ордена к делам в городе где-то на уровне епархии, то все его люди будут подняты на ноги. За каждым из моей свиты может вестись наблюдение. Однако ничем другим я аргументировать свой визит сюда не мог - по окраинам по меньшим вещам первые достойные доверия не ездят, - тут епископ поморщился. - Для менее значимых проблем и епископа-суффрагана Убертина довольно, ведь это его диоцез , - и, резко поменяв тему разговора, спросил: - Какие-нибудь известия уже есть?