* * *
Грейнн Бойл стоял, прислонившись спиной к стволу одного из деревьев парка, и смотрел, как хрупкая девичья фигурка закрывает за собой двери женского общежития и устремляется к главному корпусу консерватории. Последние лучи заката давно потухли, и в личности девушки можно было бы усомниться, если бы не заметные даже в сгущающихся вечерних сумерках светлые волосы и западающая в память изящная стройность. Молодой мужчина, сложив руки на груди, наблюдал, как удаляется быстрым шагом Адерин Лори. Ее руки были пусты: ни нот, ни мандолины.
На секунду давая эмоциям небольшую волю, Грейнн Бойл зло прищурился, оттолкнулся от дерева и не спеша последовал за девушкой. Две минуты пути до главного корпуса консерватории, после чего Адерин свернула на боковую тропинку, чтобы обойти здание. Грейнн понял, куда она направляется, раньше, чем увидел пункт назначения: один из запасных выходов. Обычно их держали запертыми, но от прикосновения девичьей руки дверь послушно открылась. Молодой человек шел на некотором отдалении и держался ближе к насаженным вдоль тропинки деревьям, так что, закрывая за собой дверь, Адерин не могла его увидеть.
Выждав несколько десятков секунд, Грейнн Бойл вышел из-под прикрытия и приблизился к деревянному полотну, за которым скрылась девушка. Но, едва коснувшись ручки, он отдернул ладонь, выругался, резко развернулся и быстрым шагом направился обратно к мужскому общежитию. Какая ему, к мраку, разница, куда, зачем и к комузубы молодого мужчины непроизвольно сжалисьотправилась эта девица? У него есть дела и поважней, чем выяснять ответы на все эти вопросы, не особенно доставляющие ему дискомфорт.
Подумав так, Грейнн Бойл сменил направление и устремился к конюшне, от которой уже верхом добрался до ворот. Привратник встретил его хмуро и, недовольно ворча, напомнил, что после одиннадцати вечера ворота запираются, так что лучше бы ему вернуться до назначенного времени, если он не хочет ночевать на улице. Грейнн сдержанно кивнул и покинул территорию консерватории, направляясь в город.
Он проезжал один за другим знакомые заведения разного уровня, но остановился перед трактиром, в котором ужинал пару раз в неделю. Оставив лошадь под присмотром мальчишки-конюшего, вознаградив того за труды звонкой монеткой, молодой мужчина зашел в знакомое, пропахшее пивом и свежей выпечкой помещение, наполненное посетителями. Рабочий люд, отдыхающий после трудового дня, гомонил на разные лады, то громче, то тише, словно разлаженный оркестр. С первого взгляда стало понятно, что сегодня найти здесь место будет сложней, чем сдать экзамен мэтрессе Хьюз. Молодой человек уже развернулся, чтобы уйти, когда из глубины зала услышал собственное имя:
Грейнн!
Обернувшись, он нашел глазами окликнувшего. Лукавый блеск глаз этого человека он не перепутал бы ни с одним другим. Задержавшись буквально на секунду, он направился к столику старинного приятеля.
Рад видеть. Присоединяйся, радушно пригласил его за стол Слуагадхан Броган, неизвестно каким ветром опять занесенный в трактир очень среднего пошиба.
Не думал, что ты до сих пор в городе, ответил Грейнн, приветственно кивнув молодому человеку и усаживаясь напротив того на пустую лавку.
О, друг. Я сам не думал, что задержусь тут, но появились обстоятельства непреодолимой силы, загадочно сверкнув глазами, ответил Хан и сделал знак разносчице.
Грейнн иронично приподнял бровь и произнес:
Девушка?
Слуагадхан расплылся в широкой и весьма довольной улыбке.
Не просто девушка! Клянусь тебе, это просто вселенская ошибка, что она не родилась принцессой! Красота, ум и придающая остроты перчинка Как тут было не задержаться? с мечтательной улыбкой подтвердил приятель.
Значит, очередная амбициозная стерва в дорогой и красивой упаковке, подытожил Грейнн Бойл.
Лорд Броган одарил его укоризненным взглядом и в следующую секунду довольно кивнул.
Моя слабость, сам знаешь.
Грейнн Бойл понимающе усмехнулся: уж он-то знал.
Тем временем к столу подскочила расторопная разносчица, готовая принять заказ молодого господина и всячески демонстрирующая к нему свое расположение. Отдав распоряжение об ужине, Слуагадхан весело подмигнул девушке, расцветшей от такого внимания, и проводил удаляющуюся ладную фигурку весьма недвусмысленным взглядом. Обернувшись, он наткнулся на насмешливую ухмылку приятеля.
Ах, эти простые радости жизни. Именно благодаря им мы ощущаем контраст с изящным препровождением времени, верно, друг? произнес лорд Броган.
В ответ Грейнн снова усмехнулся.
Их ужин красовался на столе уже через двадцать минут, искушая пряным ароматом и весело поблескивающими кружочками жира, между которыми плавала щедро насыпанная зелень. Разносчица же, споро накрыв на стол, тем не менее, не торопилась покидать дорогих гостей.
Не желают господа еще чего-нибудь? кокетливо взмахивая ресницами, вопросила девушка, поглядывая на улыбающегося Слуагадхана.
Господа желают, утвердительно и весьма важно кивнул он. Господа желают общения! озвучил он «желания господ» и, ухватив девицу за локоток, стремительно посадил ту на лавку рядом с собой, чем вызвал едва ли испуганное и полное восторга «ой!».
А что, красавица
Сайомха, господин, шустро вставила разносчица.
Много у тебя работы сегодня. Наверняка устала. Вот и посиди с нами немного, устроив руку на талии девушки, продолжил Слуагадхан.
Работы сегодня много, господин, но пару минут девочки и без меня справятся, немедленно согласилась разносчица, всем телом подаваясь к молодому человеку.
Грейнн сцедил зевок в кулак и принялся за еду, не придавая значения копошению соседей по столу. Незатейливый флирт разносчицы и снисходительный задор приятеля скоро прервались репликой последнего:
Вот теперь мне весело, а мой друг по-прежнему скучает. А позови-ка подружку, красавица, а то как-то несправедливо получается.
Девушка с готовностью окинула взором зал и сделала знак кому-то за спиной оллама. Уже через десяток секунд он почувствовал рядом с собой движение.
Это Иде, моя подруга, с готовностью принялась щебетать пригревшаяся у Слуагадханова бока девица.
Дальше Грейнн слушать не стал. Затеянная игра была стара как мир, и ее правила знали все участники, да и возвращаться сегодня в консерваторию мужчине не особо хотелось. Он медленно поднял заинтересованный взгляд на подошедшую, по мере продвижения отмечая крепкое, но не лишенное стройности сложение, приятные мужскому взгляду округлости, светлые, солнечно-русые волосы, заплетенные для удобства в косу, и голубые с серыми вкраплениями глаза. Сочетание знакомого цвета глаз и волос и общей формы лица сыграло злую шутку с мужчиной: на секунду ему показалось, что перед ним лицо совсем другой девушки. Девушки, которой здесь уж точно было не место. Моргнув, оллам прищурился и мгновенно убедился в собственной ошибке. Сердце пропустило удар. Настроение стремительно катилось в бездну.
Подошедшая светловолосая разносчица что-то говорила, игриво бросая на него призывные взгляды, но Грейнн ее не слышал.
Прошу простить, произнес он глуше, чем сам от себя ожидал. После чего поднялся и быстрым шагом направился к выходу из зала. За дверью трактира оллам остановился, с силой потер лицо ладонью, сделал глубокий вдох и направился к коновязи. Вскочив в седло, он кинул мальчишке-конюшему еще одну монетку и сорвался с места, пустив лошадку быстрой рысью.
У ворот консерватории он оказался за час до их закрытия, вознагражденный еще более недовольным взглядом и ворчанием старого привратника. Оставив лошадь на конюшне, на попечение конюшего, он неспешным шагом отправился в сторону мужского общежития, старательно не давая себе думать о произошедшем. В том месте, где дорожка проходила мимо женского общежития, молодой мужчина остановился, привлеченный движением. К двери здания быстрым шагом подходила знакомая стройная светловолосая фигурка. Легким движением потянув на себя дверь, она скрылась в едва светящемся проеме, который снова быстро исчез. Пронаблюдав эту картину, Грейнн Бойл резко развернулся, зло ударил сжатым кулаком оказавшийся прямо перед ним ствол дерева и стремительно продолжил свой путь уже без каких-либо остановок.
* * *
Перед следующим ансамблевым занятием без присутствия преподавателя меня долгое время не отпускало странное чувство пустоты. Логично было бы подумать, попытаться найти решение сложившейся ситуации или хотя бы составить примерный план действий, но как только я вспоминала о произошедшем, мысли из моей головы улетучивались, создавая полое гулкое пространство. Размышлять на эту тему не только не получалось, но и не хотелось, поэтому особенно я не переживала. Вплоть до момента, когда до занятия оставалось не больше часа.
В ту минуту, когда я медленно и неохотно перебирала ноты, отделяя те, которые пригодятся в ближайшее время, от всех остальных, меня как будто пронзила ослепляюще очевидная мысль: не может мелодия сердца быть такой у беззаботного благополучного человека, это просто немыслимо. А значит, есть что-то, что терзает Грейнна Бойла, не дает ему спокойно жить, мучит. Подобно тому, как жалит его мелодия мой внутренний слух. Да, я могу выставить сильный блок, закрыться наглухо, чтобы не слышать стонов его сердца, но, во-первых, это то же самое, что оглушить саму себя и я на такое никогда не пойду, а во-вторых, бегают от проблемы только трусы и слабаки.
Ни трусость, ни слабость я для себя приемлемыми не считала. К тому же, раз уж случай свел искалеченную душу со слышащей, с моей стороны будет огромным свинством не попытаться помочь. Ведь именно в этом предназначение моего дара, и как я могу пройти мимо, зная, что чужая душа терзается и, сама того не ведая, кричит о помощи? Ну уж нет!
Решительно сведя брови, я быстро засунула мандолину в чехол, вслед за ней отправились и ноты. В этот раз, Грейнн Бойл, я не буду обращать внимание на уколы и жжение твоей музыки, теперь у меня есть задача поважней.
То ли от боевого настроения, то ли от калейдоскопа повторяющихся мыслей дороги от общежития к музыкальному кабинету я толком не заметила. В помещении я привычно оказалась первой. Грейнн, вопреки обыкновению появился, минута в минуту, а не заранее, в остальном же его поведение было предсказуемым: с безразличным выражением лица он поздоровался, занял свое место и стал раскладывать ноты и доставать скрипку из футляра.
С чего начнем? спросил он, просматривая заголовки нотных листов.
Я пожала плечами, а потом спохватилась: для воплощения собственного плана мне нужна была композиция, не вызывающая сильных чувств сама по себе, а значит, это точно не должна быть ария Зиггерда, бередящая мою душу не хуже, чем музыка души партнера. Пролистав ноты, я показала Грейнну партитуру сарабанды, третьей части Закатной сюиты.
Как насчет этой?
Молодой человек чуть склонил голову влево, жестом давая понять, что ему все равно.
Мой выбор, хоть и случайный, не мог быть более подходящим: медленная степенная мелодия истекала грустными нотами, настраивая на нужный мне лад сама по себе, тем не менее нотный текст был не так уж и сложен, что давало возможность сосредоточиться на оттенках, а в моем случае еще и на оттенках музыки души скрипача.
С первых же нот я поняла, что это будет непросто. Нет, я подозревала это и раньше, но теперь осознала в полной мере. Сначала немного сдержанные звуки постепенно набирали силу, словно маленькие колючие льдинки, они будто впивались в кожу и норовили расчертить ее под нотный стан. Несколько тактов, а в медленном темпе сарабанды это довольно продолжительное время, заняла концентрация. Я старалась отрешиться от ощущений. Конечно, полностью избавиться от скребущих, словно когти ледяной кошки, следов на коже было невозможно, но оттиснуть их на второй планвполне осуществимо. Следующим этапом стало пробуждение музыки моей собственной души. Как студентке второго курса, мне это не должно было представлять слишком большого труда, но параллельная концентрация, помогающая удерживать собственное восприятие на отведенном ему месте, отнимала много усилий, так что на пробуждение пришлось потратить больше времени, чем обычно. Тем временем мелодия наших инструментов набирала мощности. Теперь вместо тихой тоски струны выплескивали величественное горе, полное достоинства и скрытого надрыва. Звуки скрипки, глубокие, плавные, маслянисто-насыщенные, перемешивались с частым тремоло мандолины и занимали все пространство комнаты дрожащей вибрацией, полной достоинства скорби. Этот отрывок был особенно насыщенным и не только по интенсивности звука, но и по оттенкам, по количеству эмоций, которое необходимо вложить в черные хвостатые черточки на расчерченном листе бумаги, чтобы превратить их в нотызвуки, наполненные смыслом. Исходящие от Грейнна эмоции становились все сильней. Они, даже задвинутые на второй план, доставляли все больше дискомфорта, жаля холодом и остротой. Именно теперь настало идеальное время для моего неслышимого вступления.
Продолжая играть с соблюдением вех предписаний, я стала вплетать в ступающую по кабинету твердым, нерушимым шагом сарабанду мелодию собственной души. Она несла в себе легкую прохладу и успокоение. Я представляла, как кладу на старую рану лекарство из растертых трав, неуловимо пахнущих мятой. Изумрудная смесь ложится толстым слоем, покрывая всю поврежденную поверхность, охлаждает воспаленные покровы, истекает целебным соком прямо вглубь, принося силу и снимая напряжение. Я представила, что моя мелодия сама становится соком, проникает в кровь и стремится по артериям к сердцуизможденному, измученному, неровно бьющемуся сердцу, которое так истосковалось по покою.
Неожиданно для меня, хотя вполне закономерно, судя по нотному стану, оканчивающемуся двумя вертикальными полосами, мелодия подошла к своему завершению, так и не позволив достигнуть конечной цели. Слишком много времени было потрачено на концентрацию и ее удержанию, все же у меня было еще удручающе мало опыта.
После того, как последние звуки сарабанды затихли, я не удержалась и посмотрела на партнера по ансамблю. Грейнн Бойл, к моему удивлению, прожигал меня пристальным и очень злым взглядом. Желваки на его скулах даже не плясали, а мелко вибрировали, суженые глаза сверкали гневными вспышками.
Адерин, что ты себе позволяешь? Позволь тебе напомнить, студентка второго курса, что ансамблевые уроки подразумевают совместное влияние одинаковой направленности на общую аудиторию, а не друг на друга, тон Бойла был спокойным, но в глубине голоса молодого человека рокотал вулкан.
Первой моей реакцией на его вопрос стало удивление. Неужели он так просто почувствовал мое вмешательство? Ведь я старалась быть предельно осторожной и собственную мелодию направляла по тонкой ниточке, почти паутинке. Да даже если он и почувствовал воздействие, не мог же он определить его направленность, ведь для этого нужно быть либо весьма подкованным в теоретическом плане, либо не раз на себе испытать работу слышащего. В талмудическую опытность Грейнна Бойла мне не верилось. Тогда неужели
Мысли смешались в змеиный клубок, не давая в себе разобраться. Да и времени на разбирательства в их хитросплетениях у меня не было: стальные глаза гневно сверлили во мне невидимую дыру.
Я пытаюсь избавить наш ансамбль от излишней и нервирующей напряженности, спокойно, но с долей настороженности ответила я.
А в нашем ансамбле присутствует напряженность? неизвестно зачем уточнил он, продолжая неотрывно смотреть мне в глаза.
А ты этого не заметил? Изогнув бровь, поинтересовалась я, уверенная в обратном. Такое только абсолютно слепой не заметитздесь не только дара оллама не нужно, но и музыкального слуха, все невооруженным взглядом видно.
Может быть, она предостерегает от неприятностейоб этом ты не подумала? прищурившись, задал мне другой вопрос студент, на самом дне глубокого голоса клокотала сдерживаемая ярость.
Не в нашем случае, отрезала я. Именно от нее в нашем ансамбле все неприятности и исходят.
Что-то я их не ощущаю, крылья носа скрипача дрогнули, но это меня не устрашило.
Он не ощущает! Еще бы! Если бы ощущал, наверняка, давно бы меня чем-нибудь тяжелым стукнул!
Зато я ощущаюи весьма отчетливо. Настолько отчетливо, что это мешает мне исполнять музыку должным образом, стараясь не выпускать кипящие эмоции из под контроля, произнесла я.
Желваки на скулах молодого мужчины снова завели свой гневный танец. Я пронаблюдала их маневры и тяжело вздохнула. Его можно понять. Все-таки, я задела очень личную сферу, да к тому же без спроса, так что лучше сбавить обороты и постараться решить все мирно и безболезненно.