Довольные кикиморы (как же их, такой гарный хлопец «девчатами» обозвал) согласно закивали.
Такой вот расклад, уважаемый теремной, закончил отчет злыдень, добавив напоследок. Как сами люди говорят «Кто безбожно пьетзлыдней в дом зовет».
Понятно! задумчиво протянул Поставец. Понимал он, что люди тоже зачастую сами на себя беды кличут. Тут уж никуда не деться. Приходится порой их и таким вот образом «учить» уму-разуму.
Но надо было продолжать сход.
Понятно! еще раз повторил теремной и вернулся к делам. Так что у нас ещё, Расторопша?
Думный тиун как раз отыскал в свитке очередную жалобу.
Вот тут люди опять промеж собой на лешего жалуются, в двух словах пояснил думный тиун, надеясь, что, как и раньше все обойдется внушением со стороны теремного и обещаниями исправиться со стороны одного из этих упрямцев леших.
Какого лешего? спросил Поставец и нахмурился, перестав гладить разомлевшего котаон уже догадывался чье прозвище сейчас услышит.
На Бульгуна жалуются.
Теремной сокрушенно вздохнул и осведомился:
На что хоть жалуются?
Как Расторопша не хотел вновь заглядывать в свиток, а пришлось.
Между собой люди нескольких деревень, что стоят подле хозяйства Бульгуна, сетуют что совсем леший им житья не дает. Охотников, вот, без добычи оставляет: то по кругу их водит весь день, то стрелы их от дичи отводит, а то и вовсе лесных тварей разгонит по чащобам, куда и не забраться человеку.
Понятно, уже в который раз промолвил теремной и посмотрел в сторону нахмурившихся леших. Те поглядывали на теремного исподлобьявиновато не виновато, но раздосадовано. Ну и где Бульгун? Пусть выйдет сюда!
Вот он я! выступил из-за своих собратьев тот самый молодой леший, который не одобрял общего рвения остальных соседей по поводу помощи людям. Встал посреди зала, смотрит как ни в чем не бывало, едва ли не вызывающе.
Что скажешь на обвинение? задал вопрос Поставец в надежде, что леший как обычно покается и пообещает одуматься.
Лешие вообще часто срывались, устраивали людям «кузькину мать», однако брали себя в руки и дальше исполняли свои обязанности в основном справно, аккурат до нового срыва. Ох и тяжелый народ были эти лешие.
А что тут сказать?! Видать сами они криворукие, коли ни пуха, ни пера добыть не могут. А свое косоглазие мной прикрывают, дескать я во всем виноват, не моргнув глазом, ответил Бульгун, покосившись на свиток в руках тиуна.
Ага, ты ещё скажи, что они и силки сами своими кривыми руками рвут и путают, вмешался в беседу Кочерга.
Не знаю, может и рвут, пожал плечами Бульгун.
Кочерга возмущенно переглянулся с теремнымчто это себе этот лешачок позволяет? Кем это он себя возомнил?
Эх, Бульгун, заливает медок нам в уши и не краснеет! по-своему выразил почтение лешему Стопарь: Во дает!
Но это ещё не всё, взял слово Расторопша со своим свитком, будь он неладен (а свиток или распорядитель решать вам): Лесорубы тамошние кручинятся. Не могут толком дров на зиму запасти, а холода не за горами. То топорища на топорах у них ломаются, то пилы тупятся едва до дерева коснутся, то вообще инвентарь в телегах исчезнет аки его и не было. Домой приезжают, а он там в сараях у них лежит. Вот и поминают «нечистую силу».
А им, бедолагам, ещё в город десятину дровами отдавать, расширил круг возникшей проблемы Ухват, один из воеводских домовыхпереживал болезный за общее дело, как же в холода без тепла им тут куковать.
Вот именно! поддержал товарища Веретено. Это какое-то саботажничество получается!
Другие домовые, из городской знати, тоже изъявили совместное неудовольствие, но не так громко, чтобы не ссорится с лешими.
А что скажешь на это, любезный? все ещё надеясь на «явку с повинной» со стороны Бульгуна, как можно более мягко поинтересовался Поставец.
Ну, не знаю, может лесорубы они такие, неважные, не следят за инструментом, продолжая играть в «несознанку» заявил леший, вновь отводя глаза в сторону.
Нет, этот парень мне определенно нравится, заявил атаман злыдней стоявшим рядом полуночникам, которые с неподдельным интересом следили чем же все закончится. Ему хоть кол на голове чеши
Да помолчи уже, Стопарь! перебил его Кувалда, Видишь, парню несладко приходится, а ещё ты тут зубоскалишь.
Сам помолчи! огрызнулся злыденьне любил он, когда ему указывать пыталисьно, тем не менее, перестал комментировать происходящее.
Атмосфера с совещательной зале накалялась с каждой минутой, а тут ещё и первые петухи пропели. Надо было быстрее решать с лешим, чтобы на следующий сход не оставлять этот животрепещущий вопрос.
Нет, вы посмотрите на него! Невинного тут из себя строит! не выдержал Поставец упрямства лешего, и не столько упрямства, сколько его вранья, вспылил: Ты чего тут брешешь, аки пес шелудивый! Признавайся, твоих рук дело?!
Сравнение с собакой задело Бульгуна, хотя он и сам понимал, за что его так теремнойне за проделки, а за кривду.
Нет, не собака я, Ваше Околородие, и да, это я людям спуску не давал, наконец признался леший.
Вот, значит, как?! облегченно выдохнул Поставец. Ну, поведай нам, с чего это ты на людей ополчился? Вроде раньше так, все по мелочи озоровал? Теперь-то что? Поделись с нами своими печалями. Они что тебе подношения не приносят, не уважили где-то?
В этот раз леший смотрел прямо на теремного, не вилял «хвостом» (он ведь не пес смердящий).
Да нет, уважаемый теремной, подношения люди приносили, задабривали, только я не взял.
Что так? спросил Поставец, стараясь снизить градус напряжения: Ну я ещё с натяжкой могу понять твое отношение к охотникам, может они нарушили там какие-то ваши неписанные правилая всех тонкостей не знаю, но чего ты к лесорубам-то привязался? Вот объясни мне как на духу?
А чего тут объяснять. Уж больно они обленились. Лес пытаются валить прямо у опушки. Молодые елочки и березки пытаются рубить, когда у меня недалеко от болота столько сушняка почем зря стоит. Я этих дровосеков уже не раз выводил к сухостою. Вот вам, берите-рубите. Там не только на их деревни хватит, там и на десятину и оброк останется, а ежели не останется, тогда уж милости прошу, тогда рубите что хотите. А они заладили своё «нечистая сила», «нечистая сила» едва я их до места доведу и с глаз пелену сниму. Сразу убегают. Не могу же я им прямо в лицо сказать«вот вам лес, дурни, здесь рубите».
В дальнем углу зала кто-то захохотал, перебив лешего.
Кто, кто? Все тот же Стопарь не удержался.
Цыц там бестолочи! прикрикнул теремной, он, наверное, один кто мог вот так при всех цыкнуть на своенравного и злопамятного атамана злыдней. Продолжай, Бульгун. Расскажи чего охотников-то невзлюбил?
Ничего я их ни невзлюбил, откровенно признался леший. Не могу просто смотреть как они живность убивают. Жалко мне тварей лесных. Всех жалко. Вон, пусть грибы-ягоды собирают. Я их девок и детишек всегда вывожу на самые богатые полянки, грибные места. Да я им сам шишек с кедров натрушу столько, бывает, они потом два дня их таскают мешками. А вот чтобы охотится, это не ко мне.
Поверь Бульгун, нам всем жалко видеть, как убивают любую тварь, участливо произнес Поставец, он мог подобрать нужные слова, чтобы найти общий язык даже с таким упрямым как осел лешаком. Любая жизнь дорога, тут я тебя понимаю. Однако старик Род так завещал: одним быть хищниками, а другим быть пищей им. Зайцы едят траву, волки едят зайцев, а люди убивают волков. Закон природы!
Так люди ведь не едят волков, парировал Бульгун.
Теремной уже подумал было, что привел плохой пример, но леший сам пришел ему на помощь.
Они с них шкуры сдирают, добавил он.
Вот! Ты сам и ответил, хмыкнул теремной. Люди делают из волчьих шкур себе одежду, чтобы зимой не замерзнуть. Я же говорюзакон природы!
Бульгун ненадолго задумался и после короткой паузы, произнес:
Это плохой закон!
Слушавший их диалог народец ахнул. Ляпнуть такое на общем сходе, это надо быть чудаком на всю голову.
Ну не нам их менять, едва сдерживая вскипавший внутри гнев, сквозь зубы промолвил теремной. Терпение у него кончалось. Кстати, Бульгун, а что это ты так за живность вдруг обеспокоился. Насколько я знаю, ты уже лет триста в своем лесу трудишься
Триста тридцать!
Триста тридцать! Молодой да ранний!
Теремной переглянулся с Кочергойглянь, мол, каков фрукт, еще березовое молочко на губах не обсохло, а уже древние законы критиковать вздумали вновь обратился к лешему.
Тем более тогда! Что-то раньше ты не особо радел за косуль и куниц. И охотились люди в твоих владениях и рыбачили, и дрова рубили, и траву косили. И все по закону было. Чего-же нынче с тобой произошло? Какая гадюка укусила?
Никто меня не кусал. А то что раньше радеть не начал, сейчас жалею.
Полуночники опять ахнулизачем леший на неприятности нарывается?!
Даже Стопарь не выдержал, крикнул:
Эй, Бульугн, ты бы язык за зубами попридержал бы! Неровен час, прикусишь его!
И впрямь, Бульгун, покаялся бы уж, заткнулся бы и слушал молча, пробасил Совун, которому жалко было юного собрата. Теремной хоть мужик справедливый и отходчивый, но под горячую руку ему лучше не попадаться.
Упрямый Бульгун вовсе не собирался признавать вину за свои поступки и уж тем более каяться.
Ты понимаешь, что закрывая лес перед людьми, ты обращаешь их на большие страдания и излишние тяжкие труды, сделал теремной последнюю попытку достучаться до лешего. Одна соболиная шкурка будет стоить как полная телега пшеницы. Это ведь какая подмога людям в сборе того же оброка.
Я знаю одно, Ваше Околородие, устало промолвил Бульгун, которому уже осточертело торчать посреди зала как одинокой березке на лугу, тем более что места вокруг него становилось все больше и больше. Что одна соболиная шкурка, это одна жизнь ни в чем не повинного соболя. Тем более, что эти соболя уйдут знатным человеческим барышням в города, которые ничего тяжелее зеркальца в своих ручках не держали, а женки тех самых охотников будут и дальше носить овечьи тулупы в лучшем случае. Пусть вон лучше больше овец выращивают. Я бы еще смирился если бы они там косуль себе на мясо
Да ты, я вижу, никак не уймешься! взорвался Поставец, от его благодушия не осталось и следа. От его возгласа все вздрогнули, а мелюзга со страху вновь превратилась в щепки и веточки. Умничать тут удумал! Молод ещё нас учить, законы старика Рода хулить, крамолу супротив древних правил плести. А посему считаю, что рано тебе лесом заведовать. Верно я говорю, нелюди добрые?!
Верно! Верно! Вернее некуда! дружно поддержали теремного домовые, гуменные, хлевники и другие горожане, а особенно те деревенские старосты, у которых упрямость лешего как кость в горле встала.
Может дать шанс парню?! Может повременить?! раздались пара голосов со стороны домовых-мастеровых.
Все мы тут не святые, проворчал водяной Тритоха, закадычный дружок Бульгуна.
И ничего святого у нас нет! выпалил Стопарь, опять же больше для того, чтобы внести смуту на сходе.
Может мы его на поруки возьмем? подал голос Совун, так, больше для формальности. Понимал он, что Бульгун себе приговор уже подписал.
Такие серьезные вопросы как лишение кого-либо своей вотчины решался на сходе исключительно общим голосованием. Этот обычай ввел сам Поставец, чтобы не брать на себя единолично ответственность за то или иное решение.
Петухи прокукарекали второй раз.
Итак, давайте голосовать, честной народ! поглядывая на забрезжившей на востоке рассвет, предложил теремной. Кто за то, чтобы отлучить Бульгуна от леса, поднимите свои э-м конечности.
Поднялось много ручек, лапок, клешней, веточек, кисточек, коготков, еловых лапок и ещё разных культяпок.
А кто против?
«Против» подняли руку только Тритоха и Стопарь и то, последний больше из вредности, чтобы досадить теремному за его окрики. Согласитесь, не многу толку от этого их демарша, зато атаману злыдней весело.
Многие не подняли свои конечности ни «за», ни «против», так сказать «воздержались». Они считали это слишком суровым наказанием для Бульгуна, но и как отчаянный Стопарь, не решились в открытую противопоставить себя Поставцу. Со злыдня-то взятки гладки, а им могли и не простить. Поставец заприметил таковых среди мастеровых, водяных и почти всех леших (эти может быть даже и против проголосовали, но уж больно были рассержены на Бульгуна за то, что он их артель своим непонятным альтруизмом опозорил). Тем более в свете последних событий им работенки и на своих наделах хватит с лихвой, а тут ещё, к гадалке не ходи, понятно что с наделом Бульгуна станется.
Теремной на «воздержавшихся» зла не держал, он их даже где-то понимал, но тем не менее преподать другим урок, чтобы им не повадно было, на этом примере он просто был обязан. В противном случае весь установленный порядок рухнет и начнется разброд и шатание еще и середь нелюдей, особенно молодежи, таких как вот этот бестолковый ещё Бульгун.
Значит решено! констатировал теремной установившийся факт. С этой ночи и до особливого решения большого схода, леший Бульгун отлучается от леса! А его бывший надел покамест будет разделен решением артели леших между собой для присмотра и опекунства. Кому ещё есть что добавить?
Желающих что-то добавить к уже сказанному не было. Промолчал и почерневший от горести Бульгун.
Тогда на этомпродолжил было теремной как вдруг распахнулась дверь и в это раз там был не кот
Думный дьяк с вечера выпросил у ключницы восьмериковый штоф водочки, чтобы опосля приема оной как следует выспаться. Хмель на него всегда действовал усыпляюще, а в полнолуние его зачастую мучила бессонница, вот и пришлось ему прибегнуть к испробованному «лекарственному» средству. Ополовинив бутыль, дьяк тотчас уснул безмятежным сном младенца, однако ближе к утру проснулся по естественной нужде. Так как хмель ещё нисколько не выветрился, он, шатаясь из стороны в сторону, как матрос во время качки, побрел на двор. Проходя по переходу мимо совещательной залы он услышал, как внутри кто-то шебаршится.
Мыши! Догадался дьяк, хоть и был в хорошем подпитии, и решил заглянуть. Раскрыв дверь в залу он остолбенелна княжеском престоле сидело два абсолютно одинаковых кота, два Мурзика. На лежавшие по лавкам толкушки, половники, горшки, чугунки, коромысла, прочий скарб и замерших жаб дьяк совершенно не обратил внимания. Его больше озаботило свое состояние, что до сих пор в глазах двоилось. Так ведь и до «чертиков» недалеко допиться!
Дьяк захлопнул дверь, ударил пару раз себя по щекамза это время тайный народец, включая жаб-водяных, успел попрятаться кто кудаи вновь отворил её.
Мурзик один-одинешенек сидел на престоле и как ни в чем не бывало лизал лапку.
Тьфу ты, бесово отродье! облегченно вздохнул дьяк, осознав, что в глазах больше не двоится, и на всякий случай перекрестился.
Рядом с дверью громыхнула, свалившись со скамьи, железяка. То домовой Кочерга, находившийся ближе остальных к выходу, упал в обморок от крестного знамения.
Святые подвижники! подпрыгнул от грохота дьяк и, закрыв дверь, поспешил к себе в каморку. До ветру ему что-то расхотелось.
Обождав немного, нелюди вылезли из укрытий.
Теремной был окончательно расстроен последним инцидентом. Попасться на глаза человеку, хотя бы и пьяномусчиталось очень плохой приметой среди тайного народца.
Все, братцы, расходимся по-быстрому, без обычной заключительной торжественной речи Поставец распустил всех восвояси.
На этой безрадостной ноте Большой сход был завершен.
Когда пропели третьи петухи в совещательной зале было пусто и чисто, даже лужицы после водяных и те высохли
Глава 2. Ху из мистер леший
На небе, по слухам, только и разговоров, что о небе и закате, а на земле, под землей и под водой весь тайный народец только и говорил об отлучении одного упрямого лешего от леса: чердачник обсуждал новость с огородником, садовничий делился мнением с гуменным, подколодник сплетничал с лесавкой. Кто-то жалел Бульгуна, кто-то во всем случившемся винил его самого. Доходило до споров и ссор. Две кикиморы, одна запечная, вторая болотнаякузинами друг дружке приходятся, зацепились языками, да разругались так что едва глаза обоюдно не по выцарапали. Болотная кикимора на сторону Бульгуна встала, а запечная его хаять навострилась. Насилу растащили задиристых полуночниц.
Много чего всякие нелюди говорили, выражали разные точки зрения, но в каждой беседе прослеживалась общая канва, которая выглядела приблизительно так: