Пойдёмте, говорит крысёнок. Сейчас спустимся, и я попробую.
Я дорисовываю «глаз Эны»и вдруг всем телом чувствую чьё-то тихое, но явное присутствие. Дурное присутствие. Знак сработал.
Дёрнуло меня отдать тебе оружие, бормочу я сквозь зубы.
Безопасно, говорит крысёныш. Вам тут безопасно, поверьте.
Озарению, приходящему от каббалы, я верю больше, чем помоечной твари. Но я уже назвался груздемнадо лезть в этот кузов, ничего не поделаешь.
Медленно спускаюсь, сжимая маркер в кулаке, как нож. Чувствуя себя идиотом. Крысёныш семенит рядом, цокая протезом о ступеньки. Ведёт ладошкой по стене, то шлёпает по ней, то стучит согнутыми костяшками пальцев. Бормочет: «Нет, нет, дальше, дальше», куда дальше, сила Матейи?!
И тут вкрадчивая жуть проходит волной, с головы до ног, поднимая дыбом волоски на руках. Медленные щупальца густого мрака тянутся из-под ближайшей стенынас выследил охотникя думаю о золотых пуляхя понимаю, что бежать бесполезно, а каббала не поможеттемнота стонет и хихикаети тут я слышу пронзительный, скрипучий визг крысёнка.
Прежде, чем успеваю что-то понять, он прыгает вперёдне удерживается на двух ногах, падает на четверенькипогружается в живую тень мордой! И вдруг темнота вопит! Орёт! Так, что её дикий вопль отдаётся в моих костях!
Я, прижавшись к стене, вижу, как крысёнок рвёт, дерёт тьму на лоскутки, будто расползающуюся ткань. Щупальца втягиваются назад в небытие так поспешно, что я едва успеваю это отследить. Парализующий ужас исчезает, как только уходит охотник.
Крысёнок встаёт с заметным трудом.
Я колено ушиб, жалуется он.
Я медленно выдыхаю.
Ничего, говорю я. Выйдем отсюдая угощу тебя пивом. Не из этого поганого ларька, а зайдём в бар, где торгуют пивом в разлив. Выберешь сорт, какой больше понравится.
Крысёнок улыбаетсяи я с удивлением отмечаю, что улыбка у него забавная, в сущности. Мультяшная.
Пойдёмте дальше, говорит он. Они больше не сунутся. Странно, что попытались, обычно чуют и не дёргаются.
Как ты это делаешь? спрашиваю я в лёгком офигении.
Их можно есть, говорит крысёнок и скрипуче хихикает.
Меня слегка передёргивает. Меня тоже можно есть. Крысы едят практически всё.
Вход в подземку заперт ажурной решёткой. Стилизованные металлические паучки врисованы в звёзды Матейи: по идее, решётка должна защищать подземку не только от непрояснённых хулиганов, которым могло бы придти в голову бродить по ночам, но и от сил Глубокой Тьмы. Крысёнок протягивает руку сквозь решётку, говорит с досадой:
Метрах в десяти с той стороны я бы открыл. Надо туда.
Я усмехаюсь:
Как?
И впервые в жизни вижу воочию этот крысиный фокус: он протискивается между решёткой и стеной. Проходит в щель, куда с трудом пролезла бы моя рука.
Я вижу, как резиново сплющивается его мордакак он протаскивает себя, будто неплотно надутый воздушный шариктолько звякает об решётку протез. В этом есть что-то омерзительное и восхитительное разом.
Эй, говорю я. Ты не учёл: я за тобой не пройду.
Просто подождите, крысёнок мотает головой, обтирает ладошками тёмную плитку на стенеи вдруг входит в неё. Как в водяную завесурраз! и не видно.
Я остаюсь одини у меня ощущение потери последнего оружия. Тру лобоказывается, он вспотел. И тут прямо рядом со мной в стене разверзается провал.
Я отшатываюсь от неожиданности. Крысёнок стоит на осыпающемся песке: ход ведёт круто вниз.
Здесь безопасно, говорит крысёнок. Это и есть наша нора. Мы просто уйдём под Городи всё. Вы увидите кого хотели.
Я вдыхаю. Шагаю вперёд.
Мне в спину бьёт короткий порыв ветрастена за моей спиной вновь стала реальной. Зато явне привычной реальности.
В крысиной норе.
Интересно: первый из людей?
Должно быть темноведь фонари остались в подземном переходе по ту сторону бытия. Но я отчётливо различаю стены, как в пещере из песчаника, с фигурными натёками, неровный пол в каких-то дюнах, будто песчаный пляж, и крысёнка в паре шагов впереди.
Крысёнок стаскивает капюшон. Надо думать, хочет лучше слышатьпошевеливает ушами. И мне мерещится странный звук на пределе слухато ли шелест, то ли падение капель где-то много ниже, то ли далёкий неразборчивый шёпот.
Пространство вокруг полно неживым, плывучим зеленоватым светом из ниоткуда, будто я смотрю сквозь прибор ночного видения.
Эй, окликаю я. Я тебя вижу
Вы привыкнете, отзывается крысёнок. Тут всё немного другоеи зрение, и слух, и осязание. Вы не волнуйтесь: выйдете из норыи всё станет как прежде.
Спасибо. Утешил.
А ты знаешь, куда идти? спрашиваю я.
Я всегда знаю, говорит крысёнок. Я чую.
Ладно.
Я иду за ним. Идти тяжело, ноги вязнут в песке, как в болотеа крысёнок семенит легко, его лапы, даже протез, в песок не проваливаются. То ли он очень лёгкий, то ли нужен особый навык, то ли крысы здесь не совсем реальны но это ещё не так удивительно, как то, что в этих иномирных пещерах в принципе есть пригодные для человека тропы.
Вокруг бесконечный лабиринт. В самых низких местах можно идти, не сгибаясьа местами свод взмывает в глухую темноту, в которой призрачно мерцают сталактиты. В сумеречных углах что-то светится зеленее и ярче; у меня приступ дурного любопытства, я подхожу посмотреть.
Вижу груду костей, полузанесённую песком. Кости светятся, как гнилушки.
Грудная клетка, обгрызенная так, что даже сейчас на костях видны следы зубов. Пара человеческих черепов, расколотых сверху, с макушки, чтобы съесть мозг. Череп заметно крупнее человеческого, тоже расколотый, в верхней челюсти длинные клыки. Собачий череп. Ужасный череп в каких-то кручёных костяных выростах или рогах, с тремя глазницами, затылок отколот напрочь и нижней челюсти нет. Какие-то исцарапанные, разломанные длинные костиможет, конечностей
Это твои сородичи? вырывается у меня.
Крысёнок, кажется, не понимает вопроса:
Нет, вашии ещё там другие.
Я имел в виду: ваши жрали?
Да, отвечает крысёнок просто. А кто же?
Ну да. Крысы абсолютно всеядны. Это понятно. Можно даже и не нервничать по этому поводу. Не суетиться.
Если стая крыс решила, они закусят. И ничего ты не сделаешь, даже с пистолетом.
Я вздыхаюи это крысёнок понимает правильно.
Не беспокойтесь, говорит он. Тут совершенно безопасно. Ни охотники из Глубокой Тьмы, ни другие твари здесь обычно не ходят. Здесь даже наши особенно не ходят, дорога не очень удобная.
Я верю. Он здесьдома.
Время в норе идёт как-то странно: то мне кажется, что прошла вечность, и я удивляюсь, что сравнительно мало усталто появляется ощущение неестественно растянутых минут, будто в нору мы вошли только что. От этих качелей кружится голова и слегка тошнити теряется цель. Вернее, я понимаю, что крысёнок абсолютно целеустремлён, но сам механически переставляю ноги, странным образом отключившись от шелеста и шёпота в ушах, мерцающих по обочинам тропы костей и всего окружающего безумия. И голос крысёнка выдёргивает меня из этого бездумья, как из сна:
Фридрих, осторожно! Сейчас пол по ногам стукнет.
За шаг до того, как это произошло. Я даже ухитрился не упасть.
Я-то думал, что крысёнок откроет новый лаз так же, как в переходеа оказывается, дыра, ведущая из норы в заброшенный канализационный коллектор, не закрывается вообще никогда! Ничего себе
А граница чёткая. У воздуха норыни запаха, ни вкуса, онкак дистиллированная вода. А коллектор воняет, ещё как: будтопалкой по носусырость, крысиное дерьмо, дерьмо человечье, какая-то жалкая еда, затхлое тряпьё, плесень И зеленоватое сияние тоже гаснет, как отрезанное: в коллекторе гораздо темнее. Из бетонной стены торчит обломок арматуры, на нём, на проволоке, висит полная какого-то жира консервная банка, в ней еле тлеет фитилёк. В этом жалком свете дороги почти не виднои я проклинаю себя за то, что не догадался взять фонарик.
Меня поражает размах. Получается, что этот самый коллектор крысы выгрызли из Города и утащили в нору целиком? Впрочем, наверное, всё-таки скопировали. Слишком много тут места; уж наверное городские власти заметили бы пропажу такого масштабаа я об этом ничего не слышал.
Славная вышла норка. А мы-то думали, что они так и живут в междумирных переходах. Нет, для живого существа это, похоже, чересчур. Наверное, подолгу там могут бродить только охотники и им подобные.
За поворотом бетонной трубы горит электрический светещё не повернув, я вижу жёлтый отсвет на полу. Неяркий, но после тяжёлого сумрака кажется ослепительным: от лампочки, соединённой с автомобильным аккумулятором. На бетоне под лампочкой лежит то ли старый матрас, то ли кусок разломанного дивана; на нём в куче, прижавшись друг к другу, спят совсем маленькие крысята, голые, прикрытые каким-то ветхим тряпьём. На краешке матраса сидит крыса в накинутом на плечи изношенном пальто с воротником, съеденным молью почти до основы, шьёт что-то из кусков мешковины.
Поднимает голову от работыи я встречаюсь с её взглядом. Меня передёргивает.
Пока я прохожу мимоона следит. За моей спиной мой крысёнок издаёт тонкий писк на пределе человеческого слуха; плечи крысы опускаются, тело расслабляется, но она так и не опускает взгляд.
Мы входим в крысиное гетто. Я в жизни не видел столько меня знобит от осознания ничтожности собственной жизни. Якак ломтик жареной картошки в тарелке феерически сильное чувство.
Старый коллектор перенаселён. Кое-где, где крысам не хватило места, в бетоне проделаны дыры, а за дырамичто-то вроде ниш, искусственные пещерки, в пещерках кто-то живёт. Кое-где они, похоже, догрызлись до того странного пространства, которое окружает этот краденый мироки тогда из ниш тянет тем самым плывучим зеленоватым свечением инобытия. Повсюдукрысы и их жалкий скарб: какие-то вещи с помоек, коробки, обрывки картона и пластика, консервные банки, поломанные остатки мебели. Кто-то жжёт костерок, и над ним в закопчённой кастрюле булькает мутное варево. Кто-то сооружает из мусора подобие одеждыно многие крысы, обросшие довольно густой жёсткой шерстью по всему телу, обходятся и так. А некоторыесовсем голые, как мой крысёнок: шерсть-волосы лишь на голове и тощая щетинка на хвосте. Вот такие и пытаются чем-то прикрыться. Довольно гнусное зрелище.
Вдобавок видно, какие они голодные. На меня и на крысёнка посматривают с недобрым интересомкажется, мы слишком лакомо выглядим, да и одежду они, полагаю, с наслаждением забрали бы. Любопытно: что их останавливает? По-человечески они не говорят. Если обращаются к крысёнкуто скрипом и писком. И он пищит в ответ. Я ничего не могу понять.
Крысёнок поднимается по металлической подвесной лесенке на этакий подвесной балкончик. Видимо, когда коллектор работал, здесь находились помещения обслуживания, механизмы и, быть может, комнаты для персонала. Я поднимаюсь за крысёнкоми вдруг из дверного проёма, не закрытого дверью, на меня прыгает крыса.
Меня спасает только реакция. И егореакция: я шарахаюсь в сторону, а он успевает как-то удержаться у ограждения, не перелететь и не навернуться вниз. Я прижимаюсь спиной к стене, готовый пнуть его ногой; здоровенный жилистый крысан стоит, согнувшись, в позе атакии тут крысёнок пронзительно и яростно пищит.
Крысан, щерясь, наблюдает за мнойигнорирует крысёнка полностью. Вокруг начинает собираться стая, они выбираются из самых удивительных мести я понимаю: пришли. Можно попробовать убить одного атакующего, можетдвух, но меня задавят массой. Собираюсь драться насмерть, понимаю, что шансов нет вообще, нет времени даже пожалеть и тут крысы с писком кидаютсяна своего, на нашего врага.
Впервые я вижу, как крысы жрут кого-то заживообычно мы находили уже остатки таких обедов. Мне показалось, что жил бедолага не больше полминуты, а через пару минут от него остались только пятна крови на бетоне, кости и почти начисто ободранный череп.
Мой крысёнок пронаблюдал, стоя рядом со мной. Его это действо, похоже, не напугало и даже не особенно удивило.
Жесть, мерзость, говорю я и кашляю. Крысы с окровавленными мордами сидят полукругом и смотрят на меня. Почему? Что случилось Зузу?
Крысёнок поднимает взгляд.
Мы идём к Королю. А он знал, я предупредил. Я же сказал вам: вы в безопасности если без пистолета. Теперь нас проводят.
Впервые в жизни мне хочется погладить крысу. Скажем, по взъерошенной шерсти на голове, между ушей. Но я сдерживаюсь: не знаю, как на это посмотрят и сам крысёнок, и его сородичи.
Но он прав: нас провожают. Вернее, у меня такое чувство, что передают по эстафете, от одной стаи крыс другой. Мы всё время окружены. Я чувствую себя, как посол с почётным эскортом.
От крыс, наверное, несёт ужасно, но я принюхался.
Сейчас трудно сказать, какие подземные чертоги я себе представлял, когда слышал или говорил про Крысиного Короля. В особенностипро Истинного Короля. Ничего конкретного, конечно, нокакая-то смутная роскошь. Смешно.
Потому что этот самый чертогмашинное отделение насосной станции.
Какая-то металлическая и бетонная штуковинани малейшего представления не имею, для чего этот механизмнакрыта вишнёвой бархатной портьерой. И на этом бархатном покрове стоит Корона. Та самая, которую, предположу, Машка сбила с головы того, другого. Корона сияет. Реально сияет. От этого света в мрачном помещении светлосвет белый и голубой, он дробится бликами, каплями и перьями, дрожит на бетонных сводах и каких-то пыльных конструкциях, но глаза не режет и не слепит. Притягивает взгляд.
Сразу ясно, чтодрагоценная вещь. И магический артефакт, вероятно. Особая крысиная магия: упалаи пропала, и вот, объявилась здесь. Символ довольно-таки кошмарного могущества крысиного народа. Зубчатый венец из переливающегося, мерцающего, живого света. Фантастика
Налюбовался, человек? слышу я из сумрака.
Голос крысырезкий и писклявый. Его хвостатое величество. Успеваю удивиться, почему это великая крысиная корона не возложена на чело, а вот так украшает собой какой-то насос для нечистот.
И тут же понимаю, почему.
Король сидит не в кресле, а на небольшом продавленном диване. Неловко, потому что удобно сидеть, похоже, ононине могут вовсе.
Я с ужасом вспоминаю, что их Истинный
Да, как ему им носить эту коронунепонятно.
Хотябыть может, на той голове, которая выше всех, потому что у неё есть подобие человеческой шеи. Ещё двебез шей, прямо на плечах. Четвёртая головаскорее, не крысы, а крысёнка, меньше прочихторчит из широченной грудной клетки.
У них на всех только две ноги, а рукитри: одна скорченная ладонь растёт из рёбер под четвёртой головой, недоразвита и, кажется, ею пользоваться нельзя, а двенормальные. И хвостадва, одиндлинный и гибкий, как хлыст, длиной метра полтора, в бело-розовой, почти перламутровой чешуе и белёсых щетинках, а второйнедохвост, худосочный хвостик с полметра, не больше.
К тому же этобелая крыса. Вернее, крысы: головы крыс-альбиносов, с рубиново-красными глазами, а вместо шерстипочти человеческие волосы, белые, как молоко. А взгляды всех головразумные и цепкие, ведьмачьи взгляды. Недобрые. Только у маленькой головынекое подобие насмешливой ухмылки.
Ужасное существо укутано в чёрный бархатный плащ с алым атласным подбоем, а под плащомбелоснежная шёлковая рубашка, сшитая на чудовищно уродливое тело, и обыкновенные человеческие бархатные брюки, заправленные в высокие чёрные сапоги.
А за ним, у ног, за плечами, вокругсвита: жилистые крысюки-бойцы, будто из колючей проволоки скручены, безжалостные морды в шрамах, уши рваные на них человеческие камуфляжки, на некоторыхкамуфляжки Службы Дератизации, я узнаЮ по нашивкам. Трофейные.
Человеческие стволы в лапахтоже трофейные, я полагаю.
Крысёнок, сгорбившись, подходит к своему Королю, клубком, сжавшись, садится на поли лижет между пальцами почти человеческую руку, некрысиную длиннопалую ладонь, отличающуюся разве что белёсыми кривыми когтями.
Молодец, говорит правая голова. Из разведчиков стаи тылучший. И можешь коснуться. Подай мне его.
Крысёнок встаёт, медленно подходит к импровизированной подставке, тянется дрожащими ладошкамии подаёт Королю сияющее чудо.
Ида, Король надевает его на среднюю голову.
Сияние короны впитывается в кожу, шерсть, сквозит через одежду, глаза светятся лазерно-алымя вижу ослепительного монстра. Меня бьёт озноб: я подозреваю, что этот артефакт людям не к добру. Кручу в кармане маркер, его прикосновение к пальцам успокаивает нервы.