Татьяна БондарьСказки Освии. Два брата
Спустя много времени после того, как произошли все эти события, я вспомнила, что в последнюю ночь перед отъездом мне приснился сон. Я стояла посреди поля лунных лилий, а напротив меня была Мать Хранительница. Вместо весов, которые она обычно держала, в руках ее был венок. Светлые волосы ее спускались до самой земли, и казалось, что уходили вглубь, как корни деревьев. Она надела венок мне на голову, и я поняла, что сама была Хранительницей. Это мои русые волосы уходили под землю, и меня согревал своей любовью бог Солнце.
Я проснулась с легким ощущением, будто и вправду была немного богиней. Это приятное чувство очень быстро пропало. Трудно сохранять добрые мысли, когда с тобой обращаются как с никому не нужной вещью.
Почтовая карета
Из приюта меня, можно сказать, выгнали, и теперь я тряслась в старой почтовой карете по проселочной дороге. Карета скрипела, и ее так качало, что меня подташнивало. За окном темнело, но королевская почта работала даже по ночам, поэтому остановки на ночлег не предвиделось. Мы проезжали какую-то деревушку, забытую Хранительницей, но не королем, чтобы сбросить там один мешок с почтой, подобрать другой и поехать дальше. В ней было домов пятьдесят, и выглядела она неказисто. Здесь не было не то что ни одного магического купола, но даже и мощеной дороги, что в наших краях было редкостью.
Заняться было совершенно нечем, спать из-за тряски не получалось, в голову лезли разные непрошеные мысли. Вспомнилось, как я попала в приют. Случилось это год назад, когда «сердобольные» соседи сожгли дом моих родителей. Мне было очень горько потерять его, но людей можно было понять, в то время многие так поступали. Родители умерли от болотной чумы, которая свирепствовала в наших краях почти пять лет и свела на тот свет немало народа. Соседи просто побоялись, что заразу разнесут крысы, блохи или бродяги, готовые поискать добро даже в таком доме. Из-за этого его и подожгли вскоре после их смерти.
Моим бедным родителям не повезло, лекарство от чумы было найдено королевскими магами спустя пару месяцев после того, как их не стало. А меня спасло от нее то, что я жила и училась в соседнем городе и давно не видела родителей.
Трактир, который они устроили на первом этаже нашего дома, давал мне возможность учиться в институте для благородных девиц, к которым я никакого отношения не имела. Если сказать прямомне в нем совершенно было не место, но папа очень гордился мной и хотел дать лучшее образование, какое только мог. А с деньгами можно было устроить и это. Поэтому он отправил меня учиться в Ринтон, ближайший город, где благородство и деньги были почти эквивалентны.
Я проучилась там два года и узнала, что моих родителей не стало, только когда директриса выставила меня со всеми моими пожитками за порог, не получив оплаты за следующий месяц. А когда я вернулась в родной город, оказалось, что не стало и дома, в котором прошло все мое детство. Мне было тогда уже пятнадцать лет, я была достаточно взрослой, чтобы жить без посторонней помощи, если бы было где. Но жить мне было негде. Из родственников, еще не отправившихся в храм к Хранительнице, у меня осталась только тетка Котлета, о которой мне даже не хотелось вспоминать.
На мое счастье, король Альвадо был добрым и мудрым правителем, он всячески помогал бедствующим людям, вдовам и детям-сиротам, таким, как я. Приюты работали по всей стране и принимали детей до шестнадцати лет. В один из таких я и пошла, вся в слезах, с четырьмя платьями в чемодане и с абсолютным непониманием, как мне дальше жить.
Сначала меня не хотели принимать из-за моего возрастая была слишком взрослой. Но как только наставница узнала, что я умею читать, писать и считать, она передумала. Как оказалось, она взяла меня, чтобы использовать для своих нужд. Тем не менее она преподнесла это как великодушный поступок и забрала себе в награду за него два лучших моих платья, сказав, что сироте не подобает иметь больше необходимого.
Работы на меня навалилось гораздо больше, чем я могла себе представить. До обеда все мое время уходило на составление скучнейших документов и писем с просьбами передать на содержание бедных сирот больше денег и описанием, куда и на что были потрачены уже полученные. Половина золота, поступающего в приют, по моим расчетам, уходила не на содержание сирот, как это заявлялось, а на содержание тех, кто этих сирот содержал.
А после скудного обеда мне приходилось идти в корпус с новорожденными и кормить, стирать, прибирать без конца, и все это под непрекращающийся плач вечно недовольных младенцев. Впрочем, другие взрослые дети делали почти все то же. Приют наполовину держался на труде таких же подростков, как и я. От усталости мы еле добирались до кроватей каждый вечер, и то короткое мгновение, которое у меня оставалось перед сном, я жалела, что пришла сюда.
Так я прожила полгода, пока однажды не выдержала и не сказала наставнице, что я больше так не могу и отказываюсь вести за нее всю бумажную работу, что я сама еще несовершеннолетняя и не могу трудиться больше, чем она сама и весь ее персонал. Наставница обозвала меня неблагодарной дрянью и отправила к самой лютой воспитательнице, какая была в приюте, ведьме Мут. Ведьмой она на самом деле не была, так ее прозвали за жестокость. Основной ее обязанностью были физические наказания провинившихся детей, и это у нее получалось выше всяких похвал. Ведьма Мут наказывала меня по категории «крайне строго». Я неделю не могла сидеть и пролежала в больничном крыле с компрессом на том самом месте.
Наставница ожидала, что после этого я вернусь к обычным своим обязанностям, но мне было так обидно, что я опять отказалась работать на этот раз из гордости. Наставница чуть не взорвалась от злостиза эту неделю ей пришлось самой делать все то, что делала я, и ей это не понравилось. Сначала она кричала, потом как-то неестественно переключилась на лесть и уговоры. Но у нас в институте даже был предмет «Лесть и уговоры», так что я не поддалась и опять попала к кошмарной Мут, которая на этот раз превзошла саму себя. Потом я опять долго лежала больная.
Как раз в это время случилась очередная королевская проверка, смотритель заинтересовался причиной моей болезни, и несмотря на то что нянечки юлили как могли, здоровый компресс на моих ягодицах выдал их с потрохами. Не знаю, что он говорил потом наставнице, но больше меня не трогали. Ненавидели, но не трогали.
Как оказалось, после этого наставница стала активно искать способ от меня избавиться. И нашла. Тетка Котлета согласилась меня принять. И меня тут же снарядили в дорогу, хоть я и сопротивлялась.
На самом деле тетку звали, конечно же, не так, ее звали Эльза. Котлетой ее прозвал еще мой отец, когда его брат, дядя Фелар, приехал к нему жаловаться на тетю в очередной раз.
Я говорил тебе, не женись на этой холодной котлете, сказал он, хотя на самом деле жалел его.
Уже тогда я видела, что дядя Фелар ее боится. И его можно было понять. Тетя Котлета, высокая и тощая, всегда была всем и всеми недовольна. Ее сухое лицо вечно кривилось, а на голове торчала гулька из темных с проседью волос, смещенная набок и в самом деле похожая на котлету.
Я увидела тетушку впервые, когда мне было три года. Мы всей семьей приехали навестить ее и поздравить с рождением очередного ребенка, уже третьего по счету мальчика. Я случайно разбила чашку с желтой розочкой и осталась без еды и воды на сутки. Даже двоюродные братья, всегда радующиеся чужому горю, почему-то не злорадствовали.
Мне доводилось бывать в ее доме еще несколько раз, но никогда это не заканчивалось хорошо. Тетушка Эльза ненавидела меня. Хотя, возможно, она ненавидела всех. Если бы она случайно стала героиней книги, из нее вышла бы неплохая злодейка.
Карета остановилась на минуту и отвлекла меня от моих воспоминаний. Кучер выгрузил тощую стопку писем встречающему нас сельскому почтальону. «Чудо, что тут вообще кто-то умеет читать», подумала я, когда карета снова заскрипела и тронулась, увозя меня к ненавистной тетке Котлете.
От шума начинала болеть голова, но я знала, что худшее еще впереди. Хотелось бы мне знать, зачем я ей понадобилась? Может, съесть меня хочет? Это многое бы объяснило. Мне понравилась эта мысль, и я стала придумывать историю про тетушку-людоедку, про ее детей-упырят и про наставницу интернатакровопийцу, которая с ними в сговоре. Вместе по ночам они совершают ужасные злодеяния, переходя из дома в дом, превращаются в огромных кошек или крыс, воруют детей и
Я слишком глубоко ушла в свои мысли и, похоже, даже задремала на секунду. Из-за этого я не сразу заметила произошедшие перемены.
Что-то увесистое упало с грохотом на пол. От неожиданности я подпрыгнула и поняла, что в карете уже не одна: в самом большом почтовом мешке на полу, забравшись внутрь наполовину, бесцеремонно рылся огромный рыжий котище и выбрасывал оттуда неугодные ему предметы.
Котище
Карету сильно тряхнуло, и я упала обратно на жесткое сиденье, больно ударившись тем местом, что пониже спины. Кот соизволил обратить внимание на громкое «ой», вырвавшееся у меня. Он высунул морду из мешка и, как мне показалось, нагло улыбаясь, сказал:
Совсем никакой интересной почты, детка. Зато смотри, что я нашел, и он показал мне лапу, в которой была кольцом свернутая колбаска. Хочешь кусочек?
Кот был таким большим, что, скорее, походил своими размерами на рысь, чем на обычного кота. Возможно, он казался больше, чем был на самом деле, из-за густой и длинной шерсти, которая доставала почти до земли из-под его пуза. Но это все удивляло, конечно же, меньше, чем тот факт, что зверюга разговаривал. Я в шоке таращилась на него, не зная, что сказать.
Ну, как хочешь, котище ответа долго ждать не стал, развалился на мешке и начал есть добытую таким сомнительным путем колбасу, при этом умудряясь хитро улыбаться.
Карету тряхнуло снова, приложив меня на этот раз головой о жесткую стенку. Это, как ни странно, пошло мне на пользу, я обрела дар речи.
Ты откуда взялся? смогла я наконец перевести в слова свое недоумение.
Из деревни, конечно. Дыра еще та, скажу я тебе.
Кот был такой огромный, что было совсем непонятно, как я не заметила его сразу. Тем временем он расправился с колбасой и стал развязывать веревку на следующем мешке.
Ты что, опомнилась я. Этого же нельзя делать!
Честная какая! фыркнул кот, повернулся ко мне спиной и принялся за узел с двойным усердием.
Ну ты и нахал! возмутилась я. По мешкам будешь лазить ты, а отвечать за это придется мне?
Я попыталась схватить кота, но он, несмотря на свой солидный вес, оказался прытким и увернулся, при этом не выпустив веревки из лап.
Помогла бы лучше, детка, без пальцев неудобно развязывать.
Меня, в отличие от тебя, родители воспитывали.
Правда? удивился кот. Тогда при виде меня ты должна была встать, сделать реверанс и сказать: «Добрый вечер, ваша светлость! Как приятно, что вы почтили меня своим визитом!»
Не велика ли честь для кота? возмутилась я.
Нет, со мной так всегда здороваются прекрасные дамы, я же герцог.
Герцог, который ворует чужую колбасу? Что-то не верится, усомнилась я в знатном происхождении шерстяного валенка.
В последнее время мне приходится добывать еду таким сомнительным способом. Знаешь, малышка, трудно заработать на колбасу, когда ты кот.
Так лови мышей!
Фу, какая гадость. Я до такого никогда не опущусь. Как я уже говорил, я благородного происхождения и предпочту голодать, чем есть всякую подозрительную дрянь.
Он справился с узлом, пошарил в мешке и достал оттуда бумажный сверток.
Зачем есть мышей, если есть печеньки! добавил он, бесцеремонно разрывая упаковку когтистыми лапами. Хочешь одну?
Я оставила попытки поймать кота. Честно признаться, я не очень-то и старалась. Этот кот мог дать сдачи, если что. А печенек мне очень хотелось, я сладкого не ела уже полгода, да и вообще в приюте едой не баловали.
Нет, не хочу, соврала я, а живот при этом предательски заурчал.
Ну-ну, ухмыльнулся он, уже разжевывая первую. Его проблемы нравственности, похоже, не волновали.
Тоже мне кошачий герцог, усмехнулась я.
Я не кошачий. Я настоящий. Только меня заколдовали. Так что считай, что тебе повезло. Ты мне поможешь расколдоваться, мы поженимся и будем жить долго и счастливо, все как в сказке.
А когда ты был человеком, ты тоже был таким толстым и проверял чужую почту?
Я был стройным и красивым. Излишний аппетитэто побочный эффект наложенного заклинания. А чужую почту, конечно же, проверял, невозмутимо ответил кот. Нас этому с детства учат. Надо быть начеку и читать всю переписку, какую сумеешь раздобыть. А вдруг тебя хотят отравить? Или очернить перед королем, что куда опасней. Кроме того, можно перехватить чужое письмо, а вместо него отправить поддельное, выгодное для тебя.
А в почтовой карете что делает ваша светлость? Ищет неугодные письма? насмешливо спросила я.
Нет, недовольно поморщился кот. В карете моя светлость прячется. А ты мне будешь помогать, если понадобится. Кстати, называй меня Альберт, так будет удобней.
Я поняла, что в ближайшее время от общества наглого кота не избавлюсь, поэтому решила, что сказать свое имя все равно придется.
Меня зовут Александра.
Александра, Леся Лисичка, значит, мяукнул кот, выбрав для себя одно из сокращений моего имени. А что, мне нравится.
Мне не понравилось. Так меня называли в институте, а добрых воспоминаний оттуда у меня осталось мало. Благородные девицы из богатых древних родов всегда задирали свои маленькие острые носики и произносили «Лисичка» с некоторым презрением. Их имена были громкими и звучными, такими как Альбертина, Марилианна или, к примеру, Франсуаза. Никаких сокращений они не допускали.
Кот уже почти доел печеньки. Дорога становилась все хуже, мы въезжали в лес. «Только бы не напали разбойники», забеспокоилась я. Альберта такая мелочь, как разбойники, похоже, вообще не волновала. Или он своим кошачьим мозгом не понимал, что вероятность повстречаться с ними вообще есть, или решил для себя, что кот разбойникам вряд ли понадобится, с него, кроме шкуры, взять нечего.
Так что, Лисичка, куда ты едешь? рот у Альберта наконец освободился, и он решил развлечь себя беседой со мной.
Он развалился, вытянув лапы, на самом большом, бархатном мешке, предназначенном для перевозки дворянских писем, и приготовился слушать. Я подумала, что фанатичные королевские почтальоны утопят либо его, либо меня за такое кощунственное отношение к письмам господ. Почтальоны всегда были очень преданы своему делу и до тошноты педантичны. Они были готовы защищать вверенную им переписку чуть ли не до смерти, поэтому мысль об их гневе не была такой уж абсурдной. Мне даже казалось, что на всех почтальонов королевские маги накладывали специальное заклинание, которое вселяло в них трепетное отношение к письмам и посылкам. Это помогало уберечь секреты, которые им предстояло перевозить каждый день из города в город.
Ответить Альберту на его вопрос я не успела. Снаружи послышались голоса, и карета начала сбавлять скорость. Либо разбойники идут грабить, либо кучер унюхал кота.
Но я ошиблась. Никто не спешил открывать дверцу кареты, а голоса звучали все громче. Снаружи хорошо улавливался страх примерно из пяти источников. Одним из них был кучер, он находился ближе всех, и его испуг был самым ярким, вспыхнувшим внезапно. А вот остальные боялись иначе. Их страх был не резким и внезапным, а тягучим, спрятанным вглубь. Они будто были вынуждены жить с ним изо дня в день и привыкли к такому своему положению.
Странно, сказала я и посмотрела туда, где только что сидел котище. Мне хотелось узнать, что он думает по этому поводу, но его уже не было, только пустая упаковка из-под печенья валялась на полу. Я подтянула ее носком сапога и спрятала под платьем. Мало ли что. Почтальоны вряд ли будут бить несчастную сироту, но все-таки лучше им не знать об украденном печенье. И тут по моим ногам чиркнул пушистый хвост котище залез ко мне под подол, причем когда и как он там очутился, осталось для меня загадкой.
Нахал! возмущенно прошептала я. В другой ситуации я бы не шептала, но очень уж не хотелось привлекать к себе внимание.
Прикрой меня, детка, шепнул в ответ кот. Это за мной.
Прикрой его! Этот кот весит почти как половина меня. Трехлетнего ребенка было бы проще спрятать под юбкой, чем этого пушистого нахала. Да и с какой стати мне его прикрывать? Я попыталась вытолкнуть его ногой наружу, но бессовестное животное обхватило мои ноги лапами и держалось изо всех сил. Должна сказать в его защитукогти он не выпускал.