Макото СинкайТвоё имя.
Глава 1. Сон
Ностальгические голос и запах, родные свет и тепло.
Я навсегда и накрепко привязан к кому-то очень важному. Это какая-то невероятная связь. Словно младенец, которого обнимает и кормит грудью мать, не чувствую ни тревоги, ни грусти. В этой жизни я ещё не успел ничего потерять, и звенящая сладость переполняет меня.
Открываю глаза.
Потолок.
Комната, утро.
Я один.
Токио...
Вот как?
Это был сон.
Я просыпаюсь.
И уже через какую-то пару секунд перестаю ощущать единение с тобой. От тебя не остаётся ни следа, ни тени. От жестокой внезапности этой потери на глаза наворачиваются слёзы.
Просыпаясь утром, я часто плачу без всякой причины.
И ещё я никогда не могу вспомнить, что же мне снилось.
Смотрю на правую ладонь, влажную от слёз. Крошечные слезинки на указательном пальце. А те слёзы, которыми я так горько плакал во сне, уже высохли.
Что-то очень важное снилось мне. Что же?
Что было в этой руке?..
Не знаю.
Отчаявшись, поднимаюсь с постели, выхожу из комнаты в ванную. Ополаскиваю лицо, поражаюсь, какая холодная вода, и долго гляжу на своё отражение в зеркале.
Тот, кто смотрит на меня с той стороны, явно недоволен собой.
Продолжая разглядывать себя в зеркале, я расчёсываюсь. А затем надеваю рубашку с коротким рукавом и лёгкий весенний костюм.
Повязываю галстук наконец я научился это делать.
Открываю дверь, выхожу из дома. Передо мной...
Обычный пейзаж Токио, к которому я привык. Когда-то я учил названия гор, а теперь могу точно назвать несколько небоскрёбов.
Прохожу через турникет привычной станции надземки, спускаюсь по эскалатору. Сажусь в обычную электричку. Прислоняюсь к двери и разглядываю бегущий за окном пейзаж. В окнах небоскрёбов, в машинах и поездах, на виадуках переходов везде толпы людей.
Сонное небо в барашках белых облаков. Сотни человек на каждом перроне, тысячи людей в каждом поезде, тысячи поездов на весь город.
И я смотрю на этот город вроде бы так же, как и всегда...
Я
Я
...ищу кого-то? Кого-то одного-единственного?
Глава 2. Начало
Этот звонок мне не знаком.
Так подумалось мне сквозь сон. Проснуться окончательно? Но хочется поспать ещё. Вчера всю ночь писал картину так увлёкся, что просидел до рассвета...
Эй! Та́ки-кун!
Кто-то зовёт меня по имени. Женский голос... Женский?
Таки, Таки!
Реальный голос. И похоже, вот-вот сорвётся в рыдания. Дрожит от горя, точно мерцающий свет далёкой звезды.
Ты... не помнишь меня?
Вопрос обращён ко мне. Тревожный и очень настойчивый. Но я не знаю, кто это.
Электричка вдруг останавливается, открываются двери. Ах да! Я же ехал в поезде. Но вспомнил об этом уже на забитом людьми перроне. Я чувствую на себе чей-то пристальный взгляд. Какая-то девчонка в школьной форме уставилась на меня в упор, но людской поток уносит её прочь, всё дальше и дальше.
Меня зовут Ми́цуха! кричит она, распускает плетёный шнурок, что стягивал волосы в хвост у неё на затылке, и те падают на её плечи. Я невольно протягиваю к ней руку.
Чистый оранжевый свет, подобный цвету заката на стене поезда. Я проталкиваюсь сквозь толпу и как можно крепче хватаюсь за этот свет...
И тут я просыпаюсь.
А эхо от её голоса так и звенит у меня в ушах.
«Меня зовут Мицуха»?
Ни этого имени, ни самой девчонки я не знаю. Но как же отчаянно она кричала. Эти широко распахнутые глаза прямо передо мной, незнакомая школьная форма. Так отчаянно, словно пыталась удержать не что-нибудь, а свою судьбу...
Впрочем, ладно. Это всего лишь сон. Если подумать, я уже плохо помню её лицо. И звук её голоса больше меня не тревожит.
И всё-таки...
И всё-таки, почему так бешено колотится сердце? И откуда такая странная тяжесть в груди? И эта испарина вдруг по всему телу? Пожалуй, для начала стоит вдохнуть поглубже.
Уф-ф-ф?..
Что такое? Нос и горло стали словно чужими. Будто сузились. И грудь как-то странно потяжелела. То есть буквально, физически. Я опускаю глаза, осматриваю себя. И вижу ложбинку меж двух грудей.
Ложбинку меж двух грудей?!
В утреннем свете отчётливо белеют две пышные округлости. А между ними пролегает глубокая, похожая на озерцо, голубоватая тень.
Этого не может быть.
Я это твёрдо знаю. Так же твёрдо и ясно, как, например, то, что яблоки падают с деревьев на землю.
Я в шоке. «Ох-хо-хо», думаю. Да что же это творится? Я начинаю судорожно ощупывать себя... Ну это и штука, женский организм...
Сестрёнка, ты что тут делаешь?
Я оборачиваюсь на голос и вижу маленькую девчушку, которая отодвинула боковую ширму и встала в проходе. Продолжая себя ощупывать, я честно говорю, что думаю.
Всё как настоящее... Что?!
Я снова смотрю на девочку. Лет ей, наверное, нет ещё и десяти, с двумя косичками, раскосыми глазами и, похоже, весьма нахальная.
Сестрёнка? повторяю я вслед за ней, показывая на себя пальцем. Выходит, мы с нею сёстры? Девчушка смотрит на меня, как на сумасшедшего.
Кончай валяться! кричит она мне. Зав-тра-кать! Бегом!
Бум-м! с треском задвинулась ширма.
«Какой агрессивный ребёнок», думаю я и поднимаюсь с футона. В конце концов, я и правда проголодался. На глаза случайно попадается зеркало в углу комнаты. Прохожу по татами, встаю перед зеркалом. Сдёргиваю тёплую пижаму, бросаю на пол, остаюсь голышом. И внимательно изучаю своё отражение.
У меня густые и длинные чёрные волосы, местами всклокоченные от сна. Маленькое круглое лицо, большие удивлённые глаза, чуть кокетливые губы, тонкая шея, слегка выпирающие ключицы. «Слава богу, выросла здоровой!» будто подчёркивают два небольших холмика на груди. Еле заметные тени под рёбрами плавно переходят в мягкую линию бёдер.
И хотя мне в мои годы ещё не доводилось разглядывать всё это так пристально, сомнений быть не могло: это тело женское.
Женское?
Я женщина?!
Последние остатки сна исчезают. В голове всё окончательно проясняется и тут же перепутывается вновь.
И тогда, не в силах больше терпеть, я кричу.
***
Сестрёнка! Чего копаешься?! снова атакует меня окрик Ёцухи, когда я уже вхожу в гостиную.
А я завтра сама приготовлю, идёт? отвечаю я вместо извинения.
У этой Ёцухи ещё молоко на губах не обсохло, а она уже делает вид, будто лучше и правильней старшей сестры. «Не давать нахалке спуску!» думаю я, распахиваю рисоварку и накладываю себе в чашку белоснежного риса. Не многовато ли?.. Ай, да и ладно.
Приятного аппетита!
Обильно приправив соусом блестящую глазунью, отправляю её вместе с рисом в рот. Ох, как вкусно. Просто счастье какое-то... Что там ещё? Кажется, кто-то сверлит мне взглядом висок.
Но ведь сегодня обычный день!
А?
Замечаю, что сбоку сидит Бабуля и пристально наблюдает, как я ем.
Ну, ты вчера нас всех напугала! говорит Ёцуха, глядя на меня с ядовитой улыбкой. Кричала как резаная!
Кричала как резаная? Похоже, я попадаю меж двух огней: с одной стороны Бабуля глядит на меня, как на привидение, с другой можно даже не сомневаться Ёцуха валяет со мной дурака.
Чего-чего? Вы о чём это все?!
Впрочем, о чём бы эта парочка себе ни думала, находиться между ними удовольствие весьма сомнительное...
Бим-бом, бим-бом!!!
Оглушительные звуки сирены раздаются вдруг с улицы, из громкоговорителя при входе в дом.
«Доброе утро, господа!» голос принадлежит старшей сестре моей ближайшей подруги Саечки (сестра её служит в городской управе, в отделе по оповещению местного населения). В городке Итомори, где живёт всего полторы тысячи человек, каждый знает или тебя, или хотя бы твоего соседа.
«От управы Итомори утреннее сообщение!» слова из динамика вылетают отрывисто, неторопливо так, будто каждое из них отдельно выстругивают ножом: «От. Управы. Итомори. Утреннее. Сообщение». По всему городу установлены громкоговорители, звуки которых отражаются от окружающих гор и раскатываются между ними тяжёлым эхом.
Вещание ведётся изо дня в день дважды утром и вечером, без исключения. Каждый дом в обязательном порядке оснащён приёмником, по которому сообщают расписания спортивных секций, или телефоны очередных дежурных по уборке снега, или кто вчера родился, а кого завтра будут хоронить, ну и прочие обязательные ежедневные новости жизни городка.
«Избирательный комитет напоминает, что двадцатого числа следующего месяца состоятся выборы мэра Итомори...»
Хрясь! Динамик на воротах неожиданно замолкает. Поскольку рукой до него было не достать, Бабуля выдернула шнур приёмника из розетки. Ей уже за восемьдесят, и она вечно слоняется молча по дому в старомодном кимоно и с сердитым лицом. Я же решаю, что неплохо бы послушать ещё, беру пульт и включаю телевизор. После Саечкиной сестры голос дикторши телевидения «Эн-Эйч-Кей» журчит особенно жизнерадостно.
Уже через месяц к Земле наконец приблизится комета, которая пролетает мимо нас один раз в тысячу двести лет. Ожидается, что её можно будет наблюдать невооружённым глазом на протяжении нескольких дней, и ведущие исследовательские центры всего мира во главе с JAXA уже готовятся к наблюдению за уникальным небесным шоу.
По экрану побежала надпись: «Комета Тиамат невооружённым глазом уже через месяц», а потом показали размытое фото самой кометы. Разговор между нами наконец-то иссяк, и лишь звуки, издаваемые тремя женщинами за завтраком, оживляли общую картину, полутайные и сдавленные, точно подсказки во время урока.
Ну хватит! Может, помиримся уже? не выдержала вдруг Ёцуха. Взрослые же люди!
Я презрительно фыркаю. Вот именно, взрослые люди. Что там у нас с выборами нового мэра? Коршуны где-то вдали клекотали как-то особенно неумело.
Ну, мы пошли! бросаю я наконец Бабуле, и мы с Ёцухой выходим из дома.
Слава богу, летние птицы ещё продолжают петь.
Мы спускаемся по узенькой асфальтовой дорожке под гору, сбегаем по нескольким каменным лестницам; тень от горы наконец обрывается, и нас заливает ярким солнечным светом. Перед нами круглое озеро Итомори. В его спокойной глади так ярко и уютно отражается солнце! Тёмно-зелёные горы докуда хватает глаз, белые облака в синем небе, вокруг скачет без толку малявка с двумя косичками и красным ранцем за плечами. И я сама старшеклассница с голыми коленками. Я прокручиваю в голове торжественную мелодию в исполнении симфонического оркестра. Точно в начале какого-нибудь старого кинофильма. Да, вот здесь, в сельской глубинке, так похожей на довоенную Японию, мы и живём.
Ми-и-цуха-а! зовёт меня кто-то сзади.
Это уже после того, как я рассталась с Ёцухой у ворот её начальной школы. Я оглядываюсь. Недовольный Тэсси, с трудом управляющий велосипедом, и Саечка, восседающая за его спиной на багажнике с улыбкой до ушей. «Ну всё, слезай давай!» ворчит он на неё. «Вот жадюга! Жалко тебе, да?» «Не жалко, а тяжело!» «Нахал!» препираются они с самого утра в беззлобном флирте, точно супружеская парочка.
Дружная у вас компания! усмехаюсь я.
Ни фига не дружная! в один голос фыркают оба с таким упрямством, что я смеюсь уже в голос.
Симфонический оркестр в моей голове сменяется уютным гитарным соло. Эти двое мои лучшие друзья вот уже десять лет. Миниатюрная Сая-тян, или Саечка, с длинными волосами и чёлкой до самых бровей и длинный, как жердь, стриженный почти под ноль грубоватый Тэсси. Со стороны может показаться, что они совершенно не подходят друг дружке, но оба болтают с такой скоростью, что я про себя скорее считаю их идеальной парой.
Мицуха! Сегодня у тебя причёска что надо! с улыбкой говорит Саечка, спрыгнув с багажника велосипеда, и показывает на мои волосы.
Причёска у меня сегодня самая обычная. Я всегда разделяю волосы на три части, стягиваю в хвост на затылке и перетягиваю плетёным шнурком. Так, как когда-то давно учила меня Бабуля.
Причёска? переспрашиваю я. Ты о чём?
Я невольно вспоминаю странный разговор за завтраком. Если сегодня со мной всё в порядке, что же случилось вчера? Я пытаюсь вспомнить вчерашний день, но тут в разговор вклинивается Тэсси.
Тебя, наверное, Бабуля в себя вернула? уточняет он с беспокойством в голосе.
Вернула?
Могу спорить, тут без оборотней не обошлось!
Че-го?! Я отчаянно морщу лоб.
Да отстань ты со своим оккультизмом! накинулась на него Саечка. Просто стресс накопился, правда, Мицуха?
Стресс?..
Эй... Постойте! Что вы хотите сказать?!
С чего это все так беспокоятся обо мне? Вчера я... Не помню, что было, но вчерашний день никак не мог отличаться от всех остальных.
Так же?..
Или всё-таки мог?
Вчера я...
И более того! раздаётся вдруг зычный голос, усиленный громкоговорителем, и все мои вопросы куда-то улетучиваются.
По ту сторону крытых полиэтиленом теплиц, на просторной муниципальной площадке для парковки велосипедов собралась небольшая толпа чуть больше дюжины человек. А в самом её центре с торжественным видом стоит, сжимая в руке микрофон, высокий человек мой отец. Он одет в строгий тёмный костюм, а на его рукаве повязка с надписью: «Нынешний мэр То́сики Миями́дзу». Он произносит предвыборную речь.
И более того! Для дальнейшего возрождения города нам остро необходимо полное оздоровление наших городских финансов! Лишь тогда мы сможем говорить о том, что живём в спокойном и безопасном месте! Как уже выбранный вами мэр я хотел бы завершить тот план городского обустройства, который претворял в жизнь до сих пор, и сделать это достойно! Я хотел бы проложить для нашего города новый путь и добиться того, чтобы каждый из нас, от детей до стариков, смог бы жить здесь без тревог и волнений! В этом моя судьба, и моё сердце полно решимости с новыми силами...
Он говорит с таким пафосом, словно большой политик по телевизору, и я отчётливо понимаю, что его речь совсем не подходит велосипедной парковке, окружённой огородами. Я замечаю, что люди вокруг него шепчутся и машут рукой: да ладно, мол, всё равно переизберётся, он же тёртый калач! И мне становится ещё паршивее.
Эй! Миямидзу!
Доброе утро...
Час от часу не легче. Меня окликает чёртова троица одноклассников. В старших классах тоже есть своя иерархия. Эти трое принадлежат к той категории «ярких личностей», которым сам бог велел говорить какие-нибудь гадости таким замухрышкам, как я.
Мэр города и его верная правая рука! говорит одна из них и демонстративно поворачивается к продолжающему свою речь моему отцу.
Я снова оглядываюсь и вижу, что рядом с ним стоит широко улыбающийся отец Тэсси. Он одет в спецовку своей строительной фирмы, на его рукаве повязка с надписью: «Группа поддержки Тосики Миямидзу». Убедившись, что мы с Тэсси оба смотрим туда, девица добавила:
С их детишками уж точно лучше не водиться. Они же всегда делают только то, что им говорят папа с мамой, верно же?
Идиотка. Я прибавляю шагу и оставляю их позади.
Лицо Тэсси тоже непроницаемо, и только Саечка выглядит встревоженной.
Мицуха! доносится вдруг до меня.
У меня перехватывает дыхание. Невероятно. Отец прервал свою речь, опустил микрофон и окликает меня по имени. Кое-кто из толпы тоже оборачивается в мою сторону.
Мицуха! Всегда ходи с гордо поднятой головой!
Я заливаюсь краской. Это так нелепо, что мне хочется разреветься. С трудом заставляя себя не бежать, я ухожу прочь широкими шагами. «Своей родне поблажек не даёт!» «Настоящий мэр, что тут скажешь!» слышатся голоса из толпы. «Ах, бедняжка!» «Как мне её жалко!» хихикают за спиной одноклассники...
Хуже быть уже не может.
Музыка, звучавшая в моей голове до сих пор, вдруг смолкает. И я вспоминаю, что без музыки этот городок самое тоскливое место.
Цок, цок, цок, постукивает мел по доске, выводя что-то вроде стихотворения.
Кто бы ты ни был в час суморо́чный,
Между мной и тобой
Только долгий сентябрь
Да тропинка росы,
На которой я тебя жду.
Суморочный кто знает, что это такое? спрашивает молоденькая учительница, госпожа Юки, и снова пишет, уже большими буквами: СУМОРО́ЧЬЕ.