Как только мы перевели дух на вершине хребта, Аракс указал на крепость и произнес:
Армен!
Он выхватил меч, вытянул его перед собой, указывая сначала на город, а затем на клинок жестами, которых я тогда не понял, но которые, как я вскоре узнал, означали, что крепость на гореэто Армен, город Меча. Мы снова двинулись по тропинке вниз в долину и, когда заходящее солнце уже собиралось скрыться за вершинами западных гор, мы взобрались по крутой извилистой тропинке, которая вела вверх по скале к главным южным воротам города.
Стража увидела нас издалека и, узнав тех, кто был со мной, заранее распахнула для нас ворота. Пока мы проходили под высоким порталом между огромными башнями-близнецами, по обе стороны от себя я видел длинную шеренгу людей, одетых и вооруженных так же, как товарищи Аракса. Когда мы ступили на короткую, но широкую улицу, ведущую от ворот к цитадели в центре, тысячи клинков с обеих сторон взметнулись из ножен в яркое вечернее небо.
В тот же миг Аракс и его спутники обнажили мечи, словно в ответ на приветствие, а затем, обменявшись несколькими словами с воином, бывшим, по-видимому, главным у ворот, Аракс поставил меня слева от себя, двух людей спереди, других двух сзади, и таким порядком мы молча прошли к воротам цитадели между двумя рядами сверкающей стали. Воины с обеих сторон наклонили поднятые мечи внутрь, так что казалось, будто мы идем под длинной стальной аркой.
Не было произнесено ни слова, пока стражи ворот не окликнули нас, но по удивленным взглядам, бросаемым на меня, я видел, что многие из этих суровых и молчаливых воинов были бы рады удовлетворить любопытство, вызванное моей странной внешностью. Аракс ответил часовым, и когда они сделали шаг в сторону, салютуя обнаженными мечами, двери открылись, и мы с Араксом вошли, оставив четверых снаружи с часовыми. Когда двери за нами закрылись, я услышал долгий звонкий стук клинков, падающих обратно в ножны, и беспорядочный топот тысяч ног, когда встречавшая нас стража покинула строй.
Аракс взял меня за руку и провел из дворика, в который выходили ворота, в одно из крыльев цитадели, в просторную квадратную комнату, из которой выходили три двери. Стены этой комнаты из гладкого камня были увешаны боевым и охотничьим оружием, трофейными доспехами и щитами, головами медведей и кабанов, а также рогами множества благородных оленей, павших от стрел Аракса. Пол был устлан душистым зеленым тростником. Вдоль двух стен стояли кушетки, покрытые богатыми мехами, а на тяжелом деревянном столе со скамьями с трех сторон и большим резным дубовым креслом во главе располагались кувшины и кубки из золота, серебра и бронзы.
Аракс хлопнул в ладоши, и двое мужчин в серых шерстяных хитонах с гладко выбритыми лицами и коротко остриженными волосами вошли и унесли со стола два больших серебряных кувшина. Когда они вернулись, один держал кувшины, полные темно-красного вина, а другойчеканный серебряный поднос, на котором лежало свежеприготовленное мясо, лепешки из грубой муки и фрукты. Поставив все на стол и склонив головы, они пятясь вышли из комнаты. Аракс поднял кувшин и наполнил два кубка из кованого золота, один подал мне, а другой взял сам, и так я и первый друг, которого я приобрел на свете, выпили за здоровье друг друга, сделав по хорошему глотку того прекрасного дара богов, который во все века был символом доброты и дружбы.
Мы сели за стол и вместе поели, а после он отвел меня во внутреннюю комнату и там заставил сменить грубую меховую накидку на длинную тунику из тонкого белого льна, расшитую цветными нитями. Он надел серебряный пояс мне на талию, золотую цепь на шею, а на плечи накинул плащ из синей шерстяной материи, скрепленный бронзовыми фибулами, и, когда он, наконец, стал доволен мною, сам оделся примерно так же, за исключением того, что повесил на пояс меч, но, как и прежде, мне меча не дал. Затем он указал на меховое ложе у стены, как бы предлагая лечь и отдохнуть, и, кивнув на прощание, вышел из комнаты, оставив меня одного размышлять об удивительных вещах, которые приключились с утра, и гадать о том, что будет дальше.
Свет проникал в комнату через длинные узкие окна, прорезанные в одной из стен, и отверстие в крыше, прикрытое белым навесом. Я оставался один в комнате, пока не стемнело. Потом я услышал голоса и шаги и увидел свет в дверном проеме центральной комнаты. Вошел Аракс в сопровождении человека с зажженным факелом и, увидев, что я не сплю, сделал знак следовать за ним. В центральной комнате было еще шесть человек, одетых, как Аракс, но не так богато, и еще трое безоружных слуг с факелами.
Аракс взял меня за правую руку и что-то сказал воинам, на что они ответили, положив руку на рукоять меча и склонив передо мной головы. Затем Аракс произнес что-то еще более резким тоном, и слуги с факелами встали по обеим сторонам двери. Пройдя между ними, мы вышли во двор.
Мы прошли под высокой аркой и поднялись по широкой каменной лестнице. Наверху была большая двухстворчатая бронзовая дверь. По обеим ее сторонам стояли по два человека с факелами, а на самой верхней ступени перед дверями нас ждал богато одетый и полностью вооруженный человек в белой стальной кольчуге, в блестящем бронзовом шлеме с перьями, опоясанный серебряным поясом, с золотой цепью на шее. В левой руке он держал длинное стальное копье, а в правой обнаженный меч. Когда мы поднялись, рукоять меча он приставил к груди, а острие направил к нам.
Аракс, шедший на две ступени выше нас, остановился перед ним, вынул меч и сделал быстрый знак, потом поцеловал меч в перекрестие рукояти и опустил острие на пол. Закованный в сталь стражник проделал то же самое, затем повернулся и трижды ударил по двери рукоятью своего оружия. Обе створки мгновенно распахнулись, и на нас хлынул поток яркого красного света, сквозь который мои ослепленные глаза некоторое время не могли разглядеть ничего, кроме смутных движущихся фигур и взмахов оружием.
Я все еще стоял на лестнице, когда Аракс жестом пригласил меня следовать за ним. Я поднялся и прошел между стражами двери, прикрывая глаза от света. Аракс взял меня за руку и повел вперед, а в это время взрыв дикой, гортанной песни смешался со звоном оружия вокруг.
Когда мои глаза вновь обрели ясность, я увидел сцену, которая после всех прекрасных и удивительных событий, через которые я прошел с тех пор, все так же свежа в моей памяти, как первый взгляд мужчины в глаза женщины, которую он полюбит. Я находился в большом каменном зале с арочной крышей из могучих кедровых стропил, изогнутых, высоких, украшенных причудливыми резными узорами. Стены были увешаны щитами, шлемами, оружием, охотничьими и военными трофеями. Вдоль стен стояли две шеренги слуг, держащих в руках пылающие факелы.
В центре зала выстроились две двойные шеренги воинов в кольчугах и шлемах. Люди из внутренних шеренг высоко подняли обнаженные клинки, так что их острия соприкасались, а над ними внешние ряды скрестили острия длинных копий. Между этими стенами воинов и под этой длинной стальной аркой мы с Араксом шли вперед одни, пока не прошли три части большого зала.
Затем он остановился и дал мне знак сделать то же самое. Снова раздался громоподобный крик, мощный лязг стали и быстрый, ритмичный топот множества ног. Арка из мечей исчезла, живые стены разошлись в стороны, освободив помещение, и в центре зала я остался один в десяти шагах от подножия трона, поднятого на широких каменных ступенях почти на половину моего роста, а за ним на той же высоте открывался большой квадратный алтарь, высеченный из могучей скалы.
На каждом углу алтаря в золотом блюде горел огонь, от которого поднимались ввысь длинные бледные языки пламени и легкие перистые облака ароматного дыма. В центре алтаря возвышался огромный обоюдоострый меч с крестообразной рукоятью, его блестящее лезвие сверкало голубым светом от пламени горящих огней. У правого края алтаря, лицом к залу, стоял старый жрец с белоснежными волосами и бородой, одетый в длинное белое одеяние, доходившее до пола.
Все это, как бы странно оно ни выглядело, можно легко описать, но как моими бедными словами рассказать о той, что сидела на троне, обхватив руками подлокотники, и, наклонившись вперед, смотрела мне прямо в лицо взглядом, который ослепил меня больше, чем свет всех факелов? Представьте себе всё изящество и всю красоту, которые вы когда-либо видели воплощенными в форме той сладкой тайны, что зовется женщиной; соберите, если сможете, все из нежнейших прелестей самых прекрасных женщин, которых вы видели или о которых мечтали, в единственный образ божественной красоты и вы, возможно, увидите тень той сладкой реальности, которая была для меня в тот момент видением потерянного рая. Среди всей этой толпы смуглых черноволосых воинов сидела онаединственная женщина в зале, бледная, как лилия, и белая, как первый снег, выпавший на горные вершины.
Но я уже не видел ничего вокруг, кроме ослепившей меня красоты и удивленного взгляда двух огромных звездных глаз, устремленных на меня, и блеска алтарных огней, играющих на длинных волнистых прядях золотисто-рыжих волос, струившихся из-под сверкающей диадемы из стали и драгоценных камней, венчавшей ее. Пока я стоял, скованный и ошеломленный магией этого прекрасного существа, она обратила все еще удивленные глаза к Араксу, который оставил меня и стоял рядом с ее троном. Ее красные губы приоткрылись и блеснули белые блестящие зубки, когда она заговорила с ним.
Пока я не услышу песен ангелов в раю, для меня не будет более сладкой музыки, чем та, что я услышал, когда она заговорила среди тишины, которую, казалось, никто не осмеливался нарушить даже звуком дыхания. Но для меня это была больше, чем музыка, потому что, хотя я не мог понять ее слов, ее голос, словно эхо из далекого прошлого, будоражил мою кровь и пел в моем мозгу, пока почти не свел с ума от желания и замешательства.
Где я слышал его раньше? Ячужак на земле, который до этого утра никогда не видел человеческого лица! И все же, словно человек, очнувшийся от сна и оглядывающийся на какое-то восхитительное ночное видение, я стоял перед ней, стараясь вспомнить что-то, что мое смутно просыпающееся сознание тщетно пыталось ухватить. Она умолкла, и, словно оборвалась нить, мой краткий сон наяву закончился, и знакомый голос Аракса вернул меня в настоящее.
Все еще стоя рядом с троном, он повернулся к собравшимся воинам и громким, ясным, ровным голосом рассказал, как я узнал впоследствии, о том, где и как нашел меня. Когда он смолк, удивленный ропот пробежал вверх и вниз по сияющим рядам тех, кто заполнял обе стороны зала, а к передней части алтаря подошел жрец, повернулся лицом к мечу, поднял руки над головой и трижды поклонился ему, как бы призывая благословение.
Затем он повернулся к нам и заговорил, а я все еще стоял посреди комнаты, устремив голодный, восхищенный взгляд на лицо той, что сидела на троне. Священник говорил всего несколько минут, и когда он закончил жестом, который сделал обеими руками в сторону царицы (я, конечно, догадался, что это царица), воины снова испустили громовой крик, жужжащим круговым движением каждый меч выскочил из ножен, на мгновение указал на алтарь, а затем опустился и замер на груди того, кто его держал.
Когда крик стих, Аракс спустился по ступеням и, взяв меня за руку, подвел к трону, и я не стыжусь признаться, что дрожал как трус, идущий на смерть, приближаясь к этому прекрасному лицу и двум звездам, сиявшим из-под стальной диадемы.
Движимый каким-то неведомым порывом, я, никогда прежде не преклонявший колена, теперь преклонил его у подножия ее трона. Она протянула мне белую руку с большим драгоценным камнем, сверкнувшим на указательном пальце, и моя рука, самая сильная во всем этом огромном зале, заполненном воинами, задрожала, как колеблемый ветром лист, когда я коснулся ее. Поклонение, которое сердце каждого мужчины питает к красоте женщины, побудило меня поцеловать ее руку, и когда ее мягкая, теплая плоть коснулась моих губ, мой язык развязался, и, все еще стоя перед ней на колене, я поднял глаза, наполовину ослепший от ее ошеломляющей красоты, и сказал, конечно, на своем языке, забыв в удивительной страсти, что она не сможет понять меня:
Откуда я пришел, я не знаю, и даже не знаю, кто я и что я, но из какого-то далекого мира за пределами звезд я уже видел твои глаза, глядящие в мои, и при свете, который не сияет в этом новом мире, где я сейчас существую, я наблюдал видение твоей красоты. Твой голос говорил со мной на моем родном языке, хотя теперь он говорит на другом, и моя рука сжимала твою, хотя ты об этом не знаешь, да и я лишь смутно это помню.
Слова все быстрее и жарче слетали с моих уст, и к тому времени, как я закончил говорить, она вырвала свою руку из моей и съежилась в глубине просторного трона, прижав обе руки к украшенному диадемой лицу, приоткрыв рот и глядя на меня глазами, полными изумления и ужаса. Гневный ропот за моей спиной быстро перерос в глубокий хриплый рев, прокатившийся по залу, и я услышал резкий скрежет стали о сталь, когда тысячи мечей снова выскочили из ножен.
Я вскочил на ноги, обернулся и обнаружил тысячу искаженных гневом лиц и тысячу сверкающих клинков, направленных на меня. Вдруг раздался резкий крик, чистый нежный голос властно заглушил хриплый ропот, который все еще катился по залу, а за ним последовал еще один крик, но другим голосом. Тогда гневные лица отвернулись от меня, мечи опустились, и воины вернулись в свои шеренги.
Я огляделся и слева увидел высокую белую фигуру царицы, более чем царской грации и величия, стоящую рядом с троном, а справа старого жреца, который на дрожащих ногах спускался по ступеням высокого алтаря.
Затем произошло самое необычное из всех странных событий того удивительного дня. В пяти шагах от меня он простерся на земле передо мной, а затем встал на колени, протянул ко мне руки и произнес на моем языке, но запинаясь, как человек, для которого этот язык неродной:
Славься, сын звезд! Приветствую тебя от имени тех, кто давно ждал тебя на земле! Боги наконец услышали молитвы своих слуг, и близок день славы для Армена и детей Меча!
Глава 2. Дочь богов
Как рассказать о чувствах, захлестнувших мою душу, или о глубочайшей тишине, наполненной страхом и удивлением, охватившей все доблестное собрание от царицы у трона до слуг, державших факелы в дрожащих руках, когда старый жрец заговорил на моем языке, незнакомом остальным, преклонив колени предо мной, незнакомцем, как перед видимым воплощением бога?
Сзади я слышал быстрые, короткие всхрапы торопливого дыхания, какие я много раз с тех пор слышал в напряжении битвы, когда удары падали часто и быстро, а кровь, льющаяся из раны, уносила жизнь из доблестных героев, которые ушли и не оставили даже имени после себя. Передо мной стоял Аракс, с благоговением глядя на меня во все глаза, а рядом с ним, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь удержаться рукой о трон, стояла та, перед кем я только что преклонял колена, и которая теперь смотрела на меня так, словно ждала, что божественное сияние сейчас вспыхнет и окружит мой человеческий облик.
Что касается меня, то я застыл, безмолвный и завороженный всем случившимся, пока жрец не встал с колен. Поднявшись по ступеням позади трона, он устремил руки к толпе воинов и произнес несколько коротких, серьезных слов на их родном языке. Он замолчал, и мечи снова сверкнули из ножен, и, взмахнув ими высоко в воздухе, воины снова издали тот гортанный крик, которым приветствовали мое поклонение их царице. Когда крик стих, перекатываясь эхом среди бревенчатых стропил крыши, жрец продолжил, на этот раз обращаясь ко мне на моем языке:
Ты, пришелец среди людей, не ведающий, откуда пришел и куда идешь, если ты тот, кого давно ждали дети Меча, тот сын звезд, о котором было предсказано, что он поведет сыновей Армена к победе, ты, чей языкязык сыновей богов, на котором в древние времена они говорили, когда ухаживали за дочерями людей, прежде чем грех пришел на землю, и чей язык теперь забыт всеми, кроме тех, кто служит у алтарей Неназванногоесли ты действительно тот, кого Армен так долго ждал, тогда в знак своей миссии взойди сюда и возьми этот меч с его места. Но прежде чем ты отважишься на это испытание, выслушай предупреждение, которое было сделано в древности и до сих пор записано в нашей священной книге: тот, кто положит руку на Меч Армена и не сумеет вытащить его из камня, в который он погружен до середины рукояти, будет связан железными цепями и брошен на алтарь, и там умрет смертью, назначенной богохульнику. Поэтому, если ты боишься смерти, скажи об этом и уйди невредимым, но больше мы не увидим твоего лица!
Как ни удивился я этой странной речи, она все же пробудила во мне желание произнести слова, которые, казалось, исходили не от меня, а скорее от кого-то более мудрого и могущественного, чем я:
Я ничего не знаю ни о смерти, о которой ты говоришь, ни о страхе, который я могу испытывать перед тем, что не имеет для меня никакого значения, и я не возьму меч с того места, где он стоит, только по твоему приказу. Но если бы та, что стоит передо мной, приказала мне вытащить его, тогда, будь он зарыт хоть в самом центре того камня, я бы вырвал его и положил к ее ногам, чтобы получить еще один ласковый взгляд ее глаз.