С этим ужасающим технологизмом совершенно не сочеталась роспись стенгрубоватая, сделанная потускневшими от горячей воды красками, но периодически обновляемая (часть картин была совсем блёклая, часть новенькая, яркая). Изображены были умиротворяющие пейзажи. Леса, поля, реки, море Ни одного человека или животного. Неужели это как-то работает, успокаивает восставших?
Я думал, тут всюду кресты и иконы, не удержался я.
Пробовали, не помогает, с каким-то отчаянным весельем ответил Протоиерей. Денис, я понимаю, что вы ёрничаете от нервов. Расслабьтесь, вам не обязательно верить в Бога и не обязательно демонстрировать мне своё неверие.
А вы-то в Бога верите, господин полковник? спросил я. После всего, что случилось в мире?
Не важно, верю ли я в Бога, ответил Пётр. Важно, чтобы Он верил в меня.
Бедные, бедные прошептала Анастасия, озираясь. Но совсем тихо, кажется, никто, кроме меня, стоящего рядом, её не услышал.
Я ничего не сказал. Я понимал, что она представляет свою мать и своего брата, прикованных к этой железной грохочущей хрени и идущих под струями воды, словно машина в автомойке.
Из помывочной мы вышли в длинный ободранный коридор. Настолько запущенный и ободранный, что Протоиерей виновато сказал:
Содержание приюта стоит огромных денег.
Я знаю, я плачу за брата и маму, резко ответила Анастасия.
Оплачивают лишь треть пациентов. А они после мытья возбуждённые, царапают стены
Царапины были глубокими. Сквозь всю штукатурку, до бетона.
Может быть, польза мытья преувеличена?
Ещё одна дверь послушно открылась перед Михаилом. Мы уже как-то слегка расслабились от тишины и отсутствия противникаи первый попавшийся нам восставший заставил вздрогнуть.
Это была девочка лет четырнадцати. Когда была живой, то была очень хорошенькой. Но сейчас коротко остриженные волосы и бледная кожа делали её внешность жуткой.
Что вполне отвечало поведению.
С урчанием и клацаньем зубов девочка побежала к нам по длинному коридору, в котором до этого бесцельно слонялась. С обеих сторон коридора были стальные двери, сейчас открытые. Но, похоже, больше тут никого не было, девочка неслась на нас одна.
И было это так нелепо и ужасно, что мы замерли, глядя на её приближение.
Стоять! сказал Михаил, выставив вперёд руку. Стоять!
Девочка начала тормозить. Её утробное урчание и стук зубов сменились тихим поскуливанием.
Стоять! повторил Михаил.
Девочка встала, покачиваясь. На ней были пижамные штаны и рваная рубашка. Обувь, похоже, восставшим не полагалась.
Сядь! сказал Михаил.
Девочка взвизгнула, будто от боли, и села на бетонный пол.
Она очень сильная, сказал Михаил, и я понял, что речь не о несчастной маленькой восставшей. Как же я не почувствовал сразу
Он наклонился над девочкой и стянул ей руки и ноги пластиковыми хомутиками. Положил на пол, провёл ладонью по коротко стриженным волосам.
Лежи. Не шевелись. Спи.
Уснула она или нетне знаю. Но лежала тихо, даже когда мы проходили мимо.
Тут где-то уже есть камера наблюдения, печально сказал Пётр. Боюсь, нас заметили Виктории необходимо лично отдавать восставшим приказы?
Михаил покачал головой:
Нет. Словесное проговаривание лишь помогает более чётко оформить мысленный приказ.
Так вы всё-таки телепаты! торжествующе сказала Анастасия. Вы же отрицаете это!
Мы не телепаты, запротестовал Михаил. Мы не читаем мысли. Мы можем управлять восставшими, но всев разной мере. И мы не знаем, как это работает. Может быть, феромоны.
А может быть, фермионы, невесело пошутила Анастасия. Оглянулась на девочку. Батюшка, а всё-таки дырявые одежонкинехорошо.
Они рвут любую одежду за неделю, ответил Пётр. И тут же вздохнул: Прости, девочка. Но мы и впрямь не так богаты, как думают в народе.
Приближаются, внезапно сказал Михаил. Я чувствую Он вдруг снял с плеча дробовик. Помедлил секунду и добавил: Если их больше пяти нет, больше четырёх стреляйте.
Их было два десятка.
Два десятка восставших вынеслись из дверей лаборатории микробиологии. Я увидел их и порадовался только одномучто среди них не было детей.
А потом мы начали стрелять.
Даже Михаил не пытался воздействовать на восставших своими феромонами или фермионами. Пожалуй, единственное, чем от нас всех сейчас воняло, это страхом.
Восставшие были сильными, крепкими и, похоже, недавно хорошо отобедавшими. Часть неслась на нас скачками на четвереньках, часть бежалахорошо так, по-спортивному. А двое перемещались прыжками от стены к стене под самым потолком.
Никогда не думал, что это возможно.
В прыгунов по стенам я даже не стал целиться: увидел, что по ним работают Пётр и Михаил. Я принялся палить вдоль коридора, в основную массу восставших. С секундным запозданием принялась стрелять и Анастасия. Кажется, она вначале искала в толпе знакомые лица.
Дробь не убивала восставших, боли и страха они не чувствовали. Но попадания нарушали в мёртвых телах что-то заменяющее им жизнь. Одному восставшему кучно пришедшимся зарядом дроби разнесло всё лицои он закрутился на месте, слепо молотя руками и сбивая соседей. Другому выстрелом перебило колено, он упал и пополз. Остальные замедлили свой бег.
Пётр тремя выстрелами начисто разнёс одному из прыгунов голову. А вот это уже всё, окончательно и бесповоротно. Тело какое-то время будет существовать, может быть, даже пытаться ползать, а потом окончательно сдохнет.
Михаил всадил в своего прыгуна уже четыре заряда дроби. Но так и не добилголова была цела, ноги и руки действовали, он приблизился совсем уж опасно близко.
Я выхватил мачете и, когда тот прыгнул уже не от стены к стене, а на нас, ударил его по голове. Странно, но хотя я и Пётр были ближе, но восставший прыгал на Михаила. На кваzи, который не являлся для него пищей, а был хозяином!
Разнести восставшему черепне проще, чем человеку. Но я бил от души, а к моему удару добавилась сила его прыжка. Восставшему развалило голову напополам, от макушки к шее. Он рухнул к моим ногам, забился в агонии, скребя руками пол. Я ещё раз ударил мачете, теперьпо шее. Голову пинком отправил в наседающих восставшиходин из них ловко поймал её, остановился, не то осматривая, не то обнюхивая. Увы, этот деликатес его не заинтересовал. Я воткнул мачете в затихающее тело под ногами и снова взялся за дробовик.
Восставшие были совсем уже близко. Их остался десяток.
Двумя последними патронами я удачно уложил двоиходному снёс голову, другого остановила дыра в животе, даже для восставшего это было слишком сильное повреждение.
Рядом грянуло ещё несколько выстрелов, и нападавших осталось пятеро. Времени менять магазины не былоПётр принялся стрелять из пистолета, несколько раз выстрелила и Анастасия. Я вынул из тела под ногами мачете и изготовился к рукопашной.
Стоять!
Михаил чуть вышел вперёд.
Стоять! Сесть! Сесть!
Оставшиеся на ногах восставшие, поскуливая, уселись. Те, кто был ранен, тоже попытались сесть.
Ко мне! Всем идти ко мне! Михаил, как гамельнский крысолов, зашёл в одну из пустовавших камер (всё-таки называть эти бетонные каморки палатами я не мог). Ко мне!
Восставшие смирились.
Кто-то шёл, кто-то полз, кто-то дёргался, пытаясь выполнить приказ. Михаил загнал всех восставших в камеру, несколько самых израненных затащил туда же за руки и за ноги. Потом закрыл стальную дверь. У неё был электронный замок, но снаружи имелся и простой засов. Его Михаил и задвинул.
Только после этого я понял, что так и стою с мачете наизготовку. Вытер его о грязную пижаму убитого мной восставшего. Без головы, неподвижный, тот казался жалким и несчастным. Я вдруг осознал, что совершенно не запомнил его лица. Мужчина? Да, вроде бы мужчина. А вот какого возраста, какой национальности, какой внешностиничего не отложилось в сознании. Он с равным успехом мог быть молодым негром или пожилым белым.
Впрочем, будем честными до конца, это могла быть и женщина-кореянка средних лет.
Ничего не запомнилось.
В какой-то момент давление на них ослабло, сказал Михаил, поворачиваясь к нам. Иначе бы я не остановил последних.
Я подумал, что если бы последние восставшие не остановились, нас бы ждала жестокая рукопашная. А учитывая, что раненые потихоньку подтягивались к намнаши перспективы были очень туманны.
Идёмте, сказал Пётр.
Мы осторожно приблизились к двери, откуда вырвалась толпа восставших. Микробиологическая лаборатория? Я представил, что там творится. Слон в посудной лавкеи тот оставит меньше разрушений, чем два десятка восставших
Но, к моему удивлению, в лаборатории царил идеальный порядок.
Белые стены, стеклянные шкафы, рабочие места с кучей хрупкого лабораторного стекла, безумное количество каких-то устройствсложных, компьютеризированных, выглядящих как антураж фантастического фильма.
Ну ничего себе, сказала Анастасия, озираясь. Вы тут неплохо всё обустроили, Ваше Высокопреподобие. Кажется, я понимаю, на что шли мои деньги.
Пётр опустил глаза. Для немолодого человека с его биографией это было равносильно тому, что он покраснел.
Вы решили всё-таки полагаться в большей части на науку, а не на веру? продолжала Анастасия.
Вера и наука друг другу не противоречат, ответил Пётр. Да и что тут такого
Ну да, ну да, саркастически сказала Анастасия. Электронный микроскоп, масс-спектрометр, биореакторы, термостаты, дилюторы, системы термодесорбции Да у нас в университете хуже было
Она вдруг подошла к какому-то прибору, посмотрела на дисплей. С удивлением сказала:
А ведь тут работали. Пять минут назад ещё работали.
Все эти дурацкие требования вертолёта, заложников, денегэто для отвлечения внимания, неожиданно сказал Михаил. Мы дураки. Ей нужен был не приют и не заложники. Ей нужна была хорошая лаборатория, где она могла бы что-то делать несколько часов, а потом уйти
Какуйти? спросил я.
А как бы уходил ты? ответил Михаил вопросом.
Она выпустит всю толпу, сказал я не задумываясь. Погонит их наружу. И в паникеуйдёт. Без всякого вертолёта.
Где бы она ни былавсё управляется с поста охраны, сказал Пётр. Теряем время!
И мы бросились за ним.
Дальше всё было как в тумане. Мы пробежали через «кухню» правильнее, впрочем, было бы назвать это помещение курятником или виварием. Там, в клетках, нервно кудахтали, ожидая своей незавидной судьбы, бройлерные цыплята и пищали крысы, в мутной воде аквариумов плавали сонные карпы. Одна клетка была поломана, крыс внутри не наблюдалось, зато пятна крови присутствовали. Воняло омерзительно, как в театре зверей, куда меня водили в детстве родители.
Надо же, рацион у восставших весьма разнообразный
По помещениям охраны бродили двое восставших. Какие-то дезориентированные и медлительные. Наверняка Михаил мог их подчинить, но у нас не было времени.
Мы их расстреляли.
Не окончательно, впрочем. Через полгода восстановятся.
А потом мы ворвались в центральный пост охраны. К нашему удивлению, дверь не была закрыта, экраны наблюдения работали. Виктории, разумеется, тут не было.
Пётр замер перед стеной с экранами, изучая их. Впрочем, главное оказалось понятным с первого взгляда. Вся толпа восставших, все полторы тысячи (без той малости, что обезвредили мы), медленно двигалась по коридорам. Серая река, текущая к главному входу в приют.
В толпе уйдёт, сказал Михаил. Когда они все повалят наружу Пётр, отсюда можно включить вашу микроволновку?
Да нет тут никаких магнетронов, раздражённо сказал Протоиерей. Это всё слухи и выдумки жёлтой прессы: затопление, ядовитый газ, магнетроны. Мы их не оспариваем, чтобы не волновать людей попусту.
Сейчас восставшие попрут наружу, и люди будут реально взволнованы, сказал Михаил.
У входа, там тоже пост охраны Пётр помедлил. Там есть возможность вручную включить аварийную изоляцию. Упадёт бетонная плита, заблокирует выход.
Я пойду, сказал Михаил.
Ты не заметил, что восставшие бросались в первую очередь на тебя? спросил Пётр.
Заметил. Виктория дала им такую установку. Она понимала, что если придут её брать, то в группе помимо людей будут кваzи.
В общем-то это хорошо, неожиданно сказал Протоиерей. Это её ошибка, а нам она даёт шанс. Он помолчал и поправился: Городу это даёт шанс.
Мы все пойдём, сказала Анастасия. Она не отрывала взгляда от экранов. Пыталась найти в шаркающей ногами, медленно идущей толпе своих родных?
Всем не надо, сказал Пётр. Более чем достаточно двоих.
Он помедлил секунду, потом улыбнулся:
Впрочем, чего это я Достаточно и одного.
Наверное, это здорово, твёрдо знать, что впередижизнь вечная.
Или хотя бы в вечную жизнь верить.
Глава четвертаяЗамкадье и Москва
Я закончил отчёт. Дважды перечитал написанное. Распечатал и переписал ещё раз. Нашёл три грамматические ошибки и четыре пунктуационные. В пунктуационных я не был уверен, но на всякий случай исправил и их. Потом распечатал текст ещё раз и расписался.
У Даулетдиновой был пунктик на почве грамотности. Она могла вернуть отчёт, нормальный хороший отчёт, исчирканный красной ручкой и с припиской «Вы нерусский или учились в девяностые?» Вот не зря говорят, что самые яростные поборники русского языка получаются из знающих его в совершенстве нерусских. И ведь даже не возразишь ничего, сама Даулетдинова язык учила в Махачкале, причём именно в девяностые.
Вот что ей стоило пойти не в полицию, а в педагогический институт? Была бы министром образования
Денис.
Михаил? со вздохом спросил я, поворачиваясь.
Кваzи, уже минут десять терпеливо дожидающийся, пока я освобожусь, посмотрел на часы. Часики у него были старые, механические. Если бы кваzи были способны на позёрство, то я бы решил, что это часть его образа, вместе с потёртыми костюмами и старомодными галстуками.
Ты хочешь проветриться.
Я наморщил лоб.
Погоди-ка. Мне показалось, что я не услышал в твоём предложении вопросительной интонации.
Её там и не было. Я не спрашивал, я информировал.
«Что, мама, замёрз? Нет, хочешь кушать», со вздохом процитировал я древний анекдот.
Впрочем, возможность прикрыться кваzи с его особыми полномочиями от бумажной работы была слишком соблазнительна.
Я занёс отчёт царице (повезло, её в кабинете не было) и пошёл за Михаилом. Когда во время задания кто-то гибнет, то количество отчётности вырастает на порядок. Повезло, конечно, что погибший не был полицейским. Но зато он возглавлял церковное подразделение, занимавшееся восставшими, а это тянет как минимум на генеральский пост.
Даже в машине я старался не задавать вопросов, надеясь, что Михаил сам снизойдёт до объяснений. Старался, пока не понял, что мы едем к Склифу.
Да ладно, сказал я. Только не говори мне, что Пётр выжил и в реанимации.
Михаил косо посмотрел на меня.
Чёрный юмор, согласился я. Мне очень его жаль. Он вообще герой как-никак. Но работа такая, поневоле черствеешь и прикрываешься бронёй иронии от потери боевых товарищей.
У вас двое погибших в отделении за десять лет, сказал Михаил. И то лишь один погиб от восставших. Не сваливай на восставших своё дурное воспитание.
О Господи, вздохнул я. Ещё мне кваzи мораль не читали. Мне жаль Петра! Мне очень его жаль!
Ты ведь не веришь в Бога, сказал Михаил.
Да. Нет. Не верю. Это фигура речи.
А он всё-таки искренне верил, хотя я поначалу сомневался, сказал Михаил.
Он был в таких чинах, и ты сомневался? поразился я.
Ты бы знал, Денис, как много людей отстаивают и защищают то, во что на самом деле не верят.
Я пожал плечами. Переспорить кваzивсё равно что переспорить кого-нибудь в интернете.
Так зачем мы в Склиф? спросил я.
Мы не в Склиф, наконец-то пояснил Михаил. Там ближайшая вертолётная площадка, к тому же там подхватим врача, это удобно. Наши сообщили, что нашли группу людей под Вологдой. Похоже, движутся с северов, откуда-то из-под Архангельска. Надо их встретить, выяснить, кто и что. Для этого нужны кваzи и человек.
Вертолёт ваш? спросил я.
Наш, останавливая машину, сказал Михаил.
Впрочем, я это уже и сам понял. Никакой особой раскраски на древнем Ми-2 не было, но на наших вертолётах, даже лёгких, всегда было оружие. Хотя бы пулемёт в открытой двери.