- Пришлось нанимать крестьян. Рублем зазывать. И вот что интересно, весьма скоро многие из них стали жаловаться на здоровье, на слабость, которая появлялась и не уходила, на головные боли, хотя крестьянство к мигреням вовсе не расположено. На третий день уснули и не проснулись трое рабочих, на следующийеще несколько. Сперва решили, что речь идет о неизвестной болезни, однако целители ничего-то опасного не обнаружили. Напротив, вызванные в срочном порядке, они уверяли, что покойные, как бы ни странно это звучало, с физической точки зрения всецело здоровы. Но количество мертвецов множилось. Рабочие пытались бежать
- Пытались?
- Вокруг лагеря поставили военные заслоны. Вызвали казачьи части.
Экие, однако, страсти кипели в прошлом. Хотя Демьян был вынужден признать, что принятые меры, пусть и строги, но иначе никак нельзя. А если б и вправду какую заразу откопали? И после разнесли бы ее по стране? Нет, заслон был жизненно необходим.
Но и людей он понимал.
И не завидовал тому, кому пришлось принимать непростое это решение.
- Когда за ночь ушла дюжина человек, случился бунт. Люди требовали уйти с места, которое почитали проклятым. Они клялись, что к ним приходят мертвецы и зовут за собой, что вовсе не те, кто погиб с Берядинским, но собственные предки их, отцы, деды и прадеды. И говорят вещи, о которых никто-то чужой знать не мог, да они и сами не знали. Именно тогда догадались пригласить некроманта.
Ладислав расстегнул полы пиджака и, сняв его, небрежно кинул на спинку кресла, оставшись лишь в коротком лазоревом жилете и рубашке. Рукава ее были измяты, а жилет, помимо крохотных золоченых звездочек, украшали крохотные же подпалины.
- К счастью, они все же согласились перенести лагерь. И смерти не то, чтобы прекратились некоторые слишком уж близко подошли к мертвому миру, чтобы остаться среди живых, но прочие почувствовали немалое облегчение. Правда, отойти пришлось на полсотни верст. Казаки помогали. После уже, когда решили и их порасспрашивать, узнали и про сбежавших собак, которые прежде-то и волков не боялись, и про боевых коней, что разом забыли про науку, и про кошмары, людей мучавшие
- Некромант?
- Через него наши и узнали. Клятву, конечно, он приносил, но нам с клятвами ладить проще, чем другим людям.
Вещерский приподнял бровь, показывая удивление. А некромант лишь плечами пожал.
- Мертвый мир что-то да дает у нас другая энергетика, а стало быть, обычные клятвы не годятся. Это как не знаю, на рыбу конские путы накладывать. И поверь, те, кому надобно, об этом знают. Просто не принято вслух говорить. Тот мастер так и не понял, что сделал Берядинский, однако он не просто открыл дверь в Мертвый мир, он распахнул ее настежь. И оставил открытой.
Вещерский свернул карту.
- Мертвый мир имеет другую энергетику или направленность силы? Он и тянул силу. Это как воронка, в которую уходило то, что являлось живым. Оттого и трава была сухой. Оттого и уходили люди. Их кровь воззвала к крови, и мертвомир откликнулся на зов.
- И чем все
- Разрыв зарастал, пусть и медленно. Оцепление там стояло несколько лет. Запрет на работы до сих пор существует. Все участники экспедиции признаны мертвыми, хотя далеко не всех откопать удалось. Рабочим была выплачена компенсация. Казакам тоже. Интересно, что никто-то из тех, кто побывал там, не дожил до сегодняшних дней.
Дракон зачесался, намекая, что, может, Демьяну и не случилось побывать в казахских степях, или где там эти проклятые пустоши, но и он недолго проживет.
Скорее всего.
Ведь неспроста же некромант рассказывает, не из желания попугать страшною байкой.
- И дело отнюдь не в том, что люди болели. Скорее уж правильнее было бы сказать, что они утрачивали само желание жить. А без этого желания, как понимаешь, любая малость приводит к смерти.
Вещерский кивнул на шкатулку.
- И это
- Эхо знакомое. С того кургана были взяты пробы. Потом. Позже лет пару тому. Мой наставник весьма интересовался пропавшей экспедицией. Все же нельзя просто отгородиться от такого, лишь надеясь, что несчастье не повторится. Так вот, в сами пустоши никто не лез, просто собрали образцы травы, камней. И от камней несло вот этим вот один в один.
Демьян поскреб шею, ибо чудилось, что змей, оживший от любопытства, не иначе, пополз выше. Когти его рисованные впивались в хребет, а морда ползла, норовя выглянуть из-под рубашки. Змей точно знал, что ни о каком совпадении речи не идет, и что не ошибся молодой и наглый некромант, и что все куда поганей, чем казалось.
- Ясно, - сказал Вещерский и по крышке похлопал.
Хотя как раз ничего-то ясно и не было.
Глава 2
Марья присела за рояль, провела пальцами по клавишам, извлекая нервные дребезжащие звуки, и поморщилась.
- Он мне не нравится.
- Рояль?уточнила Василиса, надеясь, что речь пойдет именно о несчастном инструменте, который просто подустал от одиночества и от него же позабыл, как надлежит звучать приличному роялю.
- Этот твой Демьян.
- Он не мой.
- Но смотрит на тебя. И конфеты принес. Если мужчине не интересна женщина, он ее не станет кормить.
- Делаю вывод, что Вещерскому ты очень даже интересна, - Василиса подошла к пустому шкафу, пытаясь разглядеть в потемневшем стекле себя. Получалось не слишком хорошо.
- Ему положено. Он муж. И вообще не надо говорить, что я много ем!
- Я и не говорю.
- Это от нервов, - Марья закрыла крышку.
- Исключительно.
- И и у всех свои слабости имеются.
- У тебя тоже?
- Сладкое успокаивает, а я я, наверное, опять слишком много на себя беру. Прости и это действительно не мое дело, но на нем маска.
- Знаю.
- Давно?
- С самого начала, - Василиса ладонью смахнула пыль, но отражение не стало более четким.Еще на вокзале почуяла.
- Даже так? Маска очень хорошая. Я и то не сразу заметила. И не заметила бы, если бы не стала приглядываться. Ладно, вечером у Вещерского спрошу но он может оказаться уродом.
- А я проклята.
Марья фыркнула, показывая, что не особо-то она верит словам этого бестолкового некроманта, случайно к дому прибившегося. Вот ведь а еще недавно особняк стоял пустым, и казалось, что ничем-то эту пустоту не изжить, что обречен он доживать свой век с Василисой вместе. Теперь же поневоле возникали опасения, что и места-то для всех не хватит.
Гостевые комнаты, конечно, имеются, и убирались в них, однако белье старое и, возможно, пылью пахнет. Перины не перетрясали и не сушили, подушки пуховые вряд ли чистили, а уж про одеяла и речи нет.
Обои выцвели.
Ковры состарились.
- Я и вправду проклята, - сказала Василиса, отступив от шкафа. Завтра она поднимется на чердак, найдет сундуки с куклами и вернет их на место.
- Это еще проверить надо.
- Не надо. Я видела, - она прикусила губу.Ты знаешь, как ее звали?
- Кого?
- Ту женщину, которую привез наш прапрадед? Нашу прабабушку. Я слышала легенду
- Это не легенда, - Марья подошла к шкафу и встала за спиной.Это одновременно и чушь собачья, которую придумали не знаю, кто, полагаю, просто кто-то вспомнил прошлое, кто-то добавил фантазий и вышло как вышло. Но кое-что в той истории правда. Он уехал в поход и вернулся с добычей.
Она наморщила носик.
- Не добыча. Приданое. Две сотни золотых лошадей.
- А вот это уже легенда.
- Нет. Я их видела.
Тонкая Марьина рука коснулась шкафа бережно, будто опасаясь, что от легчайшего этого прикосновения рассохшееся дерево окончательно рассыплется.
- Что именно ты видела?
- Обряд несколько обрядов. Его никто не заставлял. Он сам смешал свою кровь с ее кровью. И сам повторил за шаманом слова клятвы. Он сделал это, чтобы получить лошадей. Я так думаю, - на всякий случай добавила Василиса.Но почему тогда про нее мы знаем, а про лошадей нет?
Они ведь не могли просто взять и исчезнуть, те самые, золотые, будто из солнечного света сотворенные? Жеребцы и кобылицы? И еще знание, которое было куда ценнее табуна.
Знание, как теперь Василиса понимала, утраченное.
Но почему?
- И портрета ее не сохранилось
- А ведь и вправду, - теперь Марья выглядела задумчивой.Не сохранилось. Я помню ее крестили как Анну Анну Николаевну. Отчество взяли от крестного отца. Крестили в какой-то церквушке, не в соборе. Наверное, он опасался, что родня не позволит, если до собора добраться, вот в первой попавшейся и крестил жену. Венчание состоялось там же. Я все думала, зачем? Только знаешь, есть несоответствие.
- Какое?
Марья мотнула головой и сказала:
- Пойдем на чердак?
- Зачем?
- Кукол посмотрим. Я их боялась. Я говорила?
- Да.
- Я проверю сперва сама проверю, нужно в кое-какие документы заглянуть. А никогда не задумывалась она закончила жизнь в старом поместье, еще в том, которое досталось от прапрабабки. Там домпочти изба. Вокруг деревня во время войны французы сожгли и деревню, и поместье и все-то почти.
- Он ее спрятал?
- Или она сама захотела спрятаться? Идем?
- Идем.
Лестница на чердак была узка. И вспомнилось вдруг, как Василиса поднималась туда, давно, лет двадцать тому. Поднималась не одна, но с Настасьей. Марья где была Марья? Осталась ли дома, ибо была уже достаточно большой и самостоятельной, чтобы ей позволили подобную вольность? Или же просто отказалась от приключения?
Скрип ступеней.
Особый запах, не сказать, чтобы неприятный. Скорее уж так пахнет место, где хранят забытые вещи. Фонарь в руке. Настасья останавливается, прислушиваясь к чему-то. И Василиса тоже слушает. И слышит, что шорох мышей, копошащихся где-то рядом.
Мышей она не боится.
- Как здесь неуютно, - Марья ежится и зажигает огонек. Ее сила послушна, и огонек сжимается до точки, но он яркий и света дает довольно.
- Как прежде мы как-то с Настасьей забрались.
- Зачем?
- Решили сокровище найти. Древнее.
- Откуда здесь древнее сокровище?удивилась Марья.
- Понятия не имею. Но тогда мысль показалась здравой.
Дверь не заперта, и Василиса толкает ее. А та отворяется с протяжным скрипом, как и положено старой двери. Запах становится резче, неприятней. И что-то все-таки гниет, а что-то зарастает пылью.
- Погоди
Сразу за дверью прячется столик, низкий, похожий на огромного паука. И на нем стоят канделябры, а в канделябрахостатки свечей. И кажется, что оставили их именно потому, что тетя знала
знала ли она то, что знает теперь Василиса?
И не потому ли решила заниматься лошадьми? И не потому ли столь придирчиво выбирала, что кобыл, что жеребцов, искала по всей Империи, выписывала, порой переплачивая, и далеко не всегда лошади были хороши.
Может, ей не порода нужна была?
А что тогда?
Утраченный дар степей? Кровь солнца, которая скрылась, почти исчезла, но тетушка надеялась, что однажды у нее получится вернуть?
Нет, то, что видела Василиса, не требовало стольких усилий. Скорее или тетушка не знала всего?
Огонек растекся по свечам, приник на мгновенье и поднялся, преображаясь.
- Это тетушкино - Марья тронула тяжелое кресло на полозьях, слегка прикрытое старой белой простыней. Простыня сползла, и стало видно, что мышам кресло тоже по нраву пришлось. Особенно гобеленовая его обивка.Надо будет нанять кого, чтобы починили. Помнишь, она его вплотную к камину подвигала, а на колени альбом свой, с лошадьми, клала.
- Куда он подевался?
- Не знаю, - с некоторой растерянностью произнесла Марья. И нахмурилась.Мне передали бумаги много бумаг документы на землю. На завод. На лошадей. Купчие. Векселя. И расписки кому-то была должна тетушка, кто-тоей. Следовало рассчитаться за овес и сено, с людьми, что на конюшне работали. Закупить опилки, солому. А меня мутило все время. Господи, я ему сказала, что нам и одного ребенка достаточно, а он же змей несчастный.
Она прижала руку ко рту.
- Не обращай внимания, это я так
Конечно.
Она ведь родила дочь спустя пару месяцев после тетушкиной смерти. И Василиса везла в подарок племяннице муслиновые пеленки и погремушку, украшенную драгоценными камнями. Ей и в голову-то не пришло, что и Марье пришлось нелегко.
Что
Марья же, добравшись до первого сундука, откинула крышку. И пусть гляделась та тяжелой, но поддалась легко.
- Иди сюда, - позвала она, заглядывая в черные, пахнущие лавандой глубины. Пучки истлевшей травы закрепили по краю.Держи
Марья потянула что-то полупрозрачное, кружевное фату?
Свадебный наряд, сшитый по моде прошлого века, с тяжелыми нижними юбками, щедро украшенный кружевом, которое осталось, как и серебряное шитье. А вот жемчуг спороли.
Марья приложила платье к себе и хмыкнула.
- Красивое, - сказала Василиса.И тебе идет.
Ей все-то шло, но в полупрозрачном, пыльном этом наряде, Марья донельзя походила на призрака?
- Знаешь - задумчиво произнесла она, - А ведь их портрета тоже нет. Ни дагерротипа, ни обыкновенного.
- Ты о ком?
- О тете. И ее супруге. Ты его помнишь?
Василиса кивнула, правда, сочла нужным уточнить:
- Не сказать, чтобы хорошо но помню. Он много курил.
- Вот и я помню, что он много курил, а больше ничего. Они ведь мирно жили. Не знаю, про любовь, была она или нет. Тогда мне казалось, что они слишком старые для любви какая глупость.
Платье было шершавым и пыльным, и пахло тоже пылью, а еще самую малость лавандой. Василиса попыталась представить тетушку в этаком наряде и не смогла.
А ведь
И вправду портретов не сохранилось. Ни свадебного, ни семейного, ни любого иного почему? И вновь мерещился в этакой малости скрытый смысл.
- Я не помню, был ли он высоким или низким.
- Высоким. Выше тети.
- Толстым? Худым?
- Обыкновенным.
- А цвет волос? Глаз? Черты лица? Хоть что-то! Будто память взяли и не знаю - Марья поморщилась, будто от головной боли, а потом попросила: - Расскажи мне еще раз, что ты видела. Только подробно. Пожалуйста.
Василиса убрала платье в сундук, сложила бережно. Ткань и без того стала хрупкой донельзя. А Марья с подсвечником двинулась дальше. Она задержалась ненадолго у старинного зеркала с треснувшею рамой. Трещина рассекла лозы деревянного винограда и пару птичек, в этом винограде укрывавшихся. Она нырнула куда-то под стекло, но стекло было целым.
Глубоким.
Со звездочками.
- Если бы я сама знала, но - рассказывать во второй раз было куда проще, чем первый. И главное, что Василису слушали.
Снова.
А она говорила. Теперь уже неспешно, вспоминая каждую деталь, и вместе с тем наново переживая все. Она рассказывала про шамана и про руки его, и про коней, равных которым не было, и про того, который был предком Василисы, но все одно ощущался чужаком. И сейчас рассказ был полный. Он заставлял Марью хмуриться и поджимать губы.
Сейчас она скажет, что не верит.
Или что верит, но это всене более чем мираж. Случается с людьми видеть картины придуманные, которые во многом похожи на настоящие.
- Вот значит как - сказала Марья, когда рассказывать стало нечего. И потерла кончик носа.Все это странно очень странно.
Она опустилась на очередной сундук, в котором тоже лежали платья, пусть и не свадебные, но нарядные, из тяжелого бархата или муара, щедро украшенные кружевом или вот шитьем.
- А ведь я когда-то спрашивала бабушку когда она еще жива была. О той истории о том, почему она тебя не любит.
- Надо же, а я убеждала себя, что мне кажется. Хотя
- Она разозлилась. Очень сильно разозлилась. Так, как никогда прежде. И велела мне не болтать глупостей, а делами заняться. И вдруг оказалось, что дел этихвеликое множество ты же знаешь.
Василиса кивнула.
Бабушка с бабушкой отношения не сложились. Та, истинная Радковская-Кевич, синеглазая, светловолосая, великолепная, несмотря на возраст, а лет ей было немало, отчего-то всегда глядела на Василису так, что хотелось спрятаться.
- И тете она никогда не писала. А та не писала ей. Я бы знала.
Марья поставила подсвечник на пол и погладила огоньки, а те потянулись к бледной ладони.
- Она будто вообще не хотела знать, что у нее есть дочь. И в завещании помнишь?
- Смутно.
- Она одарила всех. И ладно прислугу, это, в конце концов, вопрос приличий, но меня и Настасью. Александра. Отца. Мать. Родню своего покойного супруга. Даже такую, о которой я прежде и не слышала-то. Но не тебя. И не тетушку. Будто вы чужие?
Это слово Марья произнесла с удивлением. А Василиса поняла, что они и вправду чужие. Отчасти.
- Знаешь она часто заговаривала о моем долге. О том, что я обязана правильно выйти замуж, за человека достойного, с титулом и состоянием, но не только за того, кто будет способствовать возвеличиванию рода. И Настасье найти такого мужа, ибо сама она не способна. И Александру. А когда я спросила про тебя она не услышала. Вот так.