Только лишь пройдя так несколько шагов, я осознала, по чему именно ступаю. На земле подо мной, а также на несколько сот метров впереди, плотными рядами были уложены иссушенные временем мертвые человеческие головы. Приглядевшись повнимательнее, можно было заметить, что среди них есть и мужские, и женские, и даже малюсенькие детские.
Обернувшись ко мне, Серафим прошептал с благоговейным ужасом:
На самом деле это целиковые человеки. Только по горло зарытые.
За рядами голов начинались новые шеренги трупов, но уже стоящих на коленях, а за нимивыстроенных по стойке смирно. Тела их были практически черными, лохмотья одежды трепетали на ветру, а кожа, измученная морозом, дождями и солнцем, напоминала потрескавшийся пергамент. Но они, как стойкие оловянные солдатики, продолжали внимательно смотреть вперед своими пустыми глазницами.
Заметив, что я несколько сбавила темп и отстала, оборванцы обернулись и, взмахивая руками, как неловкие птенцы крыльями, стали меня подбадривать:
Да не бойся, скоро закончится это место. Вон, гляди, между людишками есть тропка, сейчас пройдем как по бульвару,говорил Серафим.
Страшиться их нечего,подтвердил Максим,они все уже давно мертвяки. К тому же, ненастоящие люди и не жили никогда по-человечески.
А кто они тогда? спросила я.
Знаешь, как иногда бывает: смастерят изделие, а оно бракованное. Приходится выбрасывать на свалку,иносказательно пояснил умный Максим.
Я не понимаю.
Мы, если честно, тоже,признался он,но нам и не положено понимать. Просто знаем, и все. В нашей «кастрюле» посидишьеще не такого наслушаешься.
На этом он замолк и устремился вперед. Серафим же, заметив, что я опять торможу процессию, что было крайне опасно для двух беглецов, схватил меня под локоть и поволок по «аллее» между телами.
Несмотря на все увещевания, идти мне было страшно. Как я уже говорила, так уж повелось с раннего детства, что я боюсь трупов, которые, как мне казалось, прячутся под сугробами, да и вообще, мертвых человеческих тел. Из-за этой боязни я, в свое время, отказалась присутствовать на похоронах собственной бабушки. Какое-то чувство в глубине души, да и, чего там греха таить, голливудские сценаристы, всегда подсказывали мне, что ничего хорошего от них ждать не стоит, хоть разум твердил обратное: никакой опасности от трупов исходить не может, ведь этовсего лишь неодушевленные предметы. Но эти заставили меня отбросить все остатки здравого рассудка. Они как будто были живы и внимательно меня изучали тысячами опустевших глазниц. Более того, мне казалось, что, когда я проходила мимо, каждый из них поворачивал свои сухие головы в мою сторону, провожая меня взглядом. Мной овладел первобытный, ни с чем не сравнимый, страх, который подкашивает колени и прижимает к земле, заставляя кланяться себе, как господину. Казалось, кто-нибудь, нарушив незыблемость этих стройных рядов, сейчас протянет свою иссушенную руку и каменный хваткой вцепится в мою, пока еще теплую и пахнущую жизнью.
Конечно же, все обошлось, мои опасения не сбылись, и никто меня ни за что не схватил, ведь это были всего лишь сухие мумиипустые оболочки без мозгов, нервов и рефлексов. Само собой, мне легко было об этом думать уже потом, когда недвижимое полчище осталось за нашими спинами.
Впереди же снова расстилалось белое пустое поле с бедным слоем снега поверх земли.
Ну вот, мы и пришли,с гордым видом сообщили мои провожатые, немного сбавив темп.
Я так и знала! в сердцах выкрикнула я и, вроде бы даже, топнула ногой от негодования. Какая же я дура, почему сразу не догадалась, что меня обманут? Ну, и куда вы меня завели? В поле? Отлично Поле чудес, блин, это надо было на такое повестись
Не поле, а полигон,серьезно ответил Максим. Здесь, как рассказывают, раньше проводили свои испытания какие-то умники-ученые. Заметила, что тут даже снега почти нет? Они его чем-то вытравливали, чтобы не мешал, а теперича он и вовсе сюда редко падает. Сегодня этот полигон заброшенный стоит, но после их екскриментов там все-таки кое-что осталось.
Да, какая-то необычная и очень сильная штука,закивал Серафим,она у них, похоже, случайно получилась во время спиримента, а они не смогли придумать, что с ней делать, да так и бросили там.
Ну, нет же, дурья твоя башка,заспорил Максим. Эта штука ведь желания выполняет, так? А если каждый начнет просить у нее все, что ему в голову взбредет, что же из этого выйдет? Вот именно, ничего хорошего. Поэтому она и лежит тут, подальше от людских глаз и желаний.
Фима предпочел промолчат в ответ, и друзья-оборванцы, не сговариваясь, рухнули на колени и стали неспешно двигаться на четвереньках, явно что-то высматривая. Так и не поняв толком, что именно мы ищем, я все-таки последовала их примеру, при этом не без грусти осознавая, что полигон этот совсем не малых размеров. Но, похоже, они знали, где следует искать, и особо долго бродить по нему не пришлосьвскоре нам улыбнулась удача.
Наш-о-о-л! во всю глотку закричал Серафим, поднимая что-то с земли и отряхивая это от снега.
Мы приблизились и, затаив дыхание, стали разглядывать странный предмет, лежавшей на его грязной ладони.
Это был небольшой шарик, размером примерно с мячик для пинг-понга, сделанный из чего-то органического. Он был нежно-розового цвета, неровной формы, а его поверхность обволакивала прозрачная слизь. Серафим как будто держал в руке комочек живой плоти, покрытой слизистой оболочкой.
Мне с трудом удалось побороть подступившую тошноту, однако двое товарищей смотрели на находку без тени отвращения (что неудивительно, ведь это чувство они привыкли сами вызывать у окружающих), и даже немного с благоговейным трепетом.
Как думаешь, этооно? полушепотом произнес Максим, словно опасаясь напугать этот полуживой шарик.
Не, ну а что еще? уверенно ответил Серафим.
Тогда я первый загадываю! не растерялся Максим.
Он откашлялся и, доверчиво наклонившись к шарику, негромко произнес:
Хочу вернуться туда, откуда я, и жить там отныне безбедно.
В ожидании чуда, он замер, и простоял в позе истукана где-то с полминуты, однако по какой-то причине ничего не происходило.
Дай лучше я! скомандовал уставший от ожидания Серафим.
Теперь он наклонился к шарику, но заговорил не полушепотом, как его друг, а громко и уверенно, правда, его фраза не отличалась оригинальностью:
Хочу вернуться туда, откуда я, и жить там отныне безбедно!
Снова ничего не случилось, если не считать, что я почувствовала ритмичную вибрацию воздуха, словно где-то, за многие километры отсюда, кто-то настойчиво ударял в тамтамы. Звук этот был настолько нездешним и чужеродным, что казалось, его принес горячий ветер другого континента, где в этот самый момент полуголые темнокожие люди собрались в круг, чтобы насытить кровью своих строгих, но справедливых богов, и вымолить у них долгожданный дождь.
Стук барабанов я ощущала спиной, он доносился оттуда, где застыли в своих предсмертных позах сухие трупы, и я невольно обернулась в их сторону. Но и там не пришлось увидеть ничего нового: шеренги все так же стояли, погруженные в снежную дрему, и ветер обметал их мелкой снежной пудрой. Только вот повернувшись обратно, я не поверила своим глазам: мои оборванцы исчезли, словно их здесь и не бывало. Лишь следы на снегу, обрывавшиеся в тех местах, где только что стояли Максим и Серафим, да упавший в снег шарик, доказывали обратное.
Я подняла этот странный предмет, который при ближайшем рассмотрении, а также при изучении наощупь, оказался еще противнее. Причем, из-за того, что его температура была выше температуры моего тела (замерзла я ненашутку), а слизь на его поверхности не застывала, казалось, что этоживой организм или, по крайней мере, некая его часть.
Теперь пришло время моего желания, а я еще по пути сюда, слушая разговор беглецов, решила, что повторю то, что скажут они. Ведь мне, по сути, хотелось вернуться домой не меньше, чем им самим, а что касается возможности жить безбедно Это, по-моему, еще не повредило ни одному человеку.
Хочу того же, что и они,сообщила я шарику.
Прошло несколько томительных секунд, в течение которых тамтамы не переставали звучать. Вдруг картинка, что транслировали в мозг мои глаза, подернулась цветными полосками вперемежку с рябью. Обычно такое изображение выдавал видеомагнитофон, что стоял у нас дома во времена моего раннего детства, когда в нем заедала кассета. Немного погодя рябь в глазах усилилась настолько, что я рефлекторно принялась их тереть, а когда они, наконец, снова обрели способность видеть, далеко не сразу разобралась, где нахожусь.
Вокруг было практически совсем темно, только в нескольких местах горели скромные огоньки костров.
После того, как я подняла взгляд вверх, у меня сложилось впечатление, что я угодила в гигантский колодецпросторное помещение было круглым, и у него отсутствовал потолок. Вместо него наверху зияла круглая дыра, сквозь которую сюда проникал синеватый зимний свет и сыпались редкие сухие снежинки. Пахло же в этом месте, несмотря на постоянное «проветривание», очень и очень плохо. Затхлостью, бедностью и немытыми телами.
Как оказалось, Максим с Серафимом находились рядом со мнойэто я узнала, когда более-менее привыкла к темноте. На одной с ними лавке сидел какой-то тип, внешне не сильно от них отличавшийся, и сипло гоготал, широко распахнув рот с редкими гнилыми зубами.
Ну, умора! весело шипел он. Это ж надо быть такими дубинами!
Ничего не понимаю,растерянно произнес Фима,мы же попросили шар вернуть нас туда, откуда мы
Под новый приступ смеха беззубого мужика, к троице подошел еще один собеседник, такой же грязный и нечесаный, с сильно оттопыренным правым ухом, и пояснил:
Так шару-то откудова знать, куда именно вас возвратить надо? Он, небось, смекнул: раз вы до этого были в «кастрюле», то в нее вас и надо отправить.
А как же тогда безбедная жизнь? чуть не плача спросил Серафим.
Ну, все верно же! ответил человек с гнилыми зубами, на время уняв хохот. Здесь вам с голоду помереть никто и не даст, как ни старайся. Раз отсюда не выйти, так до конца жизни и сиди, только жрачку проглатывай, что тебе сюда привозят.
Раздался новый взрыв хохота, теперь уже коллективного. «Кастрюля», действительно, была под завязку набита бедняками, что жили здесь, в прямом смысле, без крыши над головой, терпя и зной, и непогоду.
Не дай бог и мне остаться с ними.
Жуткие мысли заставили меня вскочить и броситься к стене. Ведя в полутьме рукой по голому бетону, я пошла вдоль нее, пытаясь найти дверь. Скоро она обнаружилась, но ручки на ней не оказалось, и это подтверждало тот факт, что открыть ее можно только снаружи. Я устало опустилась на пол и прислонившись к стене, уткнувшись носом в колени.
Пожалуй, впредь нужно быть внимательнее и четко формулировать свои желания. Если, конечно, меня отсюда когда-нибудь выпустят, и у меня вновь появится возможность что-либо желать.
Постепенно гогот стих и все вяло разбрелись по зданию, кто-то забился в темноте под ворохи вонючего тряпья, кто-то вышел на свет, поближе к костру. Ко мне приблизилась маленькая сухая женщина, спина которой по форме напоминала колесо, из-за чего она была вынуждена ходить, согнувшись в три погибели.
Ты, небось, есть хочешь? участливо спросила она.
До этого момента я как-то совсем не думала о еде, но теперь в желудке заурчало. Я с надеждой закивала, после чего она позвала меня к огню и сунула в руки потемневшую от грязи миску с налитой в нее ужасного вида бурдой. При этом, пахла она ничуть не лучше, как и люди, здесь находившиеся, однако чувство голода пересилило отвращение, и я принялась хлебать эту баланду.
Между тем, стемнело. Люди притихли, а, если и общались, то все больше шепотом. В наступившей тишине особенно грозно прозвучал скрежет нажимаемой дверной ручки. Ржавая створка распахнулась, и в проеме показалось несколько фигур.
Первым вошел человек, кожа лица которого (возможно так казалось в тусклом пляшущем свете костров) отдавала болотно-зеленым и была покрыта сильно выступающими пупырышками.
Добрый вечер, князь,слова поднялись в холодный воздух вместе с облачками пара.
Огурчик наш пришел,хитро подмигнув мне, прошептала женщина, что меня кормила.
Пришедшему же зеленому человеку она, как и все остальные, отвесила земной поклон, при этом мне показалось, что ее и без того проблемная спина сейчас переломится пополам, но все обошлось.
Князь Ползуцкий обвел склоненные перед ним затылки важным взглядом, довольно хмыкнул, что, по всей видимости, послужило крепостным знаком: после этого хмыканья они выпрямились и побрели в свои углы, готовясь сдавать работу.
В дверях уже ждали помощники князя, разворачивая пустые холщовые мешки, чтобы вынести их отсюда набитыми доверху. А когда помощники занялись делом, из-за их спин показался ни кто иной, как незабвенный мой Макар Иванович. Удивляясь тому, насколько я рада видеть этого совершенно несимпатичного мне человека, я бросилась к нему и еле удержалась от того, чтобы заключить его в объятия.
Насилу нашел вас! Зачем было куда-то уходить с дороги, скажите мне на милость? О чем вы только думали? начал, было, он читать мораль, но я даже не слышала его нравоучениятак у меня в ушах шумело от счастья.
Вид у него был уставший, растрепанный, но все такой же лихой за счет торчавшего за поясом револьвера.
Скорее увезите меня отсюда! потребовала я, и он не стал со мной спорить.
За нами со скрежетом закрылась дверь «кастрюли», которую я покинула без малейшего сожаления. Правда, стало немного жаль Максима с Серафимомне только из-за того, что их желания сбылись не так, как надо, а еще из-за наказания, которое, видимо, их ждало. Во-первых, за сегодняшний день они вряд ли выработали свою производственную норму, а во-вторых, когда начнется разбирательство, по какой причине это произошло, не исключено, что кто-то из жителей «кастрюли» проболтается об их прогулке.
Макар бодро двинулся в сторону дороги, словно вовсе не устал за эту ночь, весело поскрипывая снегом. Внезапно меня осенила одна мысль, и я остановила его, дернув за рукав.
Я должна вернуться на полигон.
Что?! опешил Макар.
Тогда я вкратце поведала ему о моих приключениях в течение сегодняшнего дня, особенно заостряя внимание на описании розового слизистого артефакта, который вроде как является исполнителем желаний.
Макар Иванович неодобрительно посмотрел на меня, но, тем не менее, на полигон идти не отказался.
В темноте преодолевать тот же путь было сложнее, ветви хлестали по лицу, и пробираться приходилось практически наощупь. Экономя заряд батареи, я включала фонарик на телефоне лишь время от времени, когда начинала терять из вида наши с оборванцами сегодняшние следы. Слава богу, за день их не замело и они магическим образом не пропали, как это случилось накануне с моими следами. Мороз вновь сковал тело, и тепло, накопленное мной, пока я сидела у огня и ела баланду, исчезло теперь без следа.
В ночной мгле шеренги трупов выглядели особенно зловеще, и тропинку, пролегавшую между их стройными рядами, я преодолела бегом.
Вскоре мы с запыхавшимся Макаром достигли того места на полигоне, где обрывались следы от трех пар ног. Забыв про холод, я принялась голыми руками разгребать снег и мерзлую траву.
Помогите же! умоляюще крикнула я стоявшему столбом Макару, после чего он тоже, опустившись на четвереньки, стал искать заветный шарик
которого нигде не было.
Я уже не чувствовала оголенных икр и кистей рук, но так не хотелось мириться с мыслью, что мы уйдем отсюда ни с чем, и я продолжала неистово прочесывать землю, подсвечивая ее вспышкой.
Первым сдался Макар Иванович:
Идемте, его здесь нет.
Кто-то из нас должен был рано или поздно произнести эту фразу, но все же для меня она прозвучала как приговор. С помощью шарика я могла вернуться домой, а теперь снова впереди, впрочем, как и позади меня, полная неизвестность.
Я медленно поднялась на ноги и нехотя кивнула.
Да, пошли отсюда.
И мы направились в сторону дороги, где нас все это время ожидал таксист, который, впрочем, по нам совсем не скучал.
Глава 5
Местоположение: 1
Дата: пятница, 25 января 2013 г.
Вова, по-моему, мы пришли куда-то не туда,озабоченно произнесла Надежда Чернобурова, вздрагивая от дуновения сырого ветра. Выходя из дома несколько часов назад, она не предполагала, что ей и ее мужу придется так долго плутать по незнакомым улицам города, поэтому оделась совсем легко. Теперь ее раздражали, и этот ветер, и мокрый снег, падающий за шиворот, и пропитавшиеся влагой сапоги. С каждой минутой все это еще больше действовало ей на нервы, которые за несколько последних дней и так расшатались до предела, и в этот вечер ей стоило огромных усилий не сорваться. Однако она сдерживалась, молча проглатывая выступающие иногда на глаза слезы.