Один внук пяти лет.
И?
Да, сказал он. Ретцелькинд.
И что вы обо всем этом думаете?
Я боюсь. Бояться вроде бы стыдно, но я боюсь.
Понимаю.
Ничего вы не понимаете, сказал он. Извините, полковник, но чтобы понять нас, нужно побывать в нашей шкуре. У меня почти тридцатилетний стаж, четыре ордена и четыре раны, но сейчас я боюсьдо боли, до дрожи. Вы представляете себе, что это такоежить в городе, который вот уже третий месяц бомбардируют, кажется, все метеориты Солнечной системы? А ночьюсеверные сияния, миражи. Да-да, даже миражи ночью бывают И еще многое. Любое из этих явлений природы имеет свое материалистическое, научное объяснение, но ни один ученый не может объяснить, почему все это сплелось в тугой узел именно здесь. А ведь метеориты и прочие оптические явлениялишь верхушка айсберга, безобидные декорации сцены, где разыгрываются кошмары Да, мы боимся.
Вы можете кратко объяснить, что происходит с детьми?
У вас у самого есть дети?
Нет.
Плохо, сказал он. Будь у вас дети, вы быстрее поняли бы. Дело в том, что наши дети, я имею в виду ретцелькиндов, словно бы и не дети. Вот вам и квинтэссенция. Словно бы они и не дети.
Преждевременная взрослость? Вундеркинды?
Да нет же, досадливо поморщился Зипперлейн. Вот видите, вы не поняли. Вундеркиндыэто совсем другое. Пятилетние поэты, шестилетние математики, семилетние авторы поправок к теории относительности вписаны в наш обычный мир, вписаны в человечество, если можно так выразиться. Ретцелькинды другие. Словно среди нас живут марсианесо своими идеями, со своей системой ценностей и стремлениями, о которых мы ничегошеньки не знаем и не можем узнать, потому что они с нами об этом не говорят. Ну не могу я объяснить! Речь идет о явлении, для которого нет терминов, потому что ничего подобного прежде не случалось. Вы только поймите меня правильно
Понимаю, сказал я. Пойдемте.
Зипперлейновская малолитражка была старомодная, опрятная и подтянутая, как старый заслуженный боцман перед адмиральским смотром. Мы уселись.
Что мне сказать Анне? спросил Зипперлейн.
Моя будущая хозяйка?
Да.
А вы чистую правду говорите, сказал я. Приехал человек из столицы, хочет разобраться в ситуации.
Что делать с Некером?
Ничего, сказал я. Мы с вами оба ниже его по званию, его полномочий никто не отменял. Пока мы не убедимся, что дело неладно
Вы не допускаете, что он мог докопаться до сути?
Еще как, сказал я. Это Некер. Это сам Роланд. Вполне возможно, что в вашем городе есть и другие люди, докопавшиеся до сути. Вопрос первый: если они есть, почему молчат? Вопрос второй: почему Некер, если ему удалось докопаться до сути, ударился в загул?
Может быть, на него так подействовала истина.
Стоп, комиссар, сказал я. Я не знаю истины, способной выбить из колеи Лео Некера. Нет таких истин, не было и не будет. Если бы вы знали его так, как знаю я, подобные мысли автоматически показались бы вам галиматьей и ересью низшего пошиба. Это один из моих учителей, это один из тех, кто являет собой легенду Конторы, мифологию внутреннего употребления
Вам виднее, сказал он. Я всего лишь полицейский. Однако при столкновении с чем-то качественно новым прежние критерии могут оказаться устаревшими
Как знать, как знать, отделался я универсальной репликой.
Зипперлейн неожиданно затормозил, и я едва не вмазался носом в стекло.
Совсем забыл. Он виновато почесал затылок. Дальшетолько для пешеходов. Можно в объезд. Или пройдемся? Всего три квартала.
Давайте пройдемся, сказал я. Как два перипатетика.
Я взял чемодан, Зипперлейн запер машину, и мы тронулись. Голуби, разгуливавшие по мостовой, недовольно расступались перед нашими ботинками. Настроение у меня портилось. Когда впереди показался броневик, оно упало едва ли не до абсолютного нуля.
Видимо, запрет автомобильного движения на броневик не распространялся. Он стоял у кромки тротуара, высокий, зеленый, на толстых рубчатых колесах, чистенький, словно только что вышедший из ворот завода. На броне у башенки сидел сержант и что-то лениво бубнил в микрофон, двое солдат в лазоревых касках стояли у колес, держа свои автоматы, как палки, и откровенно скучали. Здоровенные такие румяные блондины, от них за версту несло фиордами, набережной Лангелиние, Андерсеном и троллями. Мимо, обогнав нас с Зипперлейном, прошла девушка в коротком желтом платьице, и потомки Эйрика Рыжего синхронно повернули головы ей вслед.
Мы миновали броневик, и я увидел их четвертого, лейтенанта, он стоял вполоборота к нам, смотрел на противоположную сторону улицы, и его расслабленная фигура была исполнена той же безнадежной скуки. Я взглянул на него пристальнее и тут же отвел глаза. Хорошо, что Зипперлейн заслонял меня.
Совершенно секретно. Степень А-1.
Полковник Конрад Чавдар. Родился в 2008 г. В 20262029 гг. служил в авиадесантных частях Войск ООН. В 2031-м окончил военное училище «Статорис» (факультет общевойскового командования). В настоящее времякомандир полка специального назначения «Маугли». Четыре международных и три национальных ордена. Женат. Сын.
Теперь прибавились дополнительные загадки. Конрад, я знаю, скромный человек, но не настолько, чтобы на операции переодеваться в форму обычной бронепехоты с погонами младшего по званию. Следовательно Следовательно, экипаж этого броневика весьма квалифицированно валяет ваньку, изображая скучающих новобранцев. А на самом деле это полк «Маугли», профессионалы, элитная ударная группа по борьбе с терроризмом. От страха их сюда послали, что ли? Совет Безопасности напуган здешними чудесами, и потому Или назревает что-то серьезное?
В городе все спокойно? спросил я. Нет, я не о ретцелькиндах. В других отношениях.
Кажется, спокойно.
Черт бы тебя побрал, выругался я про себя, ты что, не помнишь, какие люди сворачивали себе шею из-за того, что лишний раз произнесли или подумали слово «кажется», очень уж положились на его обманчивую гибкость?
Как вы носите пистолет, Зипперлейн?
Как большинствов «петле». Но чаще не ношу. Я уже пожилой человек
А вы, часом, не фаталист?
А вы?
Когда как, сказал я чистую правду.
Этот город способен сделать вас фаталистом.
Ну да, сказал я. За день выпадает уйма метеоритов, и ни один еще не упал кому-нибудь на голову. Это убеждает.
Вы злитесь?
Честное слово, не на вас, сказал я. Вы же умный человек, комиссар. Я немножко злюсь на людей, которые далеко отсюда. Ради чистоты эксперимента меня сунули сюда, абсолютно не проинформировав. Я все понимаю, метод «контрольный след» сплошь и рядом дает неплохие результаты, но могу я выругаться хотя бы мысленно?
Дасказал он. Что я еще могу для вас сделать?
Оставьте на почтамте мой адрес. Вот, пожалуй, и все. Разве что Вы меня не проинструктируете?
Инструктаж уместится в одной фразе, сказал он. Ничему не удивляйтесь. Если станете удивляться, можете наделать глупостей. Что бы с вами ни случилось, помните одноэто не галлюцинации, вы абсолютно здоровы.
Прекрасный инструктаж. Едва ли не лучший из всех, какие я за свою службу получал Нет, серьезно.
Вот именно. Ничему не удивляйтесь. Возможно все, что угодно. Но это не опасно для жизни и здоровья. По крайней мере не было прецедентов Все, мы пришли.
Посреди большого сада стоял красный кирпичный домик под черепичной крышей.
Зипперлейн, вы волшебник, сказал я. Жилище Белоснежки. Идиллия и благодать. Хочется ходить по траве босиком и верить, что на свете существуют свободное время и нормированный рабочий день
Хозяйка вышла нам навстречу, когда мы подошли к крыльцу. Жаль, что я не Дон Жуан. Ей было лет двадцать шестьдвадцать восемь. Светлые волосы, серые глаза. Голубое платье ей очень шло.
Зипперлейн отозвал ее в сторонку, вполголоса изложил дело, и хозяйка охотно согласилась меня приютитьс большим энтузиазмом, как мне показалось. Потом Зипперлейн откланялся, а я остался. Стоял на нижней ступеньке крыльца, хозяйка, которую звали Анной, на верхней. Оба обдумывали, с чего начать разговор.
Показать вам комнату? спросила она наконец.
Если вас не затруднит.
Комната мне понравилась, как и дом. Я поставил в угол чемодан и посмотрел на Анну. Она мучительно искала слова.
Так, сказал я. Все никак не можете решить, как со мной держаться, верно?
Верно, ответила она с бледной улыбкой. Вы из того же ведомства, что и Зипперлейн, или серьезнее?
Серьезнее.
Судя по возрасту, капитан или майор?
Полковник.
О, даже так Понимаете, Адам, лично я была далека от таких дел, но есть обстоятельства Хотя вы, наверное, никакой не Адам
Разумеется. Но какой-то отрезок времени мне предстоит быть Адамом Гартом, так что так и зовите. И помните, что я чертовски любознателенне по складу характера, а по профессии мне все нужно знать и всюду совать нос. Можно я буду иногда задавать вам вопросы?
Можно.
Я вам не помешал своим вторжением? Ну, скажем, устоявшиеся привычки, личная жизнь? Только откровенно.
Может быть, так даже лучше, тихо сказала красивая женщина Анна, не поднимая глаз, и мне не понравились надрывные нотки в ее голосе. Вы будете часто уходить из дому?
Наверное.
Вечерами тоже?
Скорее всего. Вам нужно, чтобы вечерами меня здесь не было?
Наоборот. Я Вчера Зипперлейнпожилой человек, полицейский с большим стажем, у него есть оружие, так что вечера его не пугают и он бы меня не понял А может, и понял бы
Вы, главное, не волнуйтесь. Я осторожно взял ее тонкие теплые пальцы, она заглянула мне в глаза, и этот взгляд не понравился еще большея понял, что только огромным усилием воли она удерживается от того, чтобы не броситься мне на шею, прижаться и зарыдать в голос. Плевать, что она видит меня впервыеей необходимо выплакаться первому встречному. Интересные дела, надо же довести человека до такого состояния
Так, сказал я. Вы хотите сказать, что вечерами здесь полезно иметь при себе оружие?
Нет, вы не поняли, она поколебалась, потом решительно закончила: Мне страшно сидеть дома вечерами. Одной.
Почему одной? У вас же есть сын.
Мы сами не знаем, есть ли у нас дети
Ах, вот как, сказал я, чтобы только не молчать.
Не подумайте, ради бога, что я сошла с ума Потом вы поймете, вы очень быстро все поймете
Хочется верить, подумал я. Пожалуй, сейчас ее вполне можно принять за истеричку, страдающую манией преследования. Но в этом городе с его головоломками нужно забыть привычные штампы. Над ее страхами как-то не хочется смеятьсяне испугаться бы чего-нибудь самому, ведь даже с самыми бесстрашными здесь происходят пугающие метаморфозы. Я читал донесения Лонера и не мог поверить, что их написал Звездочет. А потом он вдобавок Я слушал, что говорят о Некере, и не мог поверить, что это о Роланде говорят
Вы считаете, что я не в себе? спросила она напрямик, не отнимая руки.
Ну что вы. Вы очень красивая, очень милая, вы мне кажетесь абсолютно нормальной, только сильно напуганной. Я смотрел ей в глаза, старался говорить убедительнее. Успокойтесь, ради бога. У вас теперь полковник в доме, сам кого хочешь напугает, так что ему ваши страхи? Он и с ними разделается. Знаете, мне дали хороший совет, и я намерен ему следоватьничему не удивляться. Поможет, как думаете?
Не знаю Вы тактичный человек.
Иногда, вне службы.
Вы даже не спросили, чего я боюсь.
Потому что я, кажется, догадываюсь, кого
Вот видите. Страшно, да?
Возможно
У вас есть дети?
Господи, откуда
Тогда вы не поймете.
Я могу понять, что это страшно. Насколько это страшно, я пока понять не могу
Она отняла руку:
Я пойду. Вы хотите есть?
Честно говоря, не отказался бы.
Я накрою стол на веранде. Приходите минут через десять.
Она вышла, тихо притворив за собой дверь. Я расстегнул чемодан и стал устраиваться. Достал пистолет из футляра, имитирующего толстую книгу с завлекательным названием «Фонетические особенности южнотохарских наречий» и задумался: нужен он или пока что нет? Остановился на компромиссевставил обойму и засунул пистолет под подушку. В соответствии с традициями жанра. Потом в соответствии с традициями собственных привычек закурил, включил телевизор и сел в кресло.
Сквозь клубы дыма неслись конники в треуголках. Взблескивали палаши, падали под копыта знамена, палили пушки. Одни побеждали, другие деморализованно драпали, и их рубили. Кто когоабсолютно непонятно.
Итак? Строго говоря, любая операция может считаться начавшейся только тогда, когда ты начинаешь думать над собранной информацией. А информации у меня и нет. Появление Чавдара и его обряженных в обычную пехоту ювелиров можно объяснить простов городе есть некоторое количество элементов, которых нужно обезвредить. Очередная банда.
С ретцелькиндамиполный туман. Сакраментальная проблема «отцов и детей», судя по всему, выступает в качественно новом обличье. Детей просто боятся. Анна боится вечерами оставаться в обществе собственного сына. Чего-то боится Зипперлейн, комиссар полиции с тридцатилетним стажем. А чего следует бояться мне? Наверняка есть что-то, чего мне следует бояться
Так ничего и не придумав, я вышел на веранду. Анна сидела за столиком, накрытым для вечернего чая, а в глубине сада, возле клумбы с пионами, возился светловолосый мальчишка лет шести. Я охотно поговорил бы с ним, но не знал, с чего начатьу меня не было никакого опыта общения с детьми, я понятия не имел, как подступать к этим маленьким человечкам. Между прочим, эти самые детки, детишки, херувимчики розовощекие сумели каким-то образом напугать Лонерадо сумасшествия и самоубийства
Я сел. Анна налила мне кофе в пузатенькую чашку и пододвинула печенье.
Вам понравился наш город?
Чтоб ему провалиться, подумал я и сказал:
Красивый город. И сад у вас красивый. Сами ухаживаете?
Сама. Вы любите цветы?
Как сказатьпожал я плечами.
Наверное, все-таки не люблю. Не за что. С цветами я, как правило, сталкиваюсь, когда их в виде венков и букетов кладут на могилы. Возлагают. В жизни таких, как я, цветам отведена строго определенная роль. За что же их, спрашивается, любить, если они всегда знак утраты и скорби?
Хотите еще печенья? спросила Анна, когда разговор о цветах безнадежно забуксовал.
Хочу, сказал я, обернулся и перехватил ее взглядбеззвучный вопль.
Обернулся туда и сам едва не закричал. Мальчишка стоял у дерева метрах в десяти от веранды, и к нему ползла змея, голубой кронтан, ядовитая тварь была уже на дорожке, на желтом песке, в метре от ног ребенка, а он не двигался, хотя прекрасно видел ее и мог убежать. Голубая тугая лента медленно и бесшумно струилась, раздвигая тоненькие стебельки пионов, мой пистолет остался в комнате, ребенок застыл, Анна застыла, застыл весь мир
Я метнул пику для льда, каким-то чудом оказавшуюся на столе. Перемахнул через перила, в два прыжка достиг дорожки, и голова приколотой к земле змеи хрустнула под моим каблуком.
Что же ты, малышЯ наклонился к нему, хотел что-то сказать, но натолкнулся на его взгляд, как на стеклянную стену, как на выстрел.
Зипперлейн был прав. Они другие, и словами этого не выразить. Мне положено разбираться в любых чувствах, которые могут выражать глаза человека, но сейчас я не мог перевести свои ощущения в слова.
Можно сказать, что он смотрел презрительно. Или свысока. Или равнодушно, как на досадную помеху. Или злобно. Или сожалея о том, что я сделал. Каждое из этих слов имело свой смысл и было бы уместно при других обстоятельствах, но здесь все слова, вместе взятые и в отдельности, не стоили ничего. Они не годились для описания его взгляда. Всего моего опыта хватало только на то, чтобы понять: я сделал что-то абсолютно ненужное, и маленький человечек отметает меня, не собирается разговаривать, что-то объяснять. Что он другой. Что между намистена.
Я оглянулсяАнна сидела на прежнем месте, она даже не смотрела в нашу сторону. Она его боялась и не могла найти с ним общего языка, но вряд ли от этих невзгод она стала столь бессердечной, что не сказала ни слова, не подошла к сыну, только что избежавшему укуса ядовитой змеи. Стало быть, она с самого начала знала, что никакой опасности нет