Книга Жизни - Дебора Харкнесс 7 стр.

Дрожащей рукой я взяла со стола и открыла записную книжку. Мэтью подарил мне ее вскоре после нашего появления в Вудстоке поздней осенью 1590 года. Тогда ее переплет был новеньким, а страницыбелыми. За века он успел покрыться пятнами, да и бумага пожелтела. В прошлом, покидая Олд-Лодж, я спрятала книжку на верхней полке кабинета Мэтью, служившего и библиотекой. Однако экслибрис, помещенный внутри, сообщал, что нынче моя книжка принадлежит какой-то библиотеке в Севилье. На форзаце значилось: «Manuscrito Gonçalves 4890». Кто-то (наверняка это был Галлоглас) вырвал самый первый лист. Помнится, я тогда пыталась освоить гусиное перо, выводя свое имя и щедро ставя кляксы. Чернила просочились и на соседний лист, однако список монет Елизаветинской эпохи, имевших хождение в 1590 году, был вполне читабельным.

Я перелистала другие страницы. Улыбнулась рецепту снадобья от головной боли. Я училась его готовить, делая напрасные попытки стать настоящей женой Елизаветинской эпохи. Короткие записи о повседневных событиях пробудили сладостные и одновременно грустные воспоминания о Школе ночи. Часть страниц я заполнила описанием каждого из двенадцати знаков зодиака. Там было еще несколько рецептов, а в концесписок вещей для нашего путешествия в Сет-Тур. Я услышала тихий мелодичный звон: прошлое и настоящее соединились. В углах холодного камина едва заметно мерцали голубые и янтарные нити.

 Как эта книжка оказалась здесь?  спросила я, стараясь не выпадать из настоящего.

 Давным-давно мастер Галлоглас отдал ее дону Фернандо. Когда дон Фернандо в мае приехал сюда, он попросил вручить книжку вам.

 Чудо, что все эти предметы дожили до наших дней. И как тебе удавалось столько лет прятать их от меня?

Мэтью взял со стола серебряную крысоловку. Помнится, он поддразнивал меня, когда я заказала крысоловку одному из лучших часовых мастеров Лондона, который дорого брал за свою работу. Мною тогда двигало желание переловить всех крыс, разгуливающих по чердаку нашего дома в Блэкфрайерсе. Месье Валлен сделал крысоловку в виде кошки, у которой двигались уши, а на носу сидела крошечная мышь. Мэтью намеренно нажал пружину, и острые кошачьи зубы вонзились в его палец.

 Мы делали то, что от нас требовалось, милорд. Ждали. Молчали. И не теряли веру, что время снова приведет мадам де Клермон в Сет-Тур.  В уголках рта Алена застыла грустная улыбка.  Если бы сир Филипп смог дожить до этого дня

При мысли о Филиппе у меня заколотилось сердце. Должно быть, он знал, какую злобу и неприятие вызову у них яих новая сестра. Тогда почему он поставил меня в столь трудное положение?

 Диана, ты не устала?  спросил Мэтью, беря меня за руку.

 Нет. Просто воспоминания нахлынули.

Я взяла миниатюры, запечатлевшие нас с Мэтью в изящных нарядах Елизаветинской эпохи. Портреты написал Николас Хиллиард по просьбе графини Пемброк. Они с графом Нортумберлендом вручили нам эти миниатюры в качестве свадебного подарка. Вначале они были друзьями одного Мэтью, равно как и члены Школы ночи: Уолтер Рэли, Джордж Чапмен, Томас Хэрриот и Кристофер Марло. Вскоре большинство из них стали и моими друзьями.

 Миниатюры нашла мадам Изабо,  пояснил Ален.  Она каждый день внимательно просматривала газеты, ища ваши следы. То есть искала что-нибудь необычное, выделяющееся из общего потока событий. Когда мадам Изабо увидела объявление о продаже миниатюр на аукционе, то послала мастера Маркуса в Лондон. Вот там он и познакомился с мадемуазель Фиби.

 А это рукав от твоего свадебного платья.  Мэтью дотронулся до ветхой ткани, проведя пальцем по вышитому рогу изобилиятрадиционному символу богатства.  Никогда не забуду, как ты спускалась по холму в деревню. Пылали факелы, а дети расчищали заснеженный путь.  Его улыбка была полна любви и удовлетворенной гордости.

 После свадьбы многие деревенские мужчины предлагали мадам де Клермон свое ухаживание на случай, если вы устанете от нее,  усмехнулся Ален.

 Спасибо, что сохранили для меня всю эту зримую и осязаемую память.  Я повернулась к столу.  Ведь так легко поверить, будто наше путешествие в тысяча пятьсот девяностый годплод моих безудержных фантазий и в действительности мы там никогда не были. Но вещи оживляют то время, делают его реальным.

 Сир Филипп полагал, что у вас могут возникнуть такие мысли. Но есть еще два предмета, на которые я хочу обратить ваше внимание, мадам де Клермон.

Алан подал мне расходную книжку. Она была плотно перевязана веревочкой, а узел прикреплен к обложке кусочком воска.

 Что это?  спросила я, беря книжку.

Толщиной она значительно уступала расходным книгам в кабинете Мэтью, где отмечались финансовые операции ордена Рыцарей Лазаря.

 Ваши счета, мадам.

 Я думала, моими финансами занимается Хэмиш. Он оставил мне кучу документов на подпись.

 Мистер Осборн ведает финансовой стороной вашего брачного контракта с милордом. А это средства, которые вы получили от сира Филиппа.

Взгляд Алена задержался на моем лбу, на том месте, которое Филипп пометил своей кровью, удочеряя меня.

Испытывая любопытство, я сломала печать и открыла книжку. В нее периодически добавлялись чистые страницы, для чего приходилось менять переплет. Первые записи были сделаны на плотной бумаге XVI века и датированы 1591 годом. Среди нихсумма, врученная мне Филиппом в качестве приданого: 20 тысяч золотых венецианских цехинов и 30 тысяч серебряных рейхсталеров Священной Римской империи. Деньги эти не лежали мертвым грузом, а постоянно куда-то вкладывались, чтобы приносить более выгодные проценты. На них покупались дома и земли, которые тоже приносили доход. Все эти не слишком понятные мне операции методично фиксировались аккуратным почерком Алена. Я перелистала книжку, дойдя до последней страницы. Она была совсем новенькой и представляла собой нечто вроде окончательного финансового отчета, датированного 4 июля 2010 годаднем нашего приезда в Сет-Тур. Увидев сумму в строке доходов, я выпучила глаза.

 Простите, что не сумел порадовать большей суммой,  торопливо произнес Ален, приняв мою реакцию за недовольство.  Я вкладывал ваши деньги наравне со своими, но более прибыльные и, следовательно, более рискованные вложения потребовали бы одобрения сира Болдуина, а он не подозревал о вашем существовании. Как вы понимаете, ему было незачем раньше времени знать о вас.

 Ален, я даже не представляла, что настолько богата.

Подписывая со мной брачный контракт, Мэтью перевел на мое имя весьма значительные средства, но сумма, указанная в книжке, превосходила их в несколько раз. Филипп хотел, чтобы я, как и все женщины семьи де Клермон, была финансово независимой. Мой свекорживой или мертвыйвсегда добивался желаемого. Этим утром я получила подтверждение.

 Спасибо,  сказала я Алену, откладывая книжку.

 Был рад вам услужить,  ответил он, поклонился, а затем что-то достал из кармана.  И наконец, сир Филипп велел передать вам это.

Ален вручил мне довольно неказистый конверт из тонкой волокнистой бумаги. На нем было выведено мое имя. Полоска клея давным-давно высохла, но клапан конверта надежно удерживали застывшие капли черного и красного воска. К одной из них была прикреплена древняя монетаособый знак Филиппа.

 Сир Филипп трудился над этим письмом более часа, а когда написал, заставил меня прочитать ему вслух. Он хотел удостовериться, что в письме есть все, о чем он хотел сказать.

 Когда?  хрипло спросил Мэтью.

 В день его смерти,  ответил Ален, явно встревоженный завершающим этапом своей миссии.

Мое имя было написано неровным дрожащим почерком. Так мог писать либо глубокий старик, либо кто-то настолько ослабевший, что перо его плохо слушалось. Передо мной было наглядное подтверждение чудовищных страданий, перенесенных Филиппом. Я провела пальцами по буквам своего имени. Достигнув последней буквы, я ощупала поверхность конверта, стараясь вытянуть из букв то, что они скрывали. Вначале появилась маленькая черная лужица, которая быстро приобретала очертания мужского лица. Оно еще сохраняло прежнюю красоту, хотя было искажено болью. Я помнила мудрые рыжевато-коричневые глаза Филиппа, искрящиеся юмором. Сейчас на месте одного темнела пустая глазница.

 Ты не говорил мне, что нацисты ослепили твоего отца на один глаз.

Я знала о зверских пытках, чинимых над моим свекром, однако и представить не могла, до какой степени простирались зверства нацистов. Лицо Филиппа было изранено. Хвала судьбе: пять букв моего имени не могли дать более детальный портрет. Я осторожно коснулась щеки Филиппа. Изображение пропало, оставив на конверте чернильное пятно. Тогда я щелкнула пальцами, сотворив маленький вихрь. Когда он перестал бушевать, буквы на конверте заняли прежние места.

 Знаете, мадам де Клермон, сир Филипп часто говорил с вами о своих бедах,  тихо продолжал Ален.  Особенно когда боль становилась нестерпимой.

 Говорил с ней?  оцепенело спросил Мэтью.

 Почти ежедневно,  кивнул Ален.  Чтобы никто случайно не подслушал, он велел мне удалять всех из той части замка, где он лежал. Мадам де Клермон дарила сиру Филиппу утешение, как никто другой.

Я перевернула конверт, провела пальцем по выпуклостям древней серебряной монеты.

 Когда Филипп добавлял к письмам монеты, адресаты их потом ему возвращали. Лично. Тогда как я смогу это сделать, если он покинул наш мир?

 Возможно, ответ ты найдешь в письме,  предположил Мэтью.

Я осторожно извлекла монету, затем вскрыла конверт и достала сложенный лист бумагинастолько хрупкий, что мне было боязно его разворачивать.

Мои ноздри уловили слабый запах лавра, фиг и розмарина.

Взглянув на письмо, я мысленно поблагодарила свой опыт чтения самых трудных и неразборчивых почерков. Освоившись с написанным, я стала читать письмо вслух.

Несколькими последними словами я буквально поперхнулась. Потом они прозвучали еще раз, отразившись от стен.

 Значит, Филипп ждет, что я верну ему монету.

Я представила, как он стоит и ждет, пока Харон не перевезет меня на другой берег реки Стикс. Наверное, рядом с ним будут стоять Эмили и мои родители. Я закрыла глаза, прогоняя мрачные картины.

 Как понимать его слова: «Спасибо, что держала мою руку»?  спросил Мэтью.

 Я пообещала твоему отцу, что в тяжкие дни не оставлю его одного, а буду рядом с ним.  Мои глаза наполнились слезами.  Как я могла забыть об этом?

 Не знаю, любовь моя. Однако тебе удалось сдержать свое обещание.  Мэтью наклонился, поцеловал меня и заглянул через плечо на строки отцовского письма.  А Филипп, как всегда, сумел оставить последнее слово за собой.

 То есть как?  спросила я, вытирая мокрые щеки.

 Он оставил письменное подтверждение, что удочерил тебя добровольно и с радостью.  Длинный белый палец Мэтью коснулся хрупкого бумажного листка.

 Потому-то сир Филипп и хотел, чтобы мадам де Клермон как можно скорее все это получила,  согласился Ален.

 Все равно не понимаю,  пожала я плечами.

 Драгоценные камни, сумма твоего приданого и, наконец, отцовское письмовсе это весомые доказательства. С ними ни детям Филиппа, ни даже Конгрегации уже не заявить, что Филипп удочерил тебя насильно, против своей воли.

 Сир Филипп хорошо знал своих детей. Часто он не хуже любой ведьмы предвидел их будущее,  кивая, подтвердил Ален.  Не буду мешать вашим воспоминаниям.

Поблагодарив Алена, Мэтью дождался, когда его шаги затихнут, потом внимательно и встревоженно посмотрел на меня:

 Это не сильно по тебе ударило, mon coeur?

 Ничего, я справлюсь,  ответила я, глядя на стол.

Там было разложено прошлое. Вот только где взять ясное будущее?

 Пойду переоденусь,  сказал Мэтью, чмокая меня в щеку.  Я недолго. Потом спустимся на завтрак.

 Не торопись,  ответила я, добросовестно изображая искреннюю улыбку.

Когда Мэтью ушел, я потянулась к золотому наконечнику стрелы. Вспомнила, как Филипп настоял, чтобы я надела его на свадьбу. Тяжесть наконечника действовала успокаивающе. Металл быстро нагрелся от моего прикосновения. Я перекинула цепь через голову. Острие наконечника замерло у меня между грудей. Его грани успели стереться и не царапали кожу.

В кармане джинсов что-то зашевелилось. Сунув руку, я достала связку шелковых нитей. Нити прядильщицы. Они вместе с нами переместились из XVI века. Но если рукав свадебного платья выцвел и истлел, если выцвели ленточки, которыми были перевязаны мои письма, то нити были яркими и крепкими. Они переплетались и танцевали вокруг запястий, словно яркие змейки. Их сплетения давали новые оттенки, чтобы через мгновение вернуться к первоначальным цветам. Затем нити поползли к голове и добрались до волос, словно что-то там искали. Я осторожно их вытащила и спрятала в карман.

Мне была уготована участь прядильщицы. За короткое время я научилась плести сложные узлы заклинаний. Но смогу ли я когда-нибудь понять хитроумные узоры паутины Филиппа де Клермона, которую он сплел больше четырехсот лет назад, принеся кровную клятву и сделав меня своей дочерью?

Глава 4

 Ты собирался когда-нибудь рассказать мне о своей роли ассасина в семье де Клермон?  спросила я, протянув руку за грейпфрутовым соком.

Я завтракала на кухне, где Марта накрыла стол. Мэтью сидел напротив и молча смотрел на меня. Он сумел тайком провести сюда Гектора и Фаллона. Собаки прислушивались к нашему разговору, но еще больше их интересовала еда, расставленная на столе.

 И услышу ли я об отношениях Фернандо с твоим братом Хью? Меня растили две женщины, которые были не просто близкими подругами. Не стоило скрывать от меня такие сведения из боязни, что я могу их осудить.

Гектор и Фаллон посмотрели на Мэтью. Как и я, они ждали ответа. Мэтью продолжал молчать. Тогда собаки вернулись к созерцанию еды.

 А Верена показалась мне симпатичной,  сказала я, намеренно провоцируя мужа.

 Симпатичной?  изогнул нависшие брови Мэтью.

 Ну, за исключением ножа, который она таскает за голенищем,  уточнила я, довольная, что моя стратегия сработала.

 Ножей,  поправил меня Мэтью.  Ты видела лишь один. Второй спрятан у нее на поясе, а третийв лифчике.

 Никак Верена успела побывать в герлскаутах?

Похоже, теперь был мой черед удивляться. Увы, ответить Мэтью не успел. В кухню черно-синим вихрем влетел Галлоглас, а за нимФернандо. Мэтью тут же вскочил на ноги. Собаки тоже поднялись, но он указал на пол, и псы немедленно легли.

 Доканчивай завтрак и потом сразу в башню!  приказал Мэтью, прежде чем исчезнуть.  Собак возьми с собой. Вниз не спускайся, пока я не приду.

 Что случилось?  спросила я у Марты, оглядывая внезапно опустевшую кухню.

 Болдуин в замке,  ответила она, сочтя такой ответ достаточным.

 Маркус!  вырвалось у меня.

Я вспомнила: Болдуин явился сюда, чтобы повидаться с сыном Мэтью. Я вскочила со стула. Собаки последовали моему примеру.

 Где Маркус?

 В кабинете Филиппа,  хмуро ответила Марта.  Сомневаюсь, что Мэтью хочет видеть там и тебя. Не исключено кровопролитие.

 Мне к такому не привыкать.

Сказав это, я оглянулась и нос к носу столкнулась с Вереной. С ней был высокий, худощавый пожилой джентльмен. Я сразу отметила его добрые глаза. Пробормотав извинение, я попыталась их обойти.

 Куда это ты собралась?  спросила Верена, загораживая мне путь.

 В кабинет Филиппа.

 Мэтью велел тебе идти в его башню.  Глаза Верены сощурились.  Он твоя истинная пара, и ты должна повиноваться ему, как добропорядочная жена вампира.

Она говорила с легким немецким акцентом. Пожалуй, нет. Ее акцент был странной смесью, вобравшей особенности немецкого языка Германии, Австрии и Швейцарии.

 Как же вам всем не повезло, что я ведьма.

Пожилой джентльмен с едва скрываемым любопытством наблюдал за нашей перепалкой.

 Диана Бишоп,  сказала я, протягивая ему руку.

 Эрнст Нейман. Я муж Верены.

Его акцент указывал на уроженца Берлина.

 Зачем препятствовать Диане, Schatz? Пусть идет вслед за мужем. И тебе стоит поторопиться. Я же знаю, как ты не любишь пропускать ожесточенные споры. Я подожду в гостиной вместе с остальными.