Нервы Костоева были натянуты до предела (да к тому же вот уже два года он не прибегал к успокаивающему действию сигарет). Днем и ночью ходил он по улицам и паркам. Поздно вечером он встретил женщину, бегущую по темной дорожке, окруженной деревьями.
— Вы бы бегали по освещенным местам, — сказал Костоев.
— А вам какое дело? — парировала женщина.
— Когда найдут ваш труп, вот тогда это будет мое дело!
Все изменилось 30 октября, когда в лесу неподалеку от станции «Лесхоз» было найдено тело шестнадцатилетнего мальчика. В этот раз самым существенным было не место преступления и не почерк убийцы. Самым важным было то, что через день или два после убийства на тропинке в лесу обнаружили аккуратно сложенную одежду убитого. Местные жители клялись, что одежды раньше они не видели. А на следующий день поступило сообщение, что обнаружена привязанная к дереву красная тряпка, которой тоже раньше не было.
Все это сильно задело Костоева. Преступник насмехался: уж коли поиски трупа отнимают у тебя столько времени, может быть, тебе помочь? — вызов, плевок в лицо или поднесенный к лицу волосок, как в детстве перед дракой.
Не является ли это, однако, частью некой сигнальной системы, с помощью которой преступник определяет, найдено ли тело и безопасно ли данное место?
Дело в том, что и одежда убитого и красная тряпка на дереве были положены так, что их можно было увидеть издалека. Расчет преступника мог быть таким. Явившись с очередной жертвой на тоже место, он видит, что одежда лежит, значит, труп не нашли и здесь можно остановиться и оставить очередную жертву. Если одежда или тряпка на дереве исчезли, значит, труп нашли и на этом месте может быть засада.
Игра пошла по иному пути. Костоев тоже должен был сыграть по-другому.
Вынужденный бороться не только с нерадивыми работниками милиции, но и с веянием нового времени, — когда в средствах массовой информации сообщалось о преступлениях все, начиная с места и обстоятельств обнаружения трупа, Костоев все же сумел справиться с газетчиками. Убийца не должен знать о том, что известно следствию. Костоев велел своим сотрудникам данную фазу расследования засекретить. Он всегда допускал возможность, что убийца имеет связи в местных правоохранительных органах. Мог он получать информацию также и от средств массовой информации.
Седьмая за 1990 год жертва — красивый, атлетического сложения светловолосый шестнадцатилетний мальчик по имени Виктор Тищенко — был найден недалеко от города Шахты 3 ноября, спустя всего три дня после того, как его убили. И на этот раз убийца положил куртку мальчика у тропинки, где та не могла не привлечь внимания прохожих. Стоя под ледяным дождем, Костоев сказал вслух, не то клянясь, не то констатируя факт:
— Уж теперь-то я его достану!
Восемь дней спустя, 11 ноября, Яндиев и работавший с ним в паре майор милиции Иван Воробьинский, отыскали двух свидетелей, девушек — студенток мединститута. Несколько месяцев тому назад в пригородном поезде они видели мужчину, который довел до слез мальчика, требуя, чтобы тот куда-то с ним пошел. Вероятно, мальчика должна была встретить мать, потому что мужчина твердил:
«Я твою мать знаю. Пойдем со мной, а потом я отведу тебя к маме».
— Видели вы этого мужчину впоследствии?
— Да, он часто ездит в электричках, — ответила одна из студенток.
— Вы могли бы его узнать?
— Да.
Костоев беседовал со свидетельницами 12 ноября. Спросил, не согласятся ли они поработать несколько дней в поездах и железнодорожных вокзалах в сопровождении людей в штатском. Студентки согласились, и Костоев договорился, что они начнут эту работу со следующего дня.
Студентки уже собирались уходить, когда раздался телефонный звонок. Еще один труп. На станции «Лесхоз». Женщина.
Труп заливал ледяной дождь. У обступивших его людей в пальто и шляпах изо рта шел легкий пар.
На сей раз собрались все — руководители ростовских правоохранительных органов и основные сотрудники Костоева.
Костоев вспылил:
— Как это могло случиться? Ведь это одно из тех мест, за которым я велел установить самое серьезное наблюдение! Вы же знаете, что 30 октября здесь же был труп мальчика?
— Наши люди на своих постах, — отвечал начальник милиции. — Они записывали фамилии. В основном здесь ходят грибники, попал даже один человек, которого мы уже проверяли несколько лет назад.
— Как его фамилия?
— Не помню, надо посмотреть рапорт.
Последний рапорт этого поста наблюдения, в котором фиксировались фамилии проверяемых, еще не был отправлен в Ростов, и Костоев поехал знакомиться с ним в отдел милиции.
В рапорте сообщалось, что 6 ноября 1990 года одетый в штатское милиционер Игорь Рыбаков, дежуривший на станции «Лесхоз», в числе других заметил подозрительного мужчину. Обмыв обувь у колонки рядом с домом начальника станции, мужчина пересек пути и зашел под навес на платформе. Рыбаков заметил, как тот сердечно поздоровался с тремя грибниками, укрывшимися от дождя. Это был высокий мужчина с седыми волосами и большим темным рюкзаком, одна из лямок которого была порвана и завязана узлом. В приоткрытом рюкзаке виднелось нечто вроде одежды. У мужчины был забинтован палец, на руках и правом ухе — свежие царапины.
Рыбаков представился и спросил у мужчины документы. Тот предъявил паспорт, с которого милиционер записал в свою книжку его имя и фамилию: «Андрей Чикатило».
Начальник Рыбакова прибыл на станцию чуть позже, и Рыбаков дал устный рапорт, добавив, что ему, вероятно, следовало бы проследить за мужчиной, но он боялся оставить пост, поскольку напарник его не явился. Рапорт Рыбакова так и не попал в центральный архив Буракова, и Костоев понял, что, вероятно, его передали по телефону, но сочли данные несущественными; в конце концов, подозреваемого уже проверяли и это впоследствии подтвердилось.
Андрея Чикатило действительно проверяли в 1984 году в связи с убийством в Шахтах.
Несмотря на позднее время и проливной дождь, Костоев тут же отправился в управление шахтинской милиции и затребовал дело Чикатило 1984 года. Оно оказалось небольшим, подозреваемый тогда не заинтересовал органы; в папке был лишь ордер на арест Чикатило за «кражу социалистической собственности»: аккумулятора и куска линолеума. Однако то, что прочел Костоев, вызвало у него желание узнать больше.
На допросе Чикатило признал, что страдает «половой несостоятельностью» — тот же самый термин был использован в основной версии, те же слова произносил Сливко, когда рассказывал о себе. Чикатило признавался в попытке сексуального растления нескольких детей, в результате чего вынужден был оставить профессию учителя — у Сливко была та же самая профессия. Заставляли задуматься и некоторые факты служебной биографии Чикатило, особенно то, что он поступил на работу в Ростове в августе 1984 года — как раз когда там началась волна убийств.
На следующее утро Костоев позвонил майору Буракову, руководителю центрального милицейского штаба в Ростове.
— Вы помните некоего Чикатило?
— Что-то знакомое.
— Я бы хотел просмотреть оперативные материалы на Чикатило, доступ к которым, если подходить строго, разрешен только сотрудникам уголовного розыска.
Когда Костоев знакомился с материалами, в нем росли одновременно уверенность и удивление. Удивление тем, что эти материалы не были представлены следствию. Уверенность как бы от того, что все, что он читал о Чикатило, выглядело очередной страницей жизнеописания искомого убийцы. Более всего поразило Костоева описание слежки за Чикатило, когда тот выходил из поезда на вокзале. А уж тем более — факт обнаружения у него при аресте острого ножа, веревки и баночки вазелина.
Однако кровь его была группы А, а сперма убийцы имела группу АВ.
Этот факт мог в корне разрушить все надежды. А может быть, нет? Ведь в лабораториях нередко допускают ошибки.
К тому же в некоторых недавних биологических работах было установлено существование «парадоксальных выделений»: иногда, правда в очень редких случаях, люди могут иметь кровь и сперму разных групп либо, при определенных условиях, группы крови и спермы способны достичь той границы, за которой они могут считаться разными.
Первым делом Костоев принялся ксерокопировать заинтересовавшие его страницы, нимало не заботясь о том, разрешено это или нет. Он не спрашивал разрешения, нужно было торопиться. Его сотрудникам предстояло проверить многие данные; нужно было установить даты командировок Чикатило и многое другое, что вытекало из обнаруженных материалов.
Дело приобретало конкретные очертания.
Костоев поручил Нине Петровне проверить по документам возможность нахождения Чикатило в том или другом месте в дни убийств и дал ей инструкцию, как это делать. Имя его самого ни в коем случае не должно было называться.
Несомненно, за Чикатило следовало установить слежку. В КГБ имелись настоящие мастера тайного наблюдения, но с административной точки зрения поручить им эту задачу было хотя и возможно, но весьма сложно, и потребовалось бы время. При этом возникло бы противодействие со стороны ростовской милиции, претендовавшей на исключительное право вести операцию.
Если же поручить слежку ростовской милиции, возможно возникновение другой проблемы. Уловив хоть малейший признак слежки, Чикатило вполне может броситься под машину или повеситься. Костоев не в состоянии был отделаться от ощущения, что в ростовской милиции найдутся люди, которые сочтут этот выход самым удобным.
На следующий день кое-что прояснилось. Информация по поводу деловых поездок Чикатило, собранная Ниной Петровной и сотрудниками Костоева, свидетельствовала, что тот практически мог оказаться на месте любого места преступления в те самые дни, когда преступления эти были совершены. Поэтому 17 ноября Костоев поручил ростовской милиции установить за Чикатило постоянное наблюдение.
В те ноябрьские дни небо было затянуто тяжелыми тучами, шел снег, под ногами хлюпала слякоть.
Костоев не мог ждать, когда Чикатило поймают на месте нового преступления. Рано или поздно придется его арестовать. Вместе с тем у Костоева не было никакого сомнения в том, что 6 ноября, когда милиционер Рыбаков встретил Чикатило на платформе «Лесхоз», в находившемся при нем рюкзаке лежали вырезанные у последнего трупа молочные железы и матка. И если Рыбаков, не проводя досмотра его рюкзака, потребовал у него паспорт и записал его фамилию, Чикатило вряд ли скоро пойдет на новое преступление. Вся история этих преступлений подтверждала, что Чикатило был предельно осторожен. Теперь главной задачей стало разработать стратегию допросов, в которых сконцентрировалось бы все то, что было известно Костоеву о Чикатило и его преступлениях.
Вернувшись в номер 339 гостиницы «Ростов», Костоев принялся рассматривать фотографию Андрея Чикатило, полученную в отделе кадров предприятий, где тот работал. У Чикатило были темные зрачки, окруженные серой радужной оболочкой, — глаза, которые, казалось, смотрят мимо тебя.
Ясно было одно: об известном принципе «признание смягчает вину» в данном случае не могло быть и речи.
Отныне Чикатило находился под постоянным наблюдением с самого утра, когда он выходил из своей квартиры в Новочеркасске, ехал в электричке на ростовский завод, и до того часа, когда возвращался домой и гасил свет. Он вел тот же образ жизни, к которому привык за долгие годы, носил серую и коричневую одежду, на плече таскал синюю сумку, покупал в киоске газеты и вовремя возвращался домой к ужину.
У Чикатило была явная склонность завязывать разговоры с детьми и подростками, но он обрывал их всякий раз, когда рядом оказывался кто-либо из взрослых. Судя по старым милицейским рапортам, Чикатило постоянно «охотился», выискивая слабых и заблудившихся, ища безопасные возможности.
Костоев провел беспокойную ночь. Он боялся того же, чего ожидал от слежки, — что Чикатило застанут на месте преступления. Что-то говорило ему, что Чикатило не выйдет живым из этой передряги, что он либо покончит с собой, либо его застрелит не в меру ретивый милиционер.
Костоев понимал, что если и существуют какие-то веские улики, то их, скорее всего, следует искать в квартире Чикатило, либо в одном из тех мест, куда он имел доступ. Эти квартиры нельзя было обыскать до ареста Чикатило. Но как же его арестовать, не располагая серьезными доказательствами?
У Костоева были основания арестовать Чикатило в качестве подозреваемого на десять суток, но в этом был большой риск. Если не удастся добиться признания, Чикатило придется отпустить, и, опять же в соответствии с законом, его нельзя будет вновь арестовать по подозрению в совершении тех же самых преступлении. В общем, как повезет.
Ночью 18 ноября Костоев принял решение, точнее, сразу два. Чтобы воплотить их в жизнь, требовался день работы с документами. Люди, осуществлявшие слежку за Чикатило, получили еще два дня, опасных дня, когда его могли застать на месте преступления.
На следующее утро, в условиях полной секретности, в том числе от ростовской милиции, Костоев обратился к прокурору Ростовской области за санкцией на арест Андрея Чикатило. Одновременно он направил запрос начальнику управления КГБ по Ростовской области генерал-майору Кузнецову:
«Учитывая тяжесть расследуемых преступлений и особенности личности подозреваемого, Андрея Чикатило, я обращаюсь с просьбой разрешить содержание Андрея Чикатило в следственном изоляторе КГБ в г. Ростове-на-Дону.
Довожу до вашего сведения, что арест Андрея Чикатило намечен на 20 ноября».
И вот наступило 20 ноября. Андрей Чикатило в помещении, заполненном фотографами, милиционерами, секретаршами.
Фотограф сделал несколько торопливых шагов вперед, и его вспышка на мгновение ослепила Чикатило.
После краткого формального допроса Чикатило пожаловался на боли в сердце и попросил перенести допрос на следующий день. Костоев был только рад этой просьбе: он хотел беседовать с Чикатило наедине, а кабинет начальника управления милиции был полон народу, — и удовлетворил его просьбу. Три дня размышлял он в своем гостиничном номере и четко определил для себя метод, как можно сломить этого маньяка — предложить ему то, чего он заслуживает менее всего на свете: сострадание.
Часть IV
Глава 15
Костоев велел привести арестованного в кабинет номер 211.
— Здравствуйте, Андрей Романович.
Чикатило промолчал.
— Почему вы не здороваетесь, Андрей Романович?
Чикатило продолжал молчать.
— Послушайте, Андрей Романович. Я — следователь, которому поручено ваше дело, а вы — человек, находящийся под арестом. Нам предстоит совместная работа, так что давайте относиться друг к другу с уважением.
— Здравствуйте, — едва слышно произнес Чикатило.
— Можете сесть, — сказал Костоев, радуясь первой маленькой победе.
Он смотрел, как Чикатило, сгорбившись, направляется к креслу: в его медленной старческой походке был словно бы упрек следователю: «Ну как вы можете обращаться подобным образом с человеком моего возраста?»
Было около четырех часов дня. Костоев оттягивал допрос, пока не поступит известие о том, что в квартире Чикатило произведен обыск. Это была последняя возможность получить хоть какие-нибудь вещественные доказательства — окровавленную одежду или что-нибудь из вещей жертв. Однако в квартире Чикатило, как и в тех местах, где он совершал преступления, ничего не обнаружили.
Разные ножи, числом двадцать три, какие-то газеты, и ни одной улики.
— Как вы себя чувствуете сегодня, Андрей Романович? Вчера вы говорили о болях в сердце. Надеюсь, все прошло и мне не придется вызывать доктора?
— Нет, — ответил Чикатило.
Костоев намеренно поставил вопрос таким образом, чтобы можно было ответить и «да», и «нет». Не имело никакого значения, что скажет Чикатило. Главное — не терять с ним контакт.
Чикатило держался холодно, флегматично, равнодушно. С ним трудно было общаться, на него трудно было чем-то воздействовать.
— Мне кажется, вот чем нам бы следовало заняться, — предложил Костоев. Для начала просто поговорим, а затем проведем официальный допрос. Если пожелаете — в присутствии адвоката.
Чикатило промолчал, но Костоев видел, что он все еще владеет вниманием арестованного. Разговор был важен и для самого Чикатило, который мог составить представление о том, в чем его обвиняют.