Конечно, присутствует здесь и убеждение, что людям нужно заглянуть в угрюмые подвалы преступного сознания,а дело Чикатило дает к тому большие возможности. Я читала одно из писем, которое Чикатило написал в самом начале следствия и где он пытался себя объяснить. На каком-то усредненно-интеллигентном языке он уверял, что в его преступлениях виноваты советская власть, те страшные социальные условия, в которых он рос,он повторяет, таким образом, известную теорию «среды», будто бы всегда во всем виноватой (окружающая среда, разумеется, многое определяет в человеке, но все же не из-за советской же власти Чикатило жрал человечину). Р. Лурье показывает истинные причины, глубинные процессы, происходящие в душе преступника, который одновременно и боится и жаждет своих кровавых наслаждений.
Следователь Костоев, разумеется, взят в плане обычной реальной жизни, без всяких душевных борений и бездн. Эторазумное начало, совершенное нравственное здоровье, профессиональная деятельность, в которую он влюблен, находится в полном согласии с законами божескими и человеческими. К своей заветной мечтенайти убийцу!он рвется всей душойцельной душой, ничуть не разорванной. Да, он в тревоге, порой в отчаянии, но и тревога эта и отчаяние определены внешними обстоятельствами (тем, что он долго не может поймать убийцу), внутренний мир его неизменно остается крепким.
Я помню, в каждом нашем телефонном разговоре я спрашивала Иссу Костоева: что с делом?
Глухо,отвечал он угрюмо.Глухо.
И я перестала спрашивать. Нетрудно было понять, как ему тяжело. Каждое новое убийство было для него ужасом, на каждое он ехал, зная, что сейчас увидит такое, чего никогда еще не видали даже такие, как у него, всего повидавшие глаза.
И перед каждой жертвой он стоял, проклиная себя: эта женщина (девочка, мальчик), она мертва потому, что он, Исса Костоев, не схватил убийцу. Если бы схватил, она сейчас была бы жива и здорова. А он не смог.
При подобных обстоятельствах автор оказался в затруднительном положении: трудно строить рассказ на одном и том же многократно повторяющемся сюжетеи опять убийство, и снова мы его не раскрыли, и опять, и снова,все это в конце концов может вызвать раздражение читателя. Ясно, что перед автором стояли задачи куда более сложные, чем изложение простого хода следственных действий.
Словом, Чикатило с его преступлениями оказался автору интересней и понятней, чем следователь с его поиском.
Между тем книга называется «Охота на дьявола», а всякую охоту мы, как правило, видим с точки зрения одного из ее участниковлибо охотника, либо предмета охоты, и сочувствуем либо той, либо другой стороне. Когда охотники идут на волков, мы обычно на стороне охотников, мы знаем, в чем их цель, оцениваем их смелость, их профессионализм, тревожимся за них (если это действительно охота, а не бойня с вертолетов, как это теперь бывает).
Но ведь можно стать и на сторону хищника, как это сделал в своей песне Владимир Высоцкий. «Рвусь из сил, из всех сухожилий», снег, запятнанный неповинной волчьей кровью,и наша радость, когда зверь ушел за флажки и спасен. В истории, изложенной в книге, все симпатии, разумеется, однозначно на стороне охотника, мы горячо желаем ему удачи, и в досаде, когда зверь уходит за флажки. И тем не менее он описан с чувством (неважно каким), и описан ярко.
А охотник?
Ему посвящено множество страниц, не меньше, чем его противнику, но в изложении можно заметить немало недостатков и просчетов, это видно уже в начале книги, в самом ее построении. Повествование идет двумя путями (жизнь Чикатило и жизнь Костоева), которые затем сливаются в один путь. Кстати, судьба распорядилась так, что оба они стали жертвами советской властигорестными жертвами с самого детства. Чикатило рос во время великого голода, устроенного Сталиным (когда бытовало людоедствов книге недаром приведен страшный рассказ матери Чикатило о том, как погиб ее старший сын). Иссе было два года, когда он вместе со всей своей семьей и всем своим народом был отправлен в Казахстанавтор стократ прав, рассказывая нам о зверской операции НКВД в феврале 1944 года, когда весь ингушский народ, за исключением тех, кого убили на месте, был погружен в теплушки, чтобы двинуться в дальний путь, который для многих стал последним. Костоев с детства ощутил тяжкий гнет власти (и с детства бунтовал против негозамечателен эпизод, когда одиннадцатилетний Исса бросился с кулаками на мальчика за то, что тот плакал, узнав о смерти Сталина,и сам комендант потащил маленького ссыльного в комендатуру). Страдания, которые он пережил вместе со всем народом, жизнь с клеймом «спецпереселенца», едва ли не «врага народа»,только зная все это, можно понять характер Иссы Костоева с его обостренным чувством правды и справедливости.
Но и эти две начальные жизненные линии, следователя и преступника, опять же изложены неравноценно, у них разная динамика: если Чикатило стал на свой ужасный путь, уже идет этим путем, то Костоев еще только вступает в жизнь, учится, начинает работать, женитсяперепад напряжение (и спад читательского интереса) налицо. Но самое главное заключается в том, что Р. Лурье, излагая другие уголовные дела, расследованные Иссой, все-таки скользит по поверхности, не достигает должной глубины.
Словом, Р. Лурье многое угадал в Чикатило.
Костоева он не разгадал.
Конечно, и в раннем деле (Гавриловой), о котором рассказал автор, иже виден Костоев, который идет напролом, наперекор следственным штампам и воле начальства (и это чистая правда, что Гаврилова, из камеры смертников вышедшая на свободу, потом, встретила Иссу на улице, падала на колени и обнимала его ноги с криками: «Люди! Вот человек, который спас мне жизнь!» Исса говорит, что это стало его ужасом, когда он, завидев издали Гаврилову ждалвот сейчас впять подбежит и станет обнимать его ноги). Но были дела несравненно более сложные, значительные и глубокие. И уж несравненно более увлекательные.
Не могу понять как автор мог пройти мимо дела Владимира Стороженков книге этому делу уделено не более пяти страниц, между тем оно было не только одним из самых интересных с детективной точки зренияза ним поднимались крупные проблемы. И собственно следственные, и важнейшие общеправовые. И общественные. На этом деле, поразительном, как его ни трактуй, пожалуй, легче всего было бы сказать, что это такоефеномен Иссы Костоева.
Пропуск, который необходимо заполнить.
Да, тогда, в восьмидесятых годах, на Смоленск и его окрестности обрушилась страшная беда: стали пропадать женщины, а потом их находили в оврагах, лощинах, на свалках, там лежали они, замученные, поруганные, задушенные, иной раз полгода лежали, иной раз год.
Кто-то нападал на них по ночам в глухих местах, на темных дорогах. Одна женщина сошла с автобуса на шоссе, до дому ей было не более полукилометра, но эти полкилометра она не прошла. Другая погибла и вовсе неподалеку от своего дома. Не только родные убитых, все в Смоленске были близки к безумию, когда пытались представить себе: ночь, пустынная дорога, одинокая женщинакто-то крадется за ней, нападает сзади (или их несколько, и они открыто преграждают ей путь?)что в ту минуту в ее беспомощной душе? Все, что происходило с ней дальше, людское воображение представить себе не могло (полную картину происшедшего эмали только судмедэксперты). Такие преступления могли повторяться снова и снова, в Смоленске большой завод, на котором работают по большей части женщины, многие из них живут в предместье или в областичто им делать, когда они в ночной смене? Не у каждой есть, кому встретить.
Этот кто-то, охотившийся по ночам за женщинами, стал кошмаром Смоленска.
Потом все как будто прекращалось, стихало, люди начинали понемногу успокаиваться, и вдруг с пороховой быстротой уже летела весть о новой страшной находке.
Местные милиция и прокуратура, хоть и выбивались из сил, ничего добиться не могли. В конце концов дело было поручено Прокуратуре СССР, в Смоленске работала созданная ею следственная группа.
А преступления продолжались.
Вот тогда-то руководство следственной бригадой было поручено старшему следователю по особо важным делам при прокуратуре РСФСР Иссе Костоеву (иначе говоря, следователю республиканской прокуратуры предстояло руководить следственной группой прокуратуры союзной).
Когда начальство Прокуратуры СССР поручало Костоеву руководство следствием, ему было сказано:
Главное тут уже сделано, преступник найден. Остается только сто «раскрутить».
Найден?
Приехав в Смоленск, Костоев принялся читать дело этого «найденного». Молодой человек, прокурор отдела общего надзора областной прокуратуры Николай Гончаров, вел свою машину по шоссе вслед за автобусом, а в автобусе ехал некий пенсионер, и пришло в его бедовую голову, что молодой человек этот едет не просто так, а преследует одну из юных пассажирок (пенсионер видел, как они разговаривали в очереди к телефонному автомату). В это время Смоленск переживал одно из очередных убийств, и пенсионеру подумалось, что автобус преследует именно тот самый убийца. Он записал номер машины и сообщил властям. И Гончарова арестовали.
Костоев читал и дивилсяничего! То есть вообще ничего, что могло служить доказательством вины и оправдать арест! Он заявил, что продлевать срок содержания под стражей не станет и что прокурора надо освобождать.
По этому поводу в следственной группе возник конфликтотметим его, с ним в наш рассказ вторгается его основная тема. Один из следователей (запомним и его) яростно настаивал на вине Гончарова и категорически протестовал против его освобождения. Столкновение стало настолько острым, что Костоев (а он горяч!) в сердцах сказал этому следователю:
Вы хотите создать громкий липовый процесссенсация, мол, убийцей и садистом оказался не кто иной, как прокурор! Не будет процесса, я вам этого не позволю.
А поскольку у него не было времени на распри (а его противника поддержала Прокуратура СССР), он выделил дело Гончарова в особое производство, и таким образом упомянутый и не названный мною следователь был выведен из костоевской группы и вошел в другую, которая расследование по делу Гончарова продолжала.
И вот наша главная тема уже началась, уже пошла.
Речь идет о важнейшем звене системы правосудияследственном аппарате, о его характере, его задачах, его практикеа в частности и о том, каким он представляется общественному мнению. Для нашего общества, пережившего времена террора, когда кабинет следователя был превращен в камеру пыток, эта проблема отнюдь не является академической или второстепенной. Обществу важно знать, каков он, нынешний следователь.
Все они одним миром мазаны,сказала мне некая дама, легко сказала, как нечто само собой разумеющееся, всем давно известное, и глаза ее, сроду не видавшие ни одного живого следователя, глядели ясно. И в ответ на мой изумленный взгляд она прибавила с укоризной:Вы-то уж это знаете лучше, чем кто-либо другой.
«За что боролись, на то и напоролись»,подумала я похолодев. Десятилетиями мы, авторы судебных очерков, яростно бросались на сотрудников правоохранительных органов, и следователей в том числе обвиняя их в нарушении закона. Да и как могли мы иначе, если нарушений этих было множество, и среди них тяжкие, ломающие судьбы. Любому ясно, что юрист, сознательно ставший на путь беззакония,одна из самых страшных разновидностей оборотня, это и доказывать не нужно. А поскольку сталинско-брежневское время оставило по себе не только идеологию, но и кадры, нам приходилось выступать много и резко. Правда, каждый раз, говоря о беззакониях того или иного следователя, я клялась и божилась, что мои обвинения не могут бросить тень на тех, кто профессионально и самоотверженно работает, тем более что безмерно трудна работа следователя и вот уж действительно требует человека целиком (с утра до вечера и без выходных). Мои общего вида заклинания не задевали привычных ушей читателя, зато страдания тех, кто годы невинно просидел в тюрьме (и их матерей, их сыновей!), находили в его сердце живой отклик и запоминались.
И вот теперь эта молодая дамакак нечто само собой разумеющееся: «Все они одним миром» Все! Все до единого! Этот наш социологизм в отношениях к людям, дубовый, мореный социологизм, который не желает ничего знать о данном живом человеке, но исходит только из его принадлежности к той или иной социальной группе («Все экономисты!», «Все кавказцы!», «Все сантехники!»), как он, честно говоря, надоел, как постыден, вредени как скудоумен. Если бы еще она была исключением, эта дама, но она не одинока, подобные высказывания приходилось мне слышать в беседах, на встречах, читать в редакционной почте. Но вот что страшно: отнюдь не все те, кто так высказывается о работниках следствия, выражают тем самым им свое неодобрение, напротив, многие убеждены: неважно, каков он и какими методами действует, только бы боролся с преступностью,говорят они так, не подозревая (хотя ввиду российского исторического опыта, особенно недавнего,могли бы сообразить) всей бездонной опасности того, что говорят. (Одно время бытовала и такая концепция: прокуратура, следственный аппарат, это-де тоже хорошая мафия, так пусть же одна мафия, формальная, сожрет другую, неформальную,сегодня мы видим, что происходит, когда мафия идет на мафию, когда они перемешиваются и уже не разберешь, кто кого и за что застрелил.)
Между тем, хотели мы того или нет, авторы судебных очерков выступали с резкой критикой (и она нашла горячий отклик в обществе), направленную против худших представителей следственного аппарата, против всего этого аппарата. Тень брошена. И нередко людям, работающим на износ, раскрывающим сложнейшие преступления, приходится расплачиваться за портачей, насильников и фальсификаторова порой и за безответственные нападки прессы. Тень брошена, а с тем заострена одна из самых существенных проблем нашего права. Наш рассказ об Иссе Костоеве позволит нам во многом беспристрастно разобраться.
Итаксмоленское дело.
Анализ материалов давно уже позволил предположить с большой долей уверенности, что убийства совершает один и тот же человек; судмедэксперты сказали: у него четвертая группа крови. По-видимому, в его распоряжении автотранспортпреступления всегда совершались неподалеку от шоссе. Началась огромная оперативная и следственно-поисковая работав распоряжении костоевской бригады и силы были огромные: вся местная прокуратура, вся милиция общественные инспекторы, дружинники. Был составлен фотоальбом вещей (вернее, их аналогов), которые убийца снял со своих жертв, часы, сапоги, а также золотые серьги кольцами и другие ювелирные изделия. У каждого следователя, каждого оперативника, каждого участкового был в кармане такой микроальбом.
Проверка шла глобальнаяспецприемники, общежития, рынки, рестораны, кафе, столовые, железнодорожный вокзал, автовокзалы. Сотрудники обходили медицинские учреждения, выясняли, не обращались ли сюда женщины со следами травм (найти бы хоть одну живую!).
Костоев распорядился поднять все прекращенные дела, связанные с нападениями на женщин, все отказные, все приостановленные и посылал их в райотделы с предписанием проверить заново (нет ли там похожих). В связи с этим, скажем попутно, возникло некое напряжение в его отношениях с некоторыми работниками местных правоохранительных органов, которое, как мы скоро увидим, сильно обострится в связи с одним весьма любопытным и трагическим обстоятельством.
Особое внимание было, разумеется, направлено на автохозяйства, автобазы, на владельцев частных машин. Проведена была проверка всех без исключения водителей на группу крови (есть предписание Минздрава, чтобы в паспорте водителя на случай, если потребуется медицинская помощь, была указана группа крови, этим постановлением и воспользовались для общей проверки); все водители, у которых оказалась четвертая группа, были под особым контролем.
А следователь второй следственной бригады, имя которого мы не назвали, по-прежнему занимался делом прокурора, и прокурор этот по-прежнему сидел в тюрьме.
И вдруг Костоев узнал: совершено нападение на женщину; сообщила ее подруга, сама она говорить об этом не хочет. Неужели наконец-тоживая? Жертва нападения, назовем ее К., была в ужасном состоянии, глаза налиты кровью, на шее черные пятна, а говорить не только не хочет, но, кажется, и не может. С ней работала следователь 3. Атаманова, на чей такт и опыт Костоев полагался. Вся надежда была на нее. В конце концов К. ей рассказала, как все это произошло, как она просила преступника оставить ее в живых, а он ответил, что ему в том нет никакого расчета. Помнила она его неотчетливо (он ее почти было задушил и, думая, что она мертва, отволок в темное место и бросил). Но рассказала она все же немало: высок, на руках и груди татуировка. По ее смутному рассказу был составлен фоторобот, разосланный по всем милицейским отделам и отделениям.