Но оба этих «я» имели между собой много общего. У них была одна и та же память, одно и то же тело, одно и то же имя. Возможно, что существовал еще и третий Чикатило, который наблюдал за ними обоими и осознавал, что может быть любым из них. Чикатило делился как клетка, но все еще сохранял внешнюю оболочку единого целого.
И все это требовало времени. Дни измерялись для него, как и для всех остальных, работой, домом, сном. Хуже всего складывались дела на работе. Он снова начинал чувствовать себя униженным. Люди должны были узнать его и невзлюбить. Он не был хорош собой и никогда не глядел никому в глаза. Мужчинам, а особенно женщинам, не нравилось, как он стоит, положив руку на бедро. Было что-то женственное, отталкивающее в наклоне его плеч — даже в армии над ним смеялись и говорили, что у него фигура как у девушки. И чтобы убедиться, что насмешки не смогли умертвить его плоть окончательно, он тайком однажды убежал в лес и мастурбировал там до полного удовлетворения. Но его заметил сержант, и, когда Чикатило вернулся, солдаты встретили его громовым хохотом, награждая самыми постыдными кличками. А он даже не заметил сержанта, настолько был слеп. Глаза и гениталии вечно заставляли его страдать. Он долго не носил очки из боязни, что его будут звать «четырехглазым». Только женившись на Фене, он наконец набрался храбрости и заказал себе пару очков.
Но если люди снова начнут отравлять ему жизнь своими взглядами, насмешками и интригами, он уже не будет просто так молча сносить это, даже если не сможет ничего сделать немедленно — обиды всегда делали его молчаливым и вялым. Он стал мастером строчить письма с официальными жалобами. Как и всякое искусство, это имело, хотя и с мизерной пользой для автора, свое терапевтическое воздействие.
Первое свое письмо с жалобой он написал еще во время службы в армии, протестуя против того, что офицер ударил его по лицу, хотя, как признавался сам Чикатило позднее, оплеуха была лучшим способом стереть идиотскую улыбку с его лица.
Во время службы в армии Чикатило обратился с заявлением о вступлении в партию. Не «для карьеры», как насмешливо подчеркивал он, но «из-за настоящего советского патриотизма» и из-за «железной веры» в неминуемую всемирную победу коммунизма. Мальчик, который рисовал карты мира, украшенные именами руководителей коммунистической партии каждой страны, и юноша, который маршировал и громче всех пел о том, что «мы как один умрем в борьбе за это», в 1961 году в возрасте 25 лет был удостоен почетного звания члена Коммунистической партии Советского Союза.
Он не жалел своего времени как активист — выпускал стенные газеты, работал в партийном комитете, как ответственный за физкультурную и спортивную работу, проверял школы. Эта страсть не покинула его и после женитьбы. Иногда он возвращался домой таким измотанным, что Феня восклицала: «Ты выглядишь едва живым, зачем же ты так надрываешься?» Но он не мог сказать ей, что именно на самом деле чувствует, не мог сказать, что будет лучше, если его тело и его желания будут истощены общественной работой.
1981 год был отмечен двадцатилетним пребыванием Чикатило в партии. Он доказал преданность своими поступками, своим служением, своей жертвенностью. Именно партия связывала его со всем миром, с событиями как дома, так и на международной арене, а именно это в его глазах придавало событиям смысл. Тот факт, что в начале 1982 года французы решили национализировать большую часть своей экономики, являлся не изолированным событием, а всего лишь частью большого диалектического исторического процесса. И когда, пробыв пятнадцать лет на посту главы КГБ, Юрий Андропов ушел в отставку, чтобы занять партийный пост, это могло означать только одно: ему предстояло заменить Брежнева, который в эти дни с трудом мог подняться на трибуну.
Андропов ввел в действие некоторые железные меры. И это должно было ускорить неизбежный триумф коммунизма. Угроза смены вождей позволила Чикатило вернуться к одному из его самых любимых мечтаний: когда его таланты и преданность наконец-то будут признаны, тогда именно его, Андрея Романовича Чикатило, призовут возглавить Советский Союз на его пути в будущее!
Первые два убийства Чикатило носили элемент случайности, как это часто поначалу бывает. Его намерения в обоих случаях были чисто сексуальными. Он знал, что крики испуганных жертв будут возбуждать его, но не знал, что само убийство со всем его трагизмом представит для него сексуальный акт высочайшего наслаждения. Теперь он это узнал.
Он знал теперь, что существует не один мир, а два, различных точно так же, как отлична живая плоть от плоти на рентгеновском снимке.
Теперь он обладал силой, которая проистекала из того тайного знания, которым располагают лишь убийцы.
Раньше он не знал ни об этой силе, ни об этом тайном знании.
И вот теперь, осознав это, он захотел знать еще больше. Первые два убийства представляли собой всего лишь грубые наброски, которые, однако, содержали все элементы, характерные для последующих преступлений Чикатило — боязнь глаз, ненависть к гениталиям. Свое первое убийство девятилетней школьницы Лены Закотновой он совершил, задушив ее и порезав ножом, хотя ран было только три и не они явились окончательной причиной ее смерти. Затем он нашел свое оружие и свои способы убийства. С развратной девицей Ларисой Ткаченко он разработал весь свой ритуал: искреннее стремление к нормальному половому акту, неудача, оскорбления, убийство, сексуальный каннибализм — и даже небольшие похороны, являвшиеся его собственным изобретением.
Между вторым и третьим убийствами произошло удивительное превращение. То, что было случайным и торопливым, стало пред, намеренным и сложным. Убийца нанес мощный удар, и — так угод, но было случаю — промежуток между вторым и третьим убийства, ми составлял с точностью почти до дня девять месяцев.
6 июня 1982 года он завлек двенадцатилетнюю девочку в лес вблизи отдаленной и мрачной автобусной остановки, где автобусы всегда либо ломались, либо опаздывали. Все, что потребовалось это задать один из самых простых вопросов: «Твой автобус тоже опаздывает?» — чтобы начать самый обыкновенный разговор. Он знал, как говорить с детьми. Он был учителем, он был отцом двоих детей.
Позднее никто не обратил особого внимания на высокого мужчину в очках и с сумкой в руках, который вышел из леса на остановку и смешался с толпой. Люди были слишком уставшими или раздраженными для того, чтобы быть внимательными к окружавшему, — все труднее становилось добывать хлеб, молоко и картофель, и автобусы постоянно ломались.
Чикатило тоже не интересовали люди на остановке, он только наблюдал: не обратит ли кто-нибудь на него особое внимание. Он в своей серо-коричневой одежде растворялся в толпе, его газета смешивалась с остальными газетами. Почти у всех в руках были какие-то сумки, от плетеных авосек (авось удастся что-нибудь достать в магазине) до дешевых пластиковых сумок массового производства, висевших через плечо, на которых были написаны какие-то французские или английские слова. Его сумка ничем не отличалась от остальных, если не считать того, что в ней лежала одежда, испачканная свежей кровью, ведь он убил эту девочку ножом, нанеся ей уже не три раны, как первой жертве, а сорок одну.
В какой-то степени он готов был принять старинное поверье, будто изображение убийцы отпечатывается в глазах жертвы. Он не мог оставить тут милиции ни малейшего шанса, а кроме того, он не любил глаза. Никто не смог бы увидеть его изображение на том, что осталось от глаз девочки.
Партия и советская система вознаграждали преданность. В конце июля 1982 года старшему инженеру Андрею Чикатило, который давно страдал от приступов артрита колена, был предложен курс лечения и отдых в доме отдыха трудящихся неподалеку от города Краснодара.
Но именно этим преимуществом советской системы Андрей Чикатило предпочел не воспользоваться. Вместо этого он путешествовал от одной железнодорожной станции до другой, ночевал на скамейках вместе с другими безденежными пассажирами, пользовался туалетами, которые представляли собой просто бетонные плиты с тремя отверстиями — без воды, без бумаги, без разделения на кабины. Он наблюдал бродяг, пьяниц, шлюх, живших свободной и веселой жизнью, поджидая подходящего момента, чтобы отогнать одну из жертв от стада. В этом был его отдых, его лечение.
За три недели он сгубил три жизни. Четырнадцатилетняя девочка, девятилетний мальчик и шестнадцатилетняя девушка при различных обстоятельствах последовали за ним в лес. Если он и запечатлелся в их глазах, то это был облик убийцы в состоянии экстаза.
Олег Пожидаев оказался первым мальчиком, которого он убил, создав тем самым некий прецедент. Он нападал на мальчиков сразу после того, как те оказывались в одиночестве в лесу; один ошеломляющий удар, связанные руки, несколько поверхностных ножевых ран, чтобы установить контроль и сломить сопротивление.
Когда сам Чикатило был маленьким мальчиком, в голове у него носились героические мечты, он создавал себе кумиров из партизан, боровшихся с нацистами в лесах неподалеку от его родной деревни. У партизан существовало выражение «взять языка» — что означало поймать кого-нибудь, обладавшего информацией, и заставить его говорить. Теперь в фантазиях Чикатило он сам был партизаном, которому суровый командир приказал завести «языка» в лес, связать его и воспользоваться своим ножом.
Когда от имени партизан Чикатило приказал первому мальчику высунуть язык, мальчик сделал то, что требовали. Инстинкт самосохранения и безмерный ужас перебороли отвращение, когда тот человек взял его язык в свой рот. Он был уличным мальчишкой, достаточно сообразительным, чтобы знать, чего хотят старые педерасты.
Но не этот. Зубы, которые попробовали сосок, теперь попробовали язык.
И так же, как он проделывал впоследствии почти со всеми мальчиками, Чикатило забрал с собой гениталии.
Жена Чикатило была удивлена, увидев, что он по возвращении домой совсем не выглядит отдохнувшим, долгие ночи на железнодорожных вокзалах и драматическое воздействие трех убийств опустошили и вымотали его душу. Для него не было лучшего места для отдыха, чем собственный дом, где жена после работы готовила ему ужин, а он тем временем изучал газеты.
Несмотря на все усилия науки и оккультных знаний, Леонид Брежнев умер 10 ноября. Народ был изумлен множеством орденов и медалей, которыми Брежнев приказал наградить себя, и каждую награду, согласно традициям коммунистических похорон, несли отдельно на подушечке из темно-красного шелка. Два дня спустя, как и ожидалось, бывший руководитель КГБ Юрий Андропов взял в свои руки контроль над партией и страной.
11 декабря 1982 года, в самом начале правления Андропова, Чикатило совершил свое седьмое, и последнее в том году убийство. Он оказался на автобусной остановке в городе Новошахтинске, так как намеревался навестить тещу.
Оля Стальмаченок, десятилетняя ученица музыкальной школы, направлялась домой. Ее смерть стала самой ужасной в том году. На ней обнаружили больше пятидесяти ножевых ран, некоторые были нанесены в глаза, и, чего он ранее не делал, остались следы дикого потрошения.
Семеро жертв направлялись за ним в лес, ничего не подозревая, ибо он умел говорить их языком. И потому, что заинтересовать их можно было сущей малостью: пообещать дать закурить, показать видео или дать что-нибудь поесть.
Но настоящая причина заключалась в том, что жертвам достаточно было одного взгляда на него, чтобы, как им казалось, все увидеть и понять. И они шли с ним, потому что видели, кто он — добрый, беззащитный человек.
Глава 7
— Я убью этого Костоева! — воскликнул убийца Володя Стороженко. — Я ему горло перерву!
Следователь вышел из комнаты. Ему было поручено ознакомить Стороженко с материалами уголовного дела, расследованного под руководством Костоева. Следователь позвонил Костоеву, и тот сказал, что приедет как можно скорее.
Стороженко был в ярости, он только что узнал из материалов дела, что Костоев арестовал его брата. Тот факт, что брат был замешан в нескольких серьезных преступлениях, он не принимал в расчет. Следователь предал его, и в его ярости не было места логике.
В процессе допросов Костоев в какой-то мере даже проникся симпатией к этому двадцатисемилетнему молодому человеку, к его лицу с ярко выраженными славянскими чертами. Однако Костоев знал, что на деле Стороженко очень опасный человек, который oграбил, изнасиловал и убил не меньше дюжины женщин.
Узнав, что происходит в тюрьме, Костоев немедленно туда выехал.
Российская Генеральная прокуратура в 1981 году поручила Костоеву принять к своему производству дело об убийце, который поверг в ужас весь Смоленск. Женщины боялись идти на фабрики, производство начало падать. Более двух лет убийцу не могли найти, это подрывало авторитет партии и ставило под сомнение ее способность поддерживать порядок.
Тщательно организовав охоту за преступником. Костоев поймал его через три месяца. Из двадцати женщин, которых, как думал Стороженко, он убил, восемь выжили, и одна из них, вопреки всему ужасу смертоносного сексуального насилия, каким-то образом сумела нападавшего запомнить. Однако единственное обвинение, которое Костоев мог выдвинуть против Стороженко, сводилось к одному случаю насилия и попытки убийства. Костоеву же было нужно признание всей преступной деятельности.
Стороженко был крутым парнем, который уже немало повидал на своем веку, на плече у него была татуировка — снежный барс, эмблема российского преступного мира. Татуировка на груди, сделанная в тюрьме и изображавшая бледно-зеленого ангела, распростершего крылья в полете, походила на вышивку.
Костоев умел читать эти знаки, он знал о снежном барсе, знал он и парней подобных Стороженко, с мускулистыми шеями и безрассудной бравадой. Его стратегия заключалась в том, чтобы, заслужив абсолютное доверие, внушить надежду на лучший исход в случае, если будет сделано искреннее признание. Чтобы как-то успокоить поверженного преступника, Костоеву приходилось иногда говорить и неправду, что у следователей называется «соской».
— Это не моя специальность, — говорил Костоев убийце, — но у меня ощущение, что в государстве существуют определенные организации, которые могли бы использовать человека наподобие вас. Именно сейчас международная ситуация крайне напряжена — Хомейни, Рейган, папа — и т. д.
Стороженко внимательно слушал.
— Я тоже слышал разные истории, — сказал он. — Как человека приговаривали к смерти, а затем составляли фальшивое заключение о приведении приговора в исполнение. Он получал новое имя, иногда благодаря пластическим операциям даже новое лицо, и его направляли за границу.
Костоев не торопился опровергать эти разговоры.
И все же Стороженко продолжал сопротивляться, он понимал, что ценою этой новой жизни может быть только полное признание, но вместе с тем надеялся, что у следователя Костоева есть возможности добиться по крайней мере пожизненного заключения.
— Вы знаете какие-нибудь иностранные языки? — спросил Костоев.
— Я могу выучить, — ответил Стороженко. Будучи изобличен следствием и решив сыграть эту ставку, он признался в своих преступлениях — двадцати случаях насилия, двенадцати убийствах и восьми попытках убийства. После чего, пользуясь тем, что у него было много свободного времени, начал изучать английский язык.
Как только Костоев прибыл в тюрьму, он приказал, чтобы Стороженко привели к нему, и затем, несмотря на возражения охранника, потребовал, чтобы их оставили вдвоем.
Стороженко все еще был взбешен и опасен. А Костоев не подавал никаких признаков страха, поскольку его не испытывал.
Заставив Стороженко смотреть ему в глаза, Костоев сказал ему на грани бешенства:
— Значит, ты потому хотел убить меня, что я арестовал твоего брата? Ты был бы счастливее, скажи я тебе об этом раньше? Или ты хотел убить меня за то, что тебя перевели сюда, в московскую тюрьму, потому что сокамерники в смоленской собирались сделать с тобой то же, что ты делал с несчастными женщинами?
Стороженко не мог больше выдерживать взгляда Костоева и опустил голову.
— Или ты потому хотел убить меня, что я добился, чтобы о твоей жене и ребенке позаботились?
Еще ниже опустив голову, Стороженко всхлипнул и сказал:
— Простите меня.
После этого Костоев приказал тому же самому следователю возобновить следственное действие.
Увидев его в тот же вечер, Костоев спросил:
— Ну, и как прошло?