Добрый день! Франц приподнял шляпу, поприветствовал интеллигентного старика, тянувшего тележку с мешком картошки. Старик остановился, недоуменно и близоруко посмотрел на него, сощурился, хотел что-то сказать, но заметив шрам на шее и его военную выправку, промолчал, глубоко вздохнул и проследовал дальше.
Странный старик, подумал Франц, похожий на его учителя физики.
Это не старик странный, вдруг до его сознания пробилась мысль, озвученная хриплым голосом Клауса. Посмотрел бы на себя со стороны. Глаза красные, воспаленные, наверное, от тебя несет перегаром. Костюм мал, сшит еще до войны. Идешь по улице и разговариваешь сам с собой, то злишься, то радуешься, словно шизофреник.
Клаус, дружище, проснулся? Привет! обрадовался Франц, не сердясь на друга, за его оскорбительные выпады. То, что я подорвал свое драгоценное здоровье, виноват, прежде всего, ты. Ты не умеешь вовремя остановиться. Кто настоял взять вторую бутылку шнапса? Молчишь? То-то же. Лучше скажи, как вести себя с русскими? У меня не выстраивается с ними разговор, Франц явно приободрился.
Что ты спрашиваешь меня об этом? отозвался, прокашлявшись, Клаус. Ты еще вчера все решил, раз идешь на встречу.
Да, решил! Но это полдела. А как вести переговоры, чтобы не вляпаться в дерьмо? Этому меня не учили.
Вы все по локоть и так в дерьме от этой войны. Разве ты не чувствуешь запаха? Потомки за ваши деяния будут очищаться столетиями.
Я не об этом сейчас, Клаус. Не трогай эту кровоточащую рану, не раздражайся. Времени у меня нет. Как вести переговоры с русскими, ты знаешь?
Не обижайся, Франц, что я тебя слегка зацепил. В горле сушняк. Ты бы пива, что ли выпил.
Извини. После переговоров пропущу пару кружек. Исправлюсь.
Обязательно исправься. Ты сам почувствуешь облегчение. И мозги заработают. А насчет переговоровэто пустяк. Все очень просто, Франц! Говори меньше. Внимательно слушай оппонента. Торгуйся с ним. Потребуй твердые гарантии для себя и этой русской женщины с ребенком. Кроме того, для операции в Арденах, нам понадобятся дополнительные танковые дивизии. Их мы снимем с отдельных участков Восточного фронта. Там не должно быть наступлений русских войск. Вот и веди в этом направлении разговор. Позже я подброшу дядюшке Джо информацию о двойной игре Черчилля, о том, какую он хотел подложить свинью в конце войны России. Русские пусть подумают с кем им быть на последнем этапе. Пусть зимой придержат наступления на фронтах. Это будет залогом наших успехов. Клаус замолчал, обдумывая следующую фразу.
Обо всем можно договориться, даже с врагом, мой друг Горацио, вновь заговорил он. Главное, чтобы учтены были интересы обеих сторон. Сталин и Гитлер это превосходно показали 23 августа 1939 года. Тогда Риббентроп и Молотов подписали секретный дополнительный протокол к Договору о ненападении между Германией и СССР, по которому были разграничены сферы их интересов в отношении Польши, Прибалтики, Бессарабии. Если бы не дальнейшее безрассудство Гитлера начать войну с Советами, то эти два тирана могли бы действительно захватить весь мир. Но это уже другой мировой путь развития. Нам его не строить. Смотри, вон твой тир показался.
Спасибо за инструкцию, Клаус.
Береги меня Не забудь насчет пива.
Францу показалось, что Клаус: рослый, накаченный, довольный, широко расставив ноги, дружески хлопнул его по плечу. Отчего ему стало легче. Он почувствовал уверенность и силу.
Осмотревшись кругом, ничего подозрительного не заметив, он быстрой походкой направился к стрелковому тиру. Возле небольшого дощатого здания, требовавшего плановой покраски, стояла группа мальчиков 1012 лет. Они о чем-то спорили и считали деньги. Рядом с тиром стояла мороженщица с передвижным железным ларем и продавала мороженое. Недалеко на скамейке сидела пожилая пара, она, греясь на солнышке, поглощала еду, с собой принесенную, как в добрые старые времена и тихо о чем-то беседовала. У входа в тир на стене висел большой деревянный щит, призывавший немецкую молодежь стать в ряды лучших стрелков Рейха. Франц, не оглядываясь, уверенно потянул на себя дверь и вошел в помещение.
Задержи дыхание, плавно нажимай на курок, говорил басовитым голосом рослый молодой мужчина, наклонившись над девушкой, помогая ей прицелиться. Готова? Огонь!
Раздался выстрел пневматической винтовки. Шумно закрутилась мельница. Попала, попала, радостно воскликнула девушка и, отложив винтовку, захлопала в ладоши. Затем она приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку кавалера, обернулась на входную дверь. Глаза Инги встретились с глазами Франца. Она весело посмотрела на него и чуть-чуть подмигнула. Затем капризно обратилась к сопровождавшему ее мужчинеэто был Михаил:Дорогой, Ганс, мне надоело стрелять. Ты мне обещал купить мороженое. Пойдем отсюда.
Миша, молча, расплатился с руководителем тира и сдержанно ответил:Идем покупать мороженое, пожалуйста, Ингана выход.
Добрый день! Вы будите стрелять по мишеням или по целям, теряя интерес к молодым людям, сразу обратился к Францу руководитель тира. Он явно был удивлен, что к нему заглянул хоть и в гражданской одежде, но по выправке военный человек, возможно офицер-отпускник.
Нет, я стрелять не буду, ответил ФранцВот вам десять марок. Пусть мальчики постреляют, они толкаются у входа.
Хорошо, господин. Я так и сделаю. Пусть дети заходят.
Франц развернулся и вышел из тира догонять русских конспираторов
Стоп! А это что за чучело в перьях, мысленно произнес Следопыт, сидя в кустах и просматривая подходы к тиру. Он увидел, как плотный мужчина средних лет, одетый в дорожный альпийский костюм с пером на шляпе, незаметно появившийся, проследовал за немецким майором. Ты куда прешься, горный баран! Туда нельзя. Там серьезные дяди будут вести серьезные переговоры. С этими словами, Следопыт, также переодетый в гражданский костюм, только гигантских размеров, в три прыжка оказался возле подозрительного «шпика» и легонько прижал того к себе. Обмякшее тело подхватил под мышку и поволок к кустам. Затащив в заросли, он проверил внутренние карманы «альпийца». Достал удостоверение личности, прочел:Оберлейтнант Шранке6 отдел РСХА.
Вот неугомонные. Видно крупная птица этот Ольбрихт. Ага, и фотоаппарат у тебя есть, Следопыт достал кассету и положил в карман, посмотрим, что ты там нащелкал. Затем положил удостоверение и фотоаппарат назад офицеру «SD». Тот замычал и задвигался. Разведчик надавил на сонную артерию. Поспи часок, парнокопытный, а я подежурю.
Тем временем Медведь и Франц уже сидели на скамейке под тенью старой липы и вели разговор на русском языке. Инга сидела на противоположной стороне аллеи и с наслажденьем ела фруктовое мороженое, наблюдая по сторонам. Парк был безлюден.
Прежде чем сотрудничать с вами, сразу вступил в разговор Франц, мне нужно знать ваши полномочия и к кому мне апеллировать после войны.
Я ожидал такой вопрос и готов ответить, Миша заговорил тихим, уверенным голосом.
Мои полномочия охватывают первый этап переговоров. Поставлена задачавыйти с вами на контакт. Убедиться, что вы тот офицер, который нам нужен, а именноФранц Ольбрихт, который был у нас в тылу в мае.
Убедились? ухмыльнулся Франц.
Да, убедился, глаза Михаила засверкали холодным блеском, ему не понравилась ухмылка немца. Я вас запомнил на всю жизнь.
Я вас тоже, Франц напрягся, рука потянулась к груди.
Не будем отвлекаться, господин Ольбрихт. Мы не на дуэли.
Согласен, Франц опустил руку.
Это уже лучше. Продолжим разговор. Так вот о полномочиях. В мои обязанности, кроме того, входит выслушать вас, принять условия сотрудничества и передать их командованию. Обеспечивать вашу безопасность во время переговоров. Пока все. На втором этапе будут конкретные указания.
Это все? удивился Ольбрихт.
Да все.
Понятно, что у вас нет серьезных полномочий. Тогда какие доказательства вы можете предъявить мне, что ваша сестра и моя дочь живы? Что у них нормальные условия жизни, есть своя квартира, работа, деньги. Без этих доказательств, дальнейший разговор бесполезен.
Господин майор, сокрушенно вдохнул Михаил, если бы вы знали, как я желаю Вере и Златовласке такой счастливой жизни. Поверьте, больше чем вы. Но это зависит от вас. От нашего сотрудничества. Вера за связь с вами осуждена на 10 лет исправительных лагерей и отбывает срок на Севере.
Что? Франц вздрогнул от услышанной фразы, его лицо застыло в недоумении. Рука сжала трость.
Да, к сожалению это так. У нас суровые законы. За связь с немцами на оккупированной территории может быть высшая мера наказаний. Вере еще повезло. Могло быть гораздо хуже. Поэтому, если вы откажетесь работать на наших условиях, она погибнет. Вместе с ней и Златовласка. Девочка сейчас находится у моей мамы.
Не мучайте меня, Микаэль Дэдушкин, вас так, кажется, зовут. Запомните, раз я здесь, значит, я дал свое согласие. Я никогда не был нацистом. Я противник нацистских идей. Да, я был солдатом и остаюсь им, воевал против солдат. Но я не был убийцей простых граждан. У меня свои взгляды на вопросы окончания войны, свои цели и я иду к ним. Чтобы их выполнить, мне нужна ваша помощь. Кроме того, я несу персональную ответственность за Веру и за дочь. Поэтому, мне нужны твердые гарантия, что с ними ничего не случится, пока я буду с вами, что они будут обеспечены всем необходимым для нормальной человеческой жизни. Это мое главное требование. Вы можете предоставить такие гарантии?
Нет, не могу. Не уполномочен. Но ваши условия я передам. До конца месяца они будут выполнены. Это для меня очень важно.
Франц облегченно вздохнул. Его глаза потеплели. Скажите, Микаэль, почему вы спасли меня во время покушения?
Потому что есть на то основания. Об этом позже.
Но все же.
Ну, во первых, Вы должны ответить на простой вопрос. Каким образом вы узнали об операции «Багратион», о направлениях ее ударов на участке 9 армии Вермахта?
Если я промолчу.
Это не серьезно, господин Ольбрихт. Тогда мы должны заново начать весь разговор.
Хорошо. Предоставьте гарантии, будет вам мой ответ.
Договорились.
У меня еще один вопрос, Микаэль.
Говорите, Франц.
По мне стреляли действительно англичане?
Да, это были сотрудники английской разведки. Мы выяснили это по своим каналам. Пока не ясны мотивы покушения, но когда будет информация, мы с вами поделимся.
В это время из тира вышли немецкие мальчики. Они, шумно разговаривая, направились в их сторону. Михаил поднялся, Нам пора расходиться, господин Ольбрихт. О второй встрече мы вас предупредим сами. Будьте осторожны на ипподроме.
Где? Где? удивился Франц.
Вам придет письмо с приглашением от бригадефюрера Шелленберга. Он любитель скаковых лошадей и скачек. 6 отдел РСХА вплотную занялся вами. Их цели нам пока не ясны. До поры, до времени. Вы их нам поможете разгадать. До свидания, господин майор, Миша подал руку немецкому офицеру.
До свидания, господин
Оберлейтнант Ганс Клебер.
Господин Клебер, Франц принял рукопожатие Михаила. Их взгляды встретились. Былой враждебности в глазах уже не было
Глава 16
3 октября 1944 года. Северо-Двинский ИТЛ, г. Вельск, Архангельская область.
Москва. Лубянка. Кремль.
«ЗК», Дедушкина! С вещами на выход! неожиданно раздалась команда в женском бараке. Жесткая, непререкаемая, унизительная, словно щелчок хлыста, она разорвала установившуюся после отбоя, тишину. Однако измученные, истощенные, больные, смертельно уставшие заключенные-женщины, попавшие сюда по разным причинам, спали, не отреагировав на окрик. Рослый конвоир, широко расставив ноги, стоял у входной двери, ожидал появление заключенной. С плащ-накидки сержанта стекала мутная дождевая вода.
Я долго еще буду ждать? раздраженно крикнул конвойный, желая быстрее уйти из барака. В холодном, сыром помещении стоял затхлый, тяжелый воздухсмесь испарений, исходивших от прелой, грязной одежды, немытых многочисленных тел и мышиного помета.
Проснувшаяся бригадир участка, она же старшая по бараку, с трудом открыла глаза, устало посмотрела в сторону шумного сержанта. Дежурного освещения было достаточно, чтобы она узнала в неприятном горбоносом лице «Мефистофеля». Такое «погоняло» дали охраннику за его коварный, мстительный характер, за его циничное отношение к заключенным. Бригадир знала, что в разговоре c ним надо быть осторожным. Тем не мене, она с вызовом ответила:- Не кричи! Сами можем горло драть. Дедушкина сейчас выйдет. Постой смирно, после чего, громко крикнула вглубь барака:Маневич, немка, подними Веру.
Она больная, простыла на работах, отозвалась взволнованно та. Но раз надоя быстро. Вера! Верочка, вставай, Полина затрясла соседку, укрытую с головой одеялом, поверх которого лежала телогрейка.
Вера застонала, проснулась. Что случилось, тетя Поля? спросила девушка простуженным, слабым голосом.
Конвойный за тобой пришел. Кричит. Вызывает с вещами.
С вещами? Зачем? Был отбой.
Кто его знает, сокрушенно вздохнула Поля, может в другой лагерь. Может дело, пересмотрели. Война идет.
Быстрее собирайся, чахоточная. Спасть не дадут, раздался рядом злой визгливый бабий голос с верхних нар, раскудахтались здесь.
Не визжи! Заснешь, если захочешь, заступилась за Веру «немка». Собирайся спокойно, Вера, не слушай злых языков.
Вера неохотно поднялась, жалко было покидать нагретое спальное места, ведь только уснула. Но и медлить было нельзя, она не хотела подводить бригадира. Та, как и Поля, сочувственно относилась к ней и всегда ставила на менее тяжелые участки работы. Девушка накрутила портянки, всунула ноги в укороченные немецкие сапоги, на несколько размеров большие, надела на себя телогрейку, она спала в одежде, повязала на голову платок. Наклонилась и достала из-под соломенного матраса холщевый мешок с личными вещами. Посмотрела на Полю. На секунду прижалась к ней. Спасибо за все, тетя Поля. За поддержку в изоляторе, в Пропойске и здесь в лагере. Я вас никогда не забуду. Выйдите на волю, навестите мою доченьку Златовласку. Адрес вы знаете. Хорошо?
Обязательно, Верочка если выживу. Глаза женщины увлажнились.
Ну, я пошла, тетя Поля
С богом, Верочка! Может, еще встретимся. Поля быстро перекрестила девушку и, видя, что та может расплакаться, перевернула ее и легонько подтолкнула на длинный проход, вдоль двухъярусных деревянных нар. Все, иди!
Куда ее вызвали, бабы? К параше не сходишь, сдувает! раздавались любопытные голоса, проснувшихся заключенных.
Ведома куда. Кум напился, вот и вызывает.
Да нет, Дедушкина не такая.
Все они поначалу не такие. Но кто куму понравится, тот никогда еще не уходил из-под его жеребячьего хрена, похабно выразилась «зэчка», лежавшая напротив бригадира и заржала как застоялая кобылица. Усмехнулся и конвоир. Однако заключенные не поддержали ее смех. Многие понимали, что ночной вызов может сулить самое худшее.
Заткнись, «Ракло»! бригадир грозно посмотрела в сторону мелкой воровки Соньки. Если я встану, то черенок от лопаты точно засуну тебе в одно место. Усекла? И, обрывая дальнейшие разговоры, резко добавила:Замолкли все! Спать! Завтра подъем, в шесть на работы
Вера вышла из барака и сразу оказалась под секущим, мелким, ледяным дождем. Гонимый порывами ветра, он налетел на нее, подобно москитному рою и безжалостно стал терзать колючими иглами, забирать остатки лихорадочного сна и тепла. Девушка сделала несколько шагов вперед и в испуге остановилась. Такого ненастья ей еще не приходилось видеть. Она подняла ворот телогрейки, худенький мешок прижала к груди, чтобы уберечь последнее тепло, прикрыть больное горло и, съежившись, посмотрела на конвоира. Ее шатало от ветра. Она не знала куда идти.
Не стоять! Двигай в штаб управления, к начальнику! грозно приказал тот и ткнул Веру прикладом винтовки.
Под ногами зачавкала хлябь. Дорога была неровная, местами разбитая, подтопленная нескончаемыми осенними дождями. Вера старалась идти быстро, однако не по размеру выданные сапоги, мешали ей двигаться. Она боялась, что потеряет их в вязкой грязи. Задыхаясь от промозглого ветра и дождя и, почувствовав начинающийся приступ кашля, она стала идти медленнее. Конвоир, матерясь на непогоду, шел сзади, не торопил.
За два месяца пребывания в Северо-Двинском исправительно-трудовой лагере она, еще не окрепшая от следственных пыток, попав на изнурительные работы, совсем ослабла. Условия заключения были жуткие. Работали по 14 часов в сутки без выходных. Трех разовой баланды из капусты или свеклы и 400 граммов хлеба явно не хватало на восстановление сил. Физически крепкие люди превращались в доходяг с остатком животных инстинктов. Голод здесь царствовал безраздельно. Заключеннные ради еды готовы были идти на любые подлости и унижения. Смертность доходила до 35 % в год. Вера чувствовала, что слабеет с каждым днем. Вначале женщины помогали ей, старались поддержать, но узнав причину арестаотвернулись. Только Полина Мирович, учительница немецкого языка, попавшая вместе с ней в этот лагерь, поддерживала ее как могла.