Видите, пастырь, далеко он не сбежал, заметил громила.
Я сообщу Коллегии о твоей ошибке, процедил блондин. И никогда, ты слышишь? Никогда не называй ее так. Онатолько «она»!
Зенон содрогнулся под ударом морщинистой руки. Он не смел противиться заслуженному наказанию. Он чуть не упустил Афродиту. Священник прав.
Унеси ее! приказал Дионис. Как только сделаем остановку, проведем обряд. Я надеюсь, что Буревестник прави Нисхождение усмирит эту суку навсегда.
****
Сразу же после укуса Кареглазки мысли разлетелись, взорвались фейерверком, и я опрокинул в рот шампанское прямо «с горла» гася бушующее пламя. Это трудно осознатькогда такое происходит, всегда трудно поверить. Так, ненароком, внезапно моя мечта сбылась. Только что я преодолел барьер, и впереди было нечто необыкновенное. Я ликовал, как Герострат, сжегший храм Артемиды, как Ганнибал, разгромивший римлян под Каннами. Как ДиКаприо, получивший свой первый Оскар
Что ж за горе-то такое? наигранно возмущаюсь я. Я тебя люблю, но не должен это говорить
Никакого горя. А тем болеелюбви. Забудь эти слова, улыбается Елена Ивановна, прикусывая мое ухо. У нас есть Ковчегвсе хорошо. И этотолько начало.
Мы покидаем Логос, и я периодически обхватываю Кареглазку за талию, пока мы поднимаемся по лестничным маршамприкидываюсь пьяным. Перед последней дверью обнимаю сильней, глажу ее ягодицы, а мои губы ловят ее рот но девушка резво отклоняется и, смеясь, снова хватает меня за ухо зубами.
Хватит! Откушу! шепчет она, обдавая ухо теплым нежным дыханием.
Я не хочу ее отпускать, хочу еще и еще вдыхать жасминный ароматно она отстраняется.
А ты классная, когда пьяная! шучу я.
Знаешь, ты тоже классный, когда я пьяная, улыбается Кареглазка и взъерошивает волосы на моей голове. Все, пока. До завтра
****
Я не выспался, ныло коленои все же чувствовал себя великолепно. Даже казарма с онанистом под боком не могли помешать мне радоваться жизни. Быстренько собравшись, я поспешил в Логос. Прекрасная Кареглазка уже пришла, и она была еще прекрасней, чем обычноесли это вообще возможно. Цветастое льняное платье до колен, бежевые колготы, длинная розовая кофта на пуговицах, волосы собраны в странную, но привлекательную косу. Как же она хороша!
Я поздоровался, но она была увлечена Ковчегом, вернее тем, что она считала Ковчегомвеществом в контейнере. Пришлось подойти ближе, да я был и не прочь.
Доброе утречко, Елена Ивановна, я говорил тихо и официально, чтоб ни Бергман, ни Антонов не подумали лишнего. Есть сподвижки?
Доброе, сухо ответила ученая, даже не подняв голову. Пока ничего.
Я оторопел, ее холодность поразила меня так больно, как я не ожидал. Конечно, я хотел только поиметь еедля начала. Возможно, я сделал бы ее царицей на Спермоферме, хотя думать об этом было рано.
Что-то не так? я положил руку на ее талию, и слегка прижал.
Она резко вскинула голову, чуть не задев мой подбородок. Ледяным взглядом уставилась на меня, а затем развернулась к выходу.
Иди за мной.
Я послушно проследовал в подсобку, ответив недоумевающей мимикой на вопросительные физиономии Бергман и Антонова.
Гриша, мы должны стереть произошедшее из наших мозгов, помещение было настолько заставлено коробками, что Кареглазка вынуждена была прижаться ко мне. Я был совершенно не против, да и для нее это было удобно, можно было говорить самым тихим шепотом.
К тому же, ничего такого и не было, продолжала она, одурманивая духами и своим дыханием в мое ухо. Просто прекрати вот этот «интим», пошлые шутки с улыбочкамии хватит меня лапать, в конце-то концов! я неловко убрал руку с ее бедра.
Гриша, ты неглупый парень и понимаешь, что это тупик. Тебя убьют. Казнят, если будешь выпендриваться, она сделала паузу. Пойми это. Я могу отшить тебя грубо, рассказать мужу. И никто о тебе даже не вспомнит.
Мы можем сбежать, предложил я. Здесь, естественно, нам нельзя быть вместе. Нужно скрываться. Но я продумываю план побега.
Она фыркнула и закрыла мой рот ладошкой, наверное, чтоб самой не слышать чушь, и чтоб эту чушь случайно никто не подслушал.
Что за вздор?! Прекрати, вообще! Я тоже виновата, конечно, и если бы могла повернуть время вспять Давай закроем эту тему, и все.
Она вышлаа меня словно окатили ведром ледяной воды. Когда я вернулся в лабораторию, на меня уже никто не обратил внимания.
Елена Ивановна! позвал Антонов мою чужую жену. Посмотрите! Я не совсем понимаю, что с этими показателямиаппаратура барахлит, верно?
Неужели они уже проанализировали вещество в ампуле? Не моя Кареглазка склонилась над компьютерным монитором и попервой лишилась дара речи.
Зоя, зови Александра Борисовича! наконец сказала она. Два плода это самка, ОНА БЕРЕМЕННА, и у нее двойня!
Ковчег а тут еще это. Как я понималтакого никогда не было. Захваченная в школе тварь была беременной. А ведь краклы не могли приносить потомство.
****
Дионис со Стиксом так долго стояли над кроватью, что Гермес устал притворяться спящей красавицей. Перед приходом визитеров Зенон усыпил пациентку, но в этот раз лекарство не взяло Афродиту. И она подслушала их разговор.
Он не готов к ритуалу, заметил медбрат. Буревестник рискует. И нас подставляет. Это ведь против правил!
Она! ОНА! поправил громилу Дионис, и снова раздался звук пощечины.
В том-то и дело, гнул свое Зенон. Он она не стабильна.
Для этого и нужна инкарнация, отрезал Стикс. Чтоб обуздать безумие. Все, довольно пререканий, я согласен со священным Захарией. Будет так, как мы решили.
Послышались удаляющиеся шаги, но Зенон скоро должен был вернуться. После произошедшего он изредка мог уйти на 5 минутне больше. Гермес сел на кровати, выпучив глаза. Так вот, что они задумали. Забвение. Усмирение. Стирание. Инкарнация проводилась редко. Говорили, что человек становится сосудом для другой души, земным воплощением Бога. Зомби-аватар
После того, как Синдикат отобрал у него мужское тело, его хотят лишить еще и разума, собственного сознания. Хотелось рыдать, вырвать им всем позвоночникино возвратился Зенон, и силой уложил в кровать. Еще один укол, и нахлынувший дурман сменился пугающим сном в котором отцовский голос говорил ему, как поступить. ОТЕЦ, Я ДОСТОЙНЫЙ!
****
После разговора с Кареглазкой день наполнился дерьмом, и как я не пытался изменить настрой медитациями, это никак не удавалось. Наоборот, внутренний голос только громче хрипел где-то возле гипоталамуса: «Дружок, да ты лошараи не надейся на другое».
Елена Ивановна металась между изучением Ковчега и беременностью межниковской твари. И одновременно с этим была заметно раздражена, что отражалось, по большей мере, на всех, кроме меня. Меня она тупо игнорировала. Хотя, я могу и ошибаться, ведь я также старался сохранять дистанцию: 1) из-за обиды 2) из-за надежды, что она остынет и передумает. Возможно, она также как и я, была подавлена нашим утренним разговором, но вряд лиона же его инициировала.
Я, как робот, мыл и убирал, стерилизовал ультрафиолетом и фламбировалкак зачарованный, подолгу застывая с огненным факелом для дезинфекции лабораторных столов; а часть спирта вперемешку с боярышником и эхинацеей похихоньку заливал в себя. Вскоре я настроился забыть о Кареглазке. Это было нелегко, так как после вчерашней ночи она совершенно не выходила из головы. В то же время, в романтических отношениях я уже проходил подобное. В печальном итоге мои детские помыслы о всеобщей справедливости и честности взрослых оказались всего лишь глупыми фантазиями. А женщины, поначалу показавшиеся девственному уму чистыми ангеламимедленно, но уверенно, раскрыли истинные обличья.
Бесконечно тасуя эти мысли в голове из одного полушария в другое, на обеде я оказался на плаце, где пытался наблюдать за воробьиной охотой Цербера. Потом там появились горлицы, и я решил их поймать. Еще недавно я практиковал такое, чтоб прокормить себя и Таню. Теперь хотелось это повторить, выплеснуть злость на что-топусть даже совсем безневинное. Хотя о чем это я? Даю зуб, что голубки тоже имеют скелеты в шкафахнапример, гнезда, полные костей их птенцов. Невинных нет, есть только разное понимание вины.
Чтоб поймать птиц, я подсыпал зернышек под корыто, которое приподнял палкой с привязанной веревкой. И да, мне удалось поймать три или четыре голубя. Я пошел к корыту, а глупая псина бегала вокруг, радуясь моей удаче. Но как только я приподнял корыто, горлицы стали вылетать, а я запутался в веревке, которой Цербер меня обмотал. Я упал, проклиная собаку, а птицы кружились надо мной и срали с высоты.
Я же сказалне день, а сплошное говно. И я решил не возвращаться в Логос. К вечеру я устал бороться с депрессией и вернулся к истокам. Тем более, что пока я думал о людях, женщинах и животных всякие гадости, в краешке мозга созрел план, как побороться за себя. Да, возможно, что эта затея была нашептана настойкой пустырникабоярышник закончился.
****
Признаюсь, это было дерзко. Горин имел одно увлечение, вызывающее у меня пренебрежительное презрение. Он любил цветы и выращивал их в Крепости в огромных количествах. Сам участвовал в их посадке, прополке, поливе и прочей хрени, с ними связанной. Короче, сходил с ума над ними, как юный Голлум над своей прелестью. Вместе с театром и актерским искусством, цветы были его главными ценностями в жизни, а все остальноепридаток.
В центре Илиона, рядом с плацем, произрастали самые ценные для полковника представители цветочного мирагерберы и розы «осирии». Он долго не мог их вырастить, но в этом году с помощью тепличного покрытия и трансваальские ромашки, и шипованое чудо немецкой селекции одарили Андреича, и теперь он каждый день рано с утра задумчиво усаживался на скамейку и наслаждался видом цветочков. Меня они также заинтересовали, но в другом смысле.
Как только стемнело, я дождался исчезновения с плаца последнего из зевак, и словно Зорро пробрался к оранжерее. Проникнул я, незатейливо по вертикали разрезав пленку. В темноте красота цветов была не так очевидна, но я понимал, что такими розами можно завоевать любое женское сердце. Молочно-малиновые бутоны напоминали возбужденные вагины, их сочно-зеленые листья были роскошней парчи, а герберы я не цветовод, но мне они показались идеальными. Тем более, что сам Горин, специалист в этом деле, одобрил бы мой выбор.
Хотя он же, наверняка, и убил бы меня. Но ему не нужно знать. По моим сведениям, полковник сейчас заседал в Одеоне и смотрел запоем какие-то оцифрованные спектакли, буквально сегодня привезенные лазутчиками.
Три цветка мне показалось мало, как и пять. Семь? Девять? Да что мелочитьсякрасота без размахане совсем и красота. В итоге, я срезал все 12 бутонов осирий, которые были, щедро окружив их шикарными солнечными герберами.
Пожадничал. Оказалось, что я не рассчитал с фольгой для букета, поэтому пришлось повозиться и подумать, как впихнуть невпихуемое. Наконец, я сообразил для укрепления конструкции обмотать ее малиновой тканьюи, вуаля! У меня в руках был огромный, прекрасный букет.
Цербер, увидев цветы, тоже оценил, и даже завыл, счастливо виляя хвостом, так что даже пришлось влепить ему по морде плашмя ладонью. Все-таки, собака, это слишком большая ответственность, когда мир покатился в тартарары
По Крепости я передвигался осторожно, засунув букет в целлофановый пакет и находясь в стороне от освещенных дорожекближе к кустарникам. У меня были не такие большие шансы встретить кого-либо хотя нет, это произнесли спирты. По базе постоянно кто-то шоркался: шел с работы, на работу, дежурить, стрелять в тире и прочее. Если я хочу избежать расстрела, то нужно быть осторожнее.
Глава 10. Нисхождение
Паровоз остановился, и Гермес почувствовал неладное. Он до бессилия подтянулся на турнике4, 5 подход? Он потерял счет. На хрупких ладошках вздулись огромные болезненные мозоли. Неотъемлемый вред. Хоть не запретили заниматься после всего, что произошло. Жалел ли он об этом? Точнонет. Понимали ли это его тюремщики? Определенно, да.
Дверь отворилась, и в вагон вошел Зенон с двумя странными типами. Что-то смутно знакомое точно! Это были жрецыюродивые, малочисленная обособленная каста внутри Синдиката. Гермес мало знал о них, лишь то, что каждый ранее был смертельно болен либо безнадежно безумен. И всех их излечил обряд.
После инкарнации Гермес тоже присоединился бы к их сонму, но его не прельщало стать роботом. Хотя нет, ошибочкаон теперь был женщиной, а наследие Ахамот не позволяло женщине стать жрецом. Зомби-невеста Сурового Бога, вот его единственная миссия в Синдикате.
В руках у бритоголовых старинный коричневый кувшин, запечатанный свежим сургучом, и деревянный короб с ароматными высушенными растениями. Зенон держит сосуд с элефиромэто мистическое зелье, сваренное по особому рецепту из горчицы, мирры, тростника, корицы и таинственного масла, добываемого в каком-то подземном источнике. Старейшины утверждали, что иносказательно рецепт элефира был указан еще в библейской книге Исхода.
Верзила протягивает чашу с элефиром Гермесу. Но это лучше не пить. Он запрыгивает на Зенона, и пытается душить егорасширителем для вагины. Медбрат сопит и хрипит, его огромное тело делает несколько оборотов по вагону, пока наконец жрецы не отдирают умалишенную, и не заливают напиток в глотку насильно. Пойло на запах как потные носки, на вкусне лучше мочи. Словно кулисы, веки опустились, но спектакль только начался.
Онв кровавом бассейне, и кровь покрывает его с головой. Он не может вынырнуть, он захлебывается, как вдруг оказалось, что это не кровь, а мелкие желтые муравьи. Они больно жалят, они быстрые, и они повсюду: в сердце, в печени, в костном мозге. Их миллионы и миллиарды.
Он просыпаетсяслава Богуи он на каменистом пляже, усеянном лепестками роз, которые излучают горчичный аромат. В небе огромная черная дыра, струящаяся пурпурным светом и пытающаяся сожрать полную луну. Что-то не такГермес смотрит на себя и понимает, что уже он самогромный муравей, а цветочные лепестки забили рот, желудок, легкие кишечник распирает, чтобы взорваться сгустками темной, загноившейся крови.
Онв роскошном храме, прикованный и распростертый на прямоугольном жертвенном алтаре, а хмурый бритоголовый жрец бормочет чушь и пронзает его гениталии кривым ножом с широким лезвием. Из раны появляется младенецкорявый и беспомощный, черный как смоль. Гермес видит лицо младенцаэто он сам. Пытается разглядеть, почему ему холодно, и понимает, что ребенокне совсем и ребенокэто рыба, мерзкая и скользкая. Гермес пытается кричать, но жрец бросает монструозного ребенка наружу, в туман к гиенам, которые с хихиканьем рвут малыша на части. Он самодна из гиен или нет? У всех тварей его лицоне то, которое сейчас, и не то, которое было еще до операций. Это лицо женщины, выглядящей словно богиня из индуистского пантеона
Совершенно неожиданно Гермес-Афродита выныривает из кошмарачто-то сыпется с потолка, а по соседству грохочут выстрелы. Но кто посмел напасть на поезд Божьего промысла?
****
Я приоделсявчера на складе выдали обновки, и теперь я владел достаточно неплохим шматьем. Классические голубые ливайсы, белый джемпер, куртка бомбер, как у Тома Круза в Топ Ган, только салатовая, и все те же боты с саламандрами. Естественно, я обмылся, подстриг волосы в носу и полился парфюмом с запахом грейпфрута. Кажется, я неотразим.
Мой обходной путь лежал по самой нетронутой тропевозле прачечной, мимо бювета, и к офицерским домикамметров 800. По прямой туда метров 300 на запад, но так было нельзя.
На тропинке нарисовались двое военных. Патруль? Я не совсем разобрался в устройстве жизни Илиона, поэтому все возможно. Цербер залаял, и солдаты устремились ко мне. Я уставился на пакет, который при просвечивании фонарем однозначно выдаст цветы. Стремно.
И я выбросил пакет в заросли. Вовремявояки были рядом.
Новенький? Менаев, кажется? спросил старшина с длинным носом и дерзким взглядом. Куда это ты идешь?
Его напарник, курчавый, как Пушкин, держал меня на мушке. Гребаный бабай!
Ребят, я спешу в Одеон, сообщил я, переминая пальцы. Честно, не успеваю. Илья Андреевич меня пришибет.
Солдаты переглянулись.
А что в Одеоне? заинтересованно спросил Пушкин. Жора, вечно мы в пролете, когда что-то интересное! заметил он носатому старшине.
Так вы не в курсе? обрадовался я. Боссу привезли диски со спектаклями. Так что сегодня у нас театральный вечер.