Женя Журавина
Жизнь началась
В конце августа 1940 года рано утром из Владивостока вышел большой грузопассажирский пароход. Солнце только что вышло из-за сопок и щедро рассыпало свои лучи, отражаясь в окнах многоярусного города. Когда же пароход повернул в пролив Босфор Восточный, они брызнули в глаза пассажирам, усеявшим палубы; все встрепенулось и повеселело.
С неба и от воды, споривших своей синевою, струился бодрящий холодок; начинался широкий солнечный день, какими так богаты конец лета и осень в Приморье. На небе с утра до вечерани облачка, ни пушинки; над землейни ветерка, ни шороха.
На нивах дозревали хлеба; на лугах сединой паутины покрывалась отава; буйной зеленью дышали леса; только кое-где можно было разглядеть пожелтевшую ветку, но она, как случайный поседевший волос, терялась в густой листве приморской тайги с ее дубами и кленами, ясенем, грецким орехом, пышной аралией, бархатным деревом... А высоко в горах, на каменных осыпях и перевалах, начиналась осень. Там уже пылали осенним пожаром рощицы лиственниц, каменноберезников, мягкие метелки держикорня. Оттуда, с гор, осень спускается в долины, из долин выходит на поля, располагается вокруг городов и поселков.
Среди пассажиров была группа молодежи, вчерашних студентов, учителей, ехавших к месту работы.
Жители центральных районов страны, никогда не видевшие моря, они вдруг очутились на краю своей необъятной родины и жадно вглядывались в морскую ширь, очертания берегов, тонкие линии Сихотэ-Алиня.
Мир был воистину прекрасен, и, пожалуй, не было на палубе человека, которому бы не хотелось подняться повыше и заглянуть: а что же там, за горизонтом?
Ну вот просто не верится, что я здесь, еду по морю, а рядом Япония,сказала девушка, казалось подросток, меньше всего походившая на представителя своей профессии,тоненькая, с копной черных подстриженных волос, девчонка-непоседа с большими, открытыми и как бы спрашивающими глазами.
Она уже успела побывать на капитанском мостике, узнала, что у капитана трое детей, старшую зовут Галей; познакомилась с детьми офицера, ехавшего на север,мальчиком и девочкой шести и восьми лет,и те гонялись за ней по палубе и не хотели идти к родителям.
Просто не верится,продолжала она.Вчера «садок вишневый коло хаты», а сегодня море.
Она качнулась слева направо, точно ожидала, что и пароход качнется, как лодка, и все почувствуют под собою морскую пучину.
Девушкатоварищи звали ее Женейнравилась всем, как нравится веселый счастливый ребенок. Женя была вся на виду, и все знали, кто ей больше всех нравится. Это был Сергей Колесов, юноша лет двадцати трех, ехавший, как и она, к месту работы.
Вот, друзья, и приехали,говорил он, обнимая стоявших рядом географа, своего ровесника, на вид грубоватого парня, и белокурую девушку, подругу Жени.Десять тысяч отмахали и нигде не отдыхали...
Девушка сбросила его руку со своих плеч, да и географ почувствовал какую-то неловкость, точно в глаз попала соринка.
Ну и силищанаша земля,продолжал Колесов, ни к кому не обращаясь.Я бы не прожил и недели в какой-нибудь Бельгии. Только в нашей стране может родиться подлинно великое!..
Сережка, опять лекциявмешалась Женя.А меня папа учил: «Доказывай, дочка, делами. Словашелуха, а делазерна!» Вот он какой у меня!.. Ребята, давайте лучше споем...
Но запеть молодежи не пришлось: откуда-то, точно со дна моря, вынырнул гармонист, взял два-три аккорда, и перед ним расступились.
Удивительный народ гармонисты: они всегда оказываются там, где необходимы. Женя в один миг организовала круг и потащила Колесова на середину.
Нашего, украинского!
Колесов оказался плохим танцором, и Женя, вытолкнув его из крута, стала танцевать одна, дразня окружающих.
А ну, принимай, дочка!сказал пожилой мужчина, поплевал на ладони, хлопнул по голенищам и пошел вприсядку, а вокруг юлой кружилась Женя с платочком в правой руке, подбоченясь.
Танцующих обступили; на смену пожилому выступил красноармеец.
Ну девчонка!сказал старый рыбак Матвей Сурнин.Бес в ней сидитне иначе. И чему такая научит? Бывало, идет учительчеловек степенный, взгляд суровый. Посмотритрублем подарит.
Веселостьделу не помеха, а бываети подмога,отозвался собеседник.Учитель, я так понимаю, должен идти с лицом открытым... Хмурость нам не ко двору. Конечно, характер должен иметь. Без характеракакой он воспитатель.
Про что ж и говорю! Первое делоосновательность в человеке. Ребенокон как горох на гряде: что подвернулось, за то и цепляется. Ему нужна опора. А какая опора в такой пигалице. Ногами выписывает, а что у ней в голове?
* * *
На морене как на сушескука длиннее, а радость короче. Здесь не бегут на встречу ни с рощами пригорки, ни с речками поселкихолодная синь да темная глубь. А волны идут и идутне переждать, не сосчитать. Кого оставили, кого догоняютподи спроси! Не скажут, не ответят. И молодежь быстро угомонилась, сгрудилась на корме в плотный кружок; кто присел, кто прислонился к соседу.
Начиналась новая самостоятельная жизнь, пути расходились; а куда приведут и что ожидает там, в конце пути? Годы учения, забот и опеки родителей, контроля педагоговвсе это позади; теперь будут сами определять свои поступки и сами за них отвечать. Единственным учителем становится жизнь, собственный опыт, а это наставник строгий, переэкзаменовок не дает и на второй год не оставляет.
Было их в группе пять человек, и все разные: три девушки, окончившие педучилище, дети рабочих, все из одного поселка Смоленской области; а юноши Колесов и Гребнев из Смоленска, окончили Московский пединститут, дети педагогов, Гребневсын учительницы начальных классов, Колесовсын директора школы.
Девушки не походили друг на друга, а скорее дополняли одна другую. Женя была порохом, душой всякого начинания; Соня Свиридоватруженицей, прозаиком и практиком,она без всякой просьбы подруг выполняла за них всю работу, когда они жили в общежитии: мыла полы, посуду, стирала белье; Катя Крупенина, мечтательница и ленивица, казалась беспомощным существом, которая без своих подружек не могла ни на что решиться. В то же время в ней было что-то обезоруживающее: удивительная мягкость, застенчивость и задушевность. Это был ребенок, которого никто не мог обидеть; наоборот, всякому хотелось сделать для нее что-нибудь приятное.
Женя первая нарушила молчание:
Ребята, а в поезде интересней, правда? Море устроено не так. Я бы вот тут справа поставила островок с домиком, а слевапусть бы тянулся берег, но только ближе, и все бы дома, дома, окнами на восток, и все бы люди, люди, лодки, пароходы, трамваи...
Согласны, Женечка! Переделывай!отозвался Колесов.Какая-то синица, как утверждает Крылов, хотела море сжечь, а переделатьпара пустяков.
Ох ты!.. Я синица, а какая птица ты? Я на деле докажу, что я ничего не боюсь, а ты боишься. Ты хотел остаться в городе, а мнекуда угодно.
В городе легче заниматься наукой: библиотеки, институты, клубы, театр. Это много значит!
Когда я получил назначение в Приморье,сказал Гребнев,побежал в библиотеку. Там мне предложили томик Арсеньева. Вот кто любил этот край! Без любви так не напишешь. В каникулы пойду по его следам. На целое лето. Здесь еще можно сделать множество открытий.
Теперь вы не узнаете тех месткрай изменил свое лицо,заметил я. (Я ехал проверять школы Ольгинского района).
Товарищ инспектор, а вы давно живете в этом крае?спросила Женя.
Да уже лет двадцать.
Ого! А мне-то всего восемнадцать!сказала она с притворной грустью.И вы ни разу отсюда не убегали?
Я этот край ни на какой другой не променяю.
А что у вас хорошего? Цветов нет, птицы не поют, леса угрюмые, реки сердитые, а люди, как сычи: отвечают тебе, точно через забор,канючила Женя.Посмотрели бы вы у нас! У нас все ласковое: и лес, и река, и поле, и... моя мама...
Патриот Приморья, я хотел рассказать, как много здесь и цветов, и птиц, как стремительны реки, буйны и веселы леса, как много душевных людей, но меня перебил Гребнев.
Главноеэто климат!
Помешался на климате!сказал Колесов.
Тылитератор, что ты в климате понимаешь! Ты скажи мне, сколько здесь тепла и влаги, и я тебе скажу все остальное. Географиякак часы: все одно с другим связано; а главная пружинаклимат.
А мне климат нипочем, потому что на душе у меня жарко,не унималась Женя.Когда я уезжала, мама говорила: «Замерзнешь там, как пичужка! Ну кто тебя там такую слушать будет? Куры заклюют». А я ей: «Не беспокойся! Сама всех заклюю! Раз меня поставили, все обязаны слушаться...» И никакого климата я не боюсь. Везде же люди... Ну, один не признает Женьку, другой признает и поможет. Вообще, все хороши и все хорошо, а Женькалучше всех. Ведь я никому не желаю зла и хочу, чтобы все и всем было хорошо. Скажите, что еще надо?
О, много, Женечка, много. Представь себе, что твое «хорошо» вот ему кажется плохим, что он хочет совсем другого.
Ничего, Сережка, подобного! Хорошо то, что хорошо всем. И с правдой надо шагать в ногу. Мой папа так и учил: «Шагай в ногу с правдойне оступишься. Она поддержит...»
* * *
Второго сентября пароход вошел в бухту Ольга. Бухтауютный дворик,казалось, сама заманила пассажиров. Таких, как она, на побережье раз-два и обчелся: спокойная стоянка, высокие гористые берега; ни волнам, ни ветрам доступа сюда не было; бухта, как домовитая хозяйка, сама приглашала сойти на берег.
Ну вот и приехали!сказал Колесов.Располагайтесь, ребята, по-домашнему, всерьез и надолго. А тут недурно. Жаль, от города далеко. Без театра я не могу...
Уже приехали?!удивилась Женя.А я бы все ехала и ехала. Ну, ничего! Пора за работу. Я уже засучила рукава.
На пристань встретить свое пополнение вышел завроно, добродушный украинец, а за вещами прислал машину.
Добро пожаловать! Заждались мы вас. Вчера школы приступили к занятиям...
Когда приезжие расположились в общежитии и привели себя в порядок, он пригласил их в столовую и во время обеда обратился с коротенькой речью:
Дорогие товарищи, вас уже ждут ваши ученики. Вы выходите на ниву народного просвещения, знайте, что и на этой нивечто посеешь, то и пожнешь: посеешь знания и вырастут знания, а прибавишь к знаниям любовь, любовь и соберешь. В нашем делекак аукнется, так и откликнется. Возможно, что на первых порах у вас будут ошибки, но ваше горячее комсомольское сердце их перекроет: где не возьмете опытом, возьмете жаром души. А жар души для учителя дороже опыта. Надеюсь, что наш край и наш район вам понравятся...
Когда завроно сделал паузу, Гребнев спросил:
А скажите, товарищ заведующий, какой здесь климат?
Разрешите, я отвечу,поднялся Колесов.
Пожалуйста.
Здесь такой климат, какая у тебя на душе погода. Заверяем вас, товарищ завроно, погода у нас на душе отличная, и с любым климатом мы справимся...
Вот и замечательно. После обедапрошу в роно за назначением.
Завроно ушел. В столовой поднялся шум: все накинулись на географа.
Твой климатэто ложка дегтя. Ты испортил нам бочку меда.
А почему не спросить?недоумевал Гребнев.От климата все зависит...
Не от климатаот человека. Папанину на полюсе было жарко, а иной в Крыму мерзнет.
Брось ты, Колесов, свое краснобайство. Я ведь знаю, какое тебе напутствие сделала мамочка! «Плохо будетприезжай назад!» И ты выразил полное согласие...
Правда, Колесов?спросила Женя.
Колесов замялся. Женя, выждав минутку, встала из-за стола и выбежала из помещения.
Назначение молодых учителейнелегкое дело. Сначала все просили послать их в одну школу. Когда же выяснилось, что это невозможно, Гребнев стал просить послать его в рыбацкий поселок, ближе к морю;. Колесовоставить его в районном центре, так как увлекается клубной работой; девушки, Свиридова и Крупенина, сидели обнявшись и «ни за что не хотели разлучаться».
Вам, товарищ Журавина, придется в поселок Прибрежный. Там прекрасный директор...
Жени не оказалось, и Колесов побежал разыскивать. Сначала он заглянул в общежитие, а затем пробежал по улице.
Ребята, вы не видали, не проходила тут девушка, такая... быстрая?обратился он к малышам, игравшим, надо полагать, в сенозаготовки: телегой служила старая калоша.
Она побежала в лес, по этой дорожке,ответил один из малышей.
Узкая дорожка поднималась в гору, обходила старые пни, серые замшелые камни, перескакивала через толстые, выпиравшие из земли корни, давно упавшие и догнивающие деревья, иногда ее пересекали втоптанные в грязь ручейки. В лесу стояла звонкая настороженная тишина.
Колесов то и дело останавливался и прислушивался, и, странное дело, в душе росло спокойное очарование. И долгая дорога позади и предстоящая работа казались совсем незначительными, значительнее были вот эта лесная торжественность и тишина.
Женя! Ау!позвал Колесов.
Ответа не последовало. Даже эхо откликнулось как-то глухо и неохотно.
Стоял сентябрьчудесный месяц в Приморском крае. Синее, легкое, глубокое небо одним своим краем опускалось в море, другим опиралось на дальние горные хребты. Воздух был чист и прозрачен, точно и вовсе его не было, и даже на самых отдаленных вершинах можно было разглядеть шагающие по склонам деревья. В лесу царил завороженный покойцарство древней сказки, только кое-где булькали сбегавшие с гор ручейки или робко давал о себе знать падающий листок. Но в полдень, когда солнце обрушивало на землю свой золотой ливень, навстречу ему поднималась знойная песня земли, и тогда казалось, что торжеству жизни не будет конца; вся поднебесная ширь заполнялась стрекотом, цирканьем, звоном и гудом, сверканием крылышек миллионов крошечных существ. Иногда к самому уху доносил свою озабоченную песенку комар; иногда, словно потерявший дорогу, над головой кружил запоздавший шмель. А в ту минуту, когда солнце клонилось на запад и косые лучи зажигали золотые и багряные листья кленов, ясеней, дикого винограда и пышный ковер папоротников, лес казался раззолоченным дворцом, царством еще не рассказанных легенд.
Женя! Ау!крикнул Колесов.
Ау!совсем близко отозвалась девушка.
Она стояла недалеко от дорожки, прислонившись к стволу огромной пихты, и смотрела вниз, в долину, где теперь роскошествовало солнце.
Сережка, посмотри, какая тут красота! Никогда ничего подобного не видела! Говорят: тайга, тайга! А тут никакая не тайга, один праздники больше ничего! Я думала: тайгазначит сумрачно, за каждым деревом медведь. А тут одна красота! И сколько солнца!
Ах, Женька, Женькапустая головушка! Люди получают назначения, выбирают места, а онав лес.
А ты ответь: правду говорил Гребнев, что ты, если будет трудно, вернешься?
Ну, а ты скажи: кто себе враг? Ты разве не вернешься, если будет плохо?
Сережка, ну, кто ж нам сделает все хорошо, ежели не мы сами? Мне папа так и говорил: «Счастье на серебряном блюде не разносят!» А я домой поеду только тогда, когда здесь будет хорошо. А что мне мать говорила: «От меня уходишьтак тому и быть; от людей не уходи. Ближе к людямближе к правде». Понятно это тебе? Ты думаешь, если я тебя люблю, то... А мне просто тебя жалко. Без меня ты пропадешь. Тебя, как дошкольника, еще надо таскать к рукомойнику... Марш назадне хочу тебя видеть!
Женечка! Все сразу! Объяснение, ссора! Ну, посмотри в глаза! Разве не люблю?
Марш! Не прикасайся!
Они посмотрели друг другу в глаза, и слова оказались лишними. Женя уткнулась лицом в грудь Сергея Колесова, он стал разглаживать ее беспокойные кудри.
Ты погляди вокруг!сказал он Жене.Мы с тобой словно в храме или во дворце. Когда я шел сюда, я вспомнил поэму «Песнь о Гайавате», об индейцах Северной Америки. Вот послушай.
Когда они пришли к роно, Колесов уже был назначен в Крутояровскую, Гребнев и Крупенинав Боровскую школу, Женяв поселок Прибрежный и Соня Свиридовав Новокиевскую.
Товарищ Колесов, вам придется ехать сейчас же. Катер у пирса. У вастридцать часов в неделю...
Что ж, я готов...
Вот и прекрасно.
Через несколько минут процессия провожающих направилась к пристани. Колесов, как всегда, был многословен:
Вот, друзья, жизнь и началась. «Вперед без страха и сомненья...» Я предлагаю: писать друг другу каждую неделю. Писать обо всем. Все будет интересно...