«А весной, как только появятся цветы, соберу букет и схожу на могилку Марии Петровны,думала Женя.Нет,передумала она,буду ходить каждый выходной. А зачем ждать весны! Пойду в ближайший выходной...»
И она выполнила свое намерение.
Ключи к сердцу
В январе, в начале второго полугодия, Петр Игнатьевич вышел из строя. Перед школой встала новая трудность: кто поведет его класс? Уже в первый день, когда учитель не вышел на работу, лихорадило всю школу: бездельничающие ребята заглядывали в другие классы, носились по коридору, мяукали и раньше времени разбежались по домам, не выполнив задания.
Женя вызвалась первая:
Позвольте мне. Хочу попробовать силы. Мне жаль Петра Игнатьевича...
Вести «распущенный» класс никто не хотелза дополнительным заработком не гнались,и все вздохнули с облегчением:
Пусть попробует! Много на себя берет!
Только я не буду завучем! Какой я завуч! Просто стыдно сидеть на этом месте.
Я бы согласился заведовать учебной частью,сказал Лысиков.
Все приветствовали и это решение, и Агния Петровна согласилась с ним.
Первый урок в чужом классе прошел у Жени мучительно. Все ее усилия навести порядок ни к чему не приводили. При этом, кроме двух переростков, Ковалькова и Пронина, сознательных нарушителей дисциплины не было, дети просто не умели сдерживаться, управлять собою. Что бы ни случилось: шум за окномвсе бросались к окну, стук в коридоревсе готовы были бежать в коридор, отвечал одинвсе готовы были принимать участие; класс взрывался, как порох, от любой искры: непродуманного слова учителя, реплики ученика и «художеств» двух второгодников-переростков. В дальнейшем Женя пробовала ставить их у своего стола, оставлять после уроков, читать нотации, высылать за дверьничто не помогало. Последняя мера оказывалась наихудшей: дверь то и дело открывалась, иногда настежь, и два хулигана корчили рожицы, пели по-петушиному, и класс смотрел не на учительницу, а на дверь, ожидая следующей выходки.
Ну что мне с ними делать? Посоветуйте!обратилась она к педагогам.
Все потупились. Лысиков с готовностью отозвался:
Я приду к вам на урок. Если понадобится, буду ходить каждый день. Мы их переломим.
Женя испугалась: Лысиков будет «ломать» у нее на уроке? Чему же она училась? Ломатьэто больно. И детям и ей. Нет, надо найти какую-то струну! Войти в душу. Но какую? Как?
Лысиков пришел на урок, уселся на задней парте и сразу же взял на себя обязанности стража: на детей смотрел зверем, на учительницуягненком. Женю поразило совмещение в нем столь различных качеств. Когда же к концу урока ребята «выпряглись», непрошеный помощник обоих второгодников вышвырнул за дверь.
Женя возмутилась:
Я прошу васне ходите ко мне на урок.
Но я обязан! Я завуч!..
Ну, хоть... две недели! Дайте мне самой... Я справлюсь...
Надо вызвать родителей,предложил кто-то.Распустилипусть воспитывают как умеют. Это их обязанность.
Не умеют родители. В том и беда,вмешалась Агния Петровна.Кто их этому учил? Никто не учил. Родителям надо помогать, а мы их зовем на помощь. Не будем мешать Евгении Михайловне. Она сама найдет ключи. Она у нас умница...
Агния Петровна не ошиблась: Женя действительно нашла эти ключи, сначала к сердцу второгодников, а затем, с их помощью, и ко всему классу. И произошло это случайно, никакой педагогической мудрости или таланта она и не проявила, но, несомненно, проявила мудрость своего сердца.
Однажды, занимаясь во вторую смену, она оставила своих мучителей на час после уроков. Сначала она стыдила их, укоряла, говорила о долге перед родиной, перед родителями и с горечью убеждалась, что слова летят мимо, не шевелят ни одной струны, душа ребят на замке и отпереть ее не удается; но когда по истечении часа она вызвалась проводить их до дому и при этом сказала: «А то еще медведь задерет!»флегматичный Пронин ответил:
Не задерет! Теперь медведи спят. Черный спит в дупле, а бурыйв берлоге, где-нибудь под коряжиной... Теперь их можно самих задрать. Приходи и бери как миленького.
А какой из них страшнее?спросила Женя, для которой все медведи были «на одно лицо».
Приятели оживились и стали просвещать свою учительницу:
Черный медведь поменьше, с белой грудкой, любит лазить по деревьям, на людей не нападает; зато бурыйс ним лучше не встречаться: не уступает и тигру; а до меда лакомки оба.
Только бурый подхватит улей да в кусты, а черный расправляется на месте. Пчелы кусают, а ему хоть бы что! А если покусают лошадь, то лошадисмерть...
Смотря сколько укусов,дополнил приятель.Один раз черный забрел в деревню днемсначала мы жили не здесь,а на него накинулись все: бабы, ребятишки... Тогда он на дерево, а мы окружили дерево, старик один с вилами, а ружья нет. Он сидит на дереве, а мы кругом...
Рассказам о медведях, казалось, не будет конца, и в глазах ребят звери выглядели «хитрее человека», а медвежататакими же озорниками, как и сами рассказчики.
Исчерпав рассказы о медведях, стали говорить о волках, тиграх, о рыбах. Учительница оказалась хорошей ученицей: внимательно слушала, задавала много вопросов, искренне восхищалась, на какое-то время вовсе забыла свою роль; ребята увлеклись: перебивали друг друга, горячились и тоже забыли, что перед ними учительница, которая только что наговорила им кучу обидных слов.
Женя разворошила огромный запас ребячьего жизненного опыта и сейчас не узнавала своих «трудновоспитуемых», а онисвою «въедливую» учительницу. И когда затем шли втроем по улице, ей казалось, что рядом с неювзрослый солидный народ, а Пронину и Ковальковучто учительница самый понимающий человек, и за такую можно и в огонь и в воду.
На следующий день поведение «трудных» было безупречным. Больше того, они выступали непрошенными помощниками, ловили всякую удобную минуту, чтобы дополнить и уточнить свои вчерашние рассказы. Тогда Жене пришла мысль пригласить их на прогулку в лестропы уже были протоптаны.
Теперь в лесу было иное очарование, не уступавшее осеннему: тишина, избыток солнца, белизна снега, прозрачность воздуха, резкость теней, редкое, но такое милое пернатое население: поползни, дятлы, синицы, клесты.
Пронин и Ковальков с энтузиазмом приняли предложение учительницы. Войдя в лес, они сразу же стали экскурсоводами, а онаэкскурсантом: она спрашивалаони отвечали, показывали и рассказывали, припоминали и то, что происходило здесь летом, и то, что слышали от других. Деревья они узнавали по коре и почкам, птицпо полету, зверьковпо следам.
Как вы, ребята, много знаете,не удержалась учительница.А я знаю здесь только дубок да березку.
О, березки у нас разные. Эта, которую вы знаете, белая, эту все знают, а то у нас есть еще черная, а на горахкаменная; а мой отец говорилесть еще железная, та тонет в воде, как железо. Это самое крепкое дерево, какое у нас растет.
Ребята отыскали амурский бархат, попросили учительницу потрогать кору.
Ну что?
Ой, гладкая какая...
Это дерево называется бархат.
А такое есть и у нассосенка!сказала Женя, указывая на деревцо, стоявшее в стороне.
Ребята ринулись в сугроб, сломали ветку и показали учительнице:
Это не сосенка, а кедр! Какая же это сосенка!? Мой папа лесникон все деревья знает. Тут вот, смотрите, пучок из пяти иголок, а у сосныиз двух. Какая же это сосенка?!
Ребята узнавали на снегу следы зверей и птиц и рассказывали об их повадках. К удивлению Жени, в лесу у них появлялся значительный запас слов, слова были свои, особенные и располагались как-то по-особому. Иногда она просила их повторить сказанное и с интересом вслушивалась, как оно звучит, каким смыслом наполняется.
Незаметно они подошли к горной речушке. Речушка была сказочно красива: пухлые обрывистые берега из рыхлого снега, по руслувалуны, точно крошечные домики под высокими снеговыми шапками; природные перекладиныветровал, валежник под пышным снеговым покрывалом, на котором уже наследили зверьки и птицы.
Но почему она не замерзает?спросила учительница.
Ого, как же она замерзнет, когда так быстро бежит? Когда бежишьне замерзнешь,пояснил Пронин.
Много ты знаешь,возразил Ковальков.Река откуда? Из гор. А горы промерзают? Нет. Воду выжимает мороз, понятно тебе? Он жмет, а она бежит, он опять жмет...
А если я тебя прижму, ты побежишь? Будешь на месте! Она сама разогревается...
Ребята продолжали спорить. Женя подошла к берегу заглянуть, как протискивается между валунов незамерзающая речка, и вдруг берегснеговая глыбаобрушился, и она оказалась по колено в воде.
Ой, ребята, спасайте...
Ученики бросились на помощь, протянули руки, но поскользнулись сами и, только сидя и пятясь назад, помогли ей выбраться из воды. Все трое были в снегу, руки коченели.
Пронин нашелся первым:
Снимайте катанки! Скорей! Надо вылить воду, выкрутить чулки...
Да что ж я буду... прыгать как зайка?
Снимайте, говорю. Петька, костер! Снимайте! Ноги в пиджак!
Мальчик торопливо снял свою стеганку и разостлал на снегу:
Вот! Садитесь! А ноги в рукава! Снимайте, говорю! Петька, дров!
Женя сняла катанки и чулки. Пронин укутал ей ноги. Но тут она заметила, что на мальчике одна ситцевая рубашка.
Нет, так нельзя! Ты простудишься. Давай катанки.
Не! Я закаленный!..
Давай, говорю. Как ты можешь не слушаться?
Тогда вот... Петька, рви сухую траву. Не надо костер! Лучше быстрей побежим!
Мальчики нарвали сухой травы, набили катанки, но когда Женя стала надевать сырые чулки и дело не ладилось, Пронин размотал шарф и разорвал на две части.
Вот, портянки...
Пальцы у Жени закоченели, чулки не слушались, и она подчинилась ученикам...
А теперь бежать! Во весь дух!командовал Пронин.
Они помогли Жене встать, взяли ее за руки и потащили к поселку.
Ребята, да что вы! Дайте передохнуть. Я не могу!..
Нельзя передыхать! Надо вспотеть! А стоятькрышка... Петя, вперед!
Надо полагать, в истории народного образования еще не было случая, чтобы ученики так тормошили своего учителя. Когда Женя пыталась сделать остановку, Пронин тащил за руки, Ковальков подталкивал сзади. Она, и плакала и смеялась в одно и то же время.
Приключение в лесу еще сильнее повлияло на ребят: в душу неожиданно вошло и поселилось светлое чувство. Последней мыслью перед сном и первой, когда просыпались, была мысль об учительнице: что еще надо сделать, чтобы ей было хорошо. В эту зиму они были в поселке самыми счастливыми из всех...
* * *
После того как Женя приобрела двух «рыцарей», готовых на любые подвиги, дело пошло лучше, хотя срывы еще и случались. Причиной были два обстоятельства, устранить которые она не могла: вынужденная пассивность и однообразие работы и неумение ребят управлять собою.
Учебного оборудования в школе не было, класс тесный, занятия во вторую смену, при слабом освещении; ребята сплошь и рядом становились «слушателями», тогда как слушать их не научили. В преодолении трудностей ей не могли помочь ни ученики, ни советы товарищей,помогла общая «установка», с которой она вступала в жизнь. В головке этой на вид такой хрупкой девушки укрепилось простое правило: жизнь должна быть хорошей, и ради этого нужно потрудиться; она не допускала и мысли, что не справится с порученной работой, не добьется своего; ей все должно быть по силам! Не справиться с полсотней каких-то «курносых»это было ниже ее достоинства. Поэтому Женя не давала себе покоя, пока не убеждалась, что цели своей добилась вполне. Она еще из семьи вынесла повышенную требовательность к порядку, к себе самой и к людям. Оттуда же и ее неутомимая деятельность, и непреклонная убежденность в том, что если возьмешься, то непременно сделаешь. Она с детства стала испытывать приятное чувство насыщения трудом, морального удовлетворения: было так, а стало лучше, красивее, приятнее, и этого добилась она, это ее труд. Это чувство приходило к ней, когда она вместе с матерью наводила порядок в квартире: чистым становился пол, светлееокна, свежеецветы; когда они белили палисадник, перешивали одежду старших и «подгоняли» для младших; когда она, старшая в семье, вместе с отцом, железнодорожным рабочим, наводила порядок в садике возле дома: устанавливали столик, скамейки, делали беседку, расчищали дорожку, устраивали пару пчелиных домиков. Ей уже тогда радостно было сознавать, что там, где потрудились ее руки, остается хороший след. И теперь она, не могла допустить, чтобы там, где она находится, было плохо, некрасиво, несправедливо, а она смотрела бы и ничего не делала. Смотреть и ничего не делать, особенно там, где дело просилось в руки, было не в ее характере. В семилетней школе, а затем в педагогическом училище и послев дороге, когда она ехала на Дальний Восток, сама того не замечая, она становилась непререкаемым судьей и стражем коллективной совести. И, странное дело, ей охотно подчинялисьтак категоричны были ее требования, так велика убежденность, так стыдил ее взгляд, по-детски чистый, но и строгий, требовательный, как сама совесть, еще ни разу не сделавшая уступки никакому соблазну,качество, которым обладают дети, но которое многие из них потом теряют.
На уроках у Жени много времени уходило на то, чтобы ученик отвечал только тогда, когда его спрашивают, а не когда хочется; она не начинала работы, пока не добивалась полной тишины и порядка в классе; она учила детей молчать, говорить, спрашивать, следить за каждым ее жестом; иногда она говорила вполголоса, иногда молчала и лишь движением руки давала понять, что нужно делать классу или отдельному ученику; придумывала самые разнообразные самостоятельные работы для всего класса вместе, а также и для некоторых учеников в отдельности. Она постепенно становилась все более и более необходимым центром их жизни, интересов, желаний; какую-то часть учеников она увлекла учебной работой, которая таким образом сама по себе становилась интересной, заставляла не видеть и не слышать того, что раньше отвлекало внимание и уводило далеко.
Особую заботу и гордость вызывал Гриша. Самостоятельность и самобытность мальчика больше всего радовали Женю.
Все это давалось нелегко и не сразу; Женя забывала все, кроме того, что делала в данную минуту, вкладывала в дело всю душу, и это как-то доходило до души учеников и оставляло в ней заметный след. Дело спорилось у Жени.
Дважды с группой ребят она навестила Петра Игнатьевича. Это оказало большое влияние на учеников, они, по существу, впервые увидели в своем учителе живого страдающего человека и прониклись к нему простым ребячьим уважением, каким проникаются в хороших семьях к отцу и матери. И Петр Игнатьевич, пожалуй, также впервые увидел по-настоящему своих учеников: живых, отзывчивых, способных всем сердцем принимать чужое горе. Он, пожалуй, впервые понял, что необходим, небезразличен этим шумным, веселым, жизнерадостным ребятам.
Знакомство с соседом
Поближе к весне, когда на снегу образовалась ледяная корка, Женя стала отдавать все свободное время лыжному спорту, благо теперь были надежные спутники: Ковальков и Пронин.
Как-то в выходной день в начале марта они перевалили через сопки и спустилась к деревне Межгорной.
На перевале, примерно на полпути, их догнал Лысиков, который уже не раз навязывался Жене в компаньоны. Спортсмен не учел своих сил: вспотел и тяжело дышал.
Присутствие ребят, по-видимому, не устраивало Лысикова, и он настойчиво посоветовал им возвращаться назад готовить уроки, но те вместо ответа ринулись по склону к деревне, за ними последовала Женя, Лысиков отстал на добрых полкилометра.
Между тем книга природы раскрывала перед ними одну за другой свои зимние страницы, но читали их только учительница и ее ученики, Лысиков скользил глазами и ничего интересного не видел.
Как ни глубоки снега в этом районе (южнее зимы малоснежны), жизнь в тайге не замирала и зимой, и следы этой жизни виднелись повсюду.
Приморская тайга богата зверем и птицей. Оскудевший было старожил соболь начинает богатеть; хлопотунья белка все еще никому не уступает первого места; еще нередко отдают человеку свои шубы бурый и черный медведи; украшением тайги по-прежнему являются изюбр и лось; оставляют свои следы кабан и тигр, косуля и рысь; дуболобыволки, серый и красный; сернылегкая тонконогая кабарга и домосед горал; колонок и простофиля заяц; отшельник крот и общительный бурундукоседлые жители тайги. Снуют повсюду трудолюбы дятлы, поползни, клесты, сорокопуты; в глухой тайгедикуши, глухари; ближе к опушкамрябчики, синицы, тетерева, фазаны.