- У нас проблема, - хрипит она. Ей тяжело говорить, а её голос звучит так, словно по её голосовым связкам скоблят наждачной бумагой. - Я не могу провести экскурсию по выставке для гостей.
Тайлер поднимает руки вверх, словно кто-то приставил к ней пистолет.
- Я не могу! Я даже ничего не репетировала! О, боже, всё закончится тем, что я стану что-то тараторить и наговорю невесть что, и забуду всё, что когда-либо знала о древнем Египте. Я забываю всё, даже когда начинаю думать о том, как буду это делать. Я увольняюсь прямо сейчас, до того, как начну выдумывать речь для гостей.
Рука Рио до сих в моей ладони, и что-то в этом контакте с кожей совершенно необъяснимое, и непонятный электрический ток посылает гудение по всему телу, отчего я чувствую себя живой и непобедимой. Этим вечером я должна еле стоять на ногах, но это мой вечер, и я возьму от него всё.
- Я могу это сделать.
Проходит чуть больше часа и вся смелость от самовыдвижения волонтёром рушится и оседает, испорченная и хлюпающая, подобно умирающей рыбе в моём животе. Я стою в углу коридора рядом с до сих пор закрытым залом, прислоняюсь к стене и разглядываю всех этих людей. Их так много. Почему они все здесь? Им не надо находиться здесь. Меня ждёт провал. Почему я вообще должна что-то говорить? Зал сам всё за себя расскажет.
Хочу, чтобы Мишель не предупреждала барменов о том, что я, Рио и Тайлер слишком молоды для спиртного. Ненавижу вино, но прямо сейчас я рада любому его сорту.
- Эй, - говорит Рио, и я вздрагиваю, потому что не знала, что он пробрался сквозь толпу людей ради того, чтобы встать рядом со мной. - Нервничаешь?
- Нет, - говорю я, но вместо голоса получается шёпот.
- Ты всё сделаешь великолепно. Я знаю. У меня для тебя подарок.
Я поднимаю бровь. Я рада тому, что могу переключить своё внимание с предстоящего смущения на что-то другое.
- Оу?
- Я не успел его обернуть, но... - Он вынимает из кармана золотой браслет "манжет" с едва заметной расстёгнутой петлёй. На нём выгравирован узоржуки-скарабеи, толкающие солнце по краям браслета, а овальные нефритовые камни по центру окаймлены золотом так, чтобы они служили телом скарабеев. Он берёт мою руку и надевает браслет мне на запястье, застёгивая его с небольшим щелчком. Кажется, что он сделан специально на меня.
- Скарабеи, - говорю я и не могу отвести глаз от браслета.
- Да, знаюэто жуки, и странно, но я подумал о том, что они символизируют...
- Надежду и перерождение. - Я провожу пальцем по гладкому и прохладному нефриту, потом смотрю ему в глаза. - Он прекрасен.
- Да?
- Да.
Его улыбка как солнечный свет. Он поднимает свою руку и проводит пальцами по моей зелёной пряди.
- Плюс, он отлично подходит к твоим волосам.
- Учитываешь всё.
- Тыэто всё, о чём я думаю всё последнее время.
Моё сердце порхает, и я и понятия не имею, как отвечать на его слова или на подарок. Тот же головокружительный ток опустошительно пробегает по моим венам.
- Орион, я...
Мишель стучит по бокалу и хрипит о том, что зал сейчас открывается, и что гидом по выставке станет дизайнер зала и дочь коллекционеров. В своём немного мучительном предисловии она рассказывает о Древнем Египте и его неоценимом месте в истории, а также о науке и культуре египтян. Когда она заканчивает, я понимаю, что наступает мой черёд.
Прежде, чем я могу отговорить себя от этого, я поднимаюсь на носки и целую Рио в щёку, потом резко срываюсь с места, не успевая увидеть его реакцию.
Я стою напротив по-прежнему закрытых дверей.
- Мы можем узнать многое о культуре через изучение того, что было важным для людей. А в мире Древнего Египта люди прославляли жизнь и смерть в равной степени. Исида и Осирис, центральные фигуры нашей выставки, являли собой противоположные, - я останавливаюсь, осознавая то, что собираюсь говорить дальше, - но в равной степени прекрасные и необходимые составляющие истории человечества. - Я открываю двери и вхожу.
Все следуют за мной, теснятся в дверном проёме, и тишина вызвана либо благоговением, либо скукой. Я очень, очень надеюсь, что это благоговение. Стоя перед первым экспонатомудивительно хорошо сохранившейся скульптуре моей матери с фараоном Тутмосом II, ещё младенцем на её коленях, я говорю.
- Перед вами Исида - мать Богов, Дарующая Небесный Свет, Хозяйка Дома Жизни, Царица Заговоров, Богиня Материнства, Магии и Плодородия. Первая дочь Земли и Неба. Покровительница истоков. - Я делаю паузу, потом улыбаюсь. - Возможно, самым мощным доказательством магии Исиды является способность её груди оставаться такой круглой и бойкой несмотря на вскармливание сотен фараонов.
Возникает пауза, но потом Скотт, стоявший в первом ряду, начинает хрипло хохотать, и его смех подхватывают в зале. Я понимаю, что покорила их. Спасибо тебе, материнская нагота. Кто бы мог подумать, что ты спасёшь меня! Сириус, стоящий вместе с Диной ближе к выходу, ухмыляется и закатывает глаза.
Я двигаюсь к следующему экспонатустатуе сидящего на троне отца, в короне-атеф, со своим посохом и бичом. От его вида я чувствую странную боль ностальгии.
- Исида не была бы Исидой без своего мужа и коллеги - Осириса, Предводителя Запада, Повелителя Мёртвых, Властелина Молчания, Владыки Любви. ОсирисБог подземного мира и загробной жизни, но в отличие от подземных божеств многих других культур, которые господствовали над проклятыми и оказавшимися в ловушке духами, Осирис также почитался как бог реинкарнации. Посещение его домена тщательно планировалось и оптимистично ожидалось.
Я направляюсь к большой вазе с изображением их обоих: моей мамы в головном уборе с рогами коровы и огромными расправленными крыльями, и моего отца с зелёной кожейкожей цвета перерождения.
- Материнство и рождаемость Исиды производили жизнь, а Осирис управлял переходом этой жизни в другую. Они были рождением, смертью и перерождениемвечным циклом, не полным при отсутствии одного из элементов. - Я улыбаюсь. - Конечно, как у всех пар, у них были свои "ограничители скорости": споры о том, чья очередь мыть гончарную посуду; ссоры о том, что Осирис оставлял свой посох и бич возле кровати, а Исида постоянно запиналась об них; выяснение отношений из-за зачатия Анубиса сестрой Исиды Нефтидой, женой Сета, от Осириса. В семьях легко не бывает, и древнеегипетские боги не были исключением.
Я указываю на настенную фреску с моей мамой, опять в короне с рогами, стоящей рядом с Хорохором во всей своей ястребо-головой славе и богом солнца Амоном-Ра. Фреска покрыта прорисованными иероглифами. Я сразу понимаю, что они написаны маминой рукой, её секретным языком. Эти иероглифы она написала сама. Мне даже не нужно подходить ближе, чтобы их рассмотреть.
О, глупые боги, помогите, я так по ней скучаю!
- Гор, чудо-ребёнок, зачатый после того, как Исида вернула Осириса к жизни, занял трон отца в качестве Бога-правителя Египта. Он был гордостью и радостью своей матери. Однажды она зашла так далеко, что отравила бога солнца, чтобы заставить его назвать своё имя, которое давало ей и её сыну власть над наиболее могущественными богами. Отчего вся концепция о чересчур конкурентоспособной маме футболиста перешла на совершенно новый уровень.
Я улыбаюсь и жду, когда уляжется смех.
- Итак, представьте себе её отчаяние, после всего того, что она сделала, чтобы посадить Гора на трон, и потом обеспечить ему прочные позиции среди богов, когда он вдруг женился на Хаткорбогине секса и пива. А вы-то думали, что это вам не повезло с избранницей сына...
Всё продолжается в том же духе, когда я описываю историю моей семьи, смешивая мифологию с такими личными качествами, о которых слушатели и не подозревали. Я даже вспоминаю историю про старого Тота, как он добавил дней к календарному году, чтобы обмануть Бога-Солнце ради того, чтобы богиня Неба могла иметь детей. К концу экскурсии я совершенно без сил, но довольная собой. Когда я рассказываю об убийстве Осириса и прикалываюсь над довольно ошеломляющим изображением жизненно важных органов, которые Исида волшебным образом создала из глины для оживления Осириса, я чувствую странное чувство нежности к моим родителям. Несмотря на то, какие они замороченные, я не могу отрицать того влияния, которое они оказали на целую культуру, и которое даже тысячи лет не смогли полностью стереть. Неожиданно, говоря о их двойных ролях я смогла соотнести своих родителей с их божественными атрибутами.
И когда я закончила, все аплодируют мне, а потом разбиваются на группы, чтобы рассмотреть экспонаты. Я наблюдаю за всем с переполняющей меня гордостью, зная, что я создала этот зал, а мои родители создали истории, которые наполнили его. Даже если он здесь недолго, я всё равно часть него, потому что эточасть меня.
Подходят Сириус и Дина.
- Ты словно знаешь их лично! - Восклицает Дина.
Мы с Сириусом смеёмся. Она смотрит на нас с подозрением, как вдруг покачивается на своих ногах.
- Ты такая бледная. Езжайте домой. Рио подвезёт меня, когда всё закончится. - Я обнимаю их, и мы прощаемся.
Кстати, о Рио... Я оглядываю зал, и вновь благодарю богов за свой рост, который даёт мне прекрасный обзор. Как вообще низкие люди могут находить кого-то в толпе?
Я вижу его, он разговаривает в углу с какой-то парой. У мужчины чрезвычайно серьёзный вид, все его черты такие жёсткие, словно он небрежно вырезан из грубого известняка. Только когда он направляется ко мне, и я вижу его хромоту, я понимаю, что онотец Рио. Значит женщина рядом с нимего мать. Она оборачивается, и я не могу отвести от неё глаз, как и закрыть отвисшую челюсть. Скотт и Тайлер не шутили: она такая однасамая красивая женщина, которую я когда-либо видела. У неё такие же тёмные волосы, как у Рио; они спадают ей на спину густыми, роскошными локонами. Все места её фигуры, которые должны изгибаться, мягкие и совершенные, а те места, которые должны быть маленькимиподчёркнуто изящные. Бюст, который она установила у них в прихожей, не идёт с её фигурой ни в какое сравнение.
Я чувствую себя не в своей тарелке, находясь с ней в одном помещении. Но когда она берёт руку мужа в свою, когда улыбается ему, то становится так очевидно, что она его любитего всего, что мне даже становится лучше. Они подходят ко мне, и я понятия не имею, что им говорить. Что мне им говорить?
- Очень мило, - произносит мама Рио, и улыбается. Знаете, почему греки стали писать стихи? Из-за неё.
- Я бы не осилила это без помощи Рио. Спасибо за то, что позволили мне тратить его время всю прошедшую неделю.
Она смеются, и отец Рио кривит своё лицо в улыбке. Он не красив, но настолько крепкий, и что-то такое в его лице, отчего оно выглядит и величественным, и добрым. Он уже нравится мне. В них есть что-то знакомое, родное. Может только потому, что я была у них дома, и сейчас это значит даже больше.
- Я никогда раньше не видела его таким счастливым, - говорит она.
- Эй, ну. - Рио встаёт рядом с нами, ёрзая, словно он не хочет, чтобы я разговаривала с его родителями. - Э, мам, пап, а вы не хотите прогуляться вон до туда?
Они смеются и потом обнимают Рио, мы прощаемся. После того, как они отходят, его мама оборачивается и смотрит мне в глаза, таинственно улыбаясь. Вот откуда он унаследовал этот взгляд! Ох, уж эти скрытые ямочные гены!
Народ понемногу рассеивается, обменивается друг с другом множественными рукопожатиями и поздравлениями, и даже визитками от агента по недвижимости, и предложением сотрудничества по дизайну домов, которые он продаёт. Тайлер и Скотт выходят в коридор с Мишель, чтобы проследить за уборкой столов, и я смотрю через весь наш звёздный зал вечности, и вижу Рио. Он весь светится, глядя на меня.
Мы подходим друг другу навстречу и встречаемся в самом центре. Да пошло всё! Я хочу этого! Я хочу его.
- Ты сделала это, - говорит он.
- Мы сделали это, - отвечаю я.
Я обвиваю руками его шею и прижимаюсь губами к его губам, они тёплые и мягкие, и сразу же отвечают мне. Тысяча разных ощущений просыпаются внутри меня. Ощущений, которых я не знала и даже не знала, что такие бывают, и я плыву среди звёзд с Орионом, моим Орионом, и я хочу больше, больше и больше познавать его. Я хочу нарисовать новую карту звёзд, в своей душе, звёзд, которые впустят его.
Я целую его. И я перерождаюсь.
Наконец мы отрываемся друг от друга, оставляя одни объятия.
- Орион, - шепчу я, его имя звучит словно песня, словно молитва.
- Айседора, - говорит он, - столько лет я ждал этого.
- Что значит - столько лет? Мы же лишь... - начинаю я, и только потом осознаю, что каждое слово того предложения он сказал на разных, мало известных языках. Языках, которые он не мог знать. Языках, о существовании которых нормальный человек даже не догадывается, уж тем более не может на них говорить. Если он не...
Что за ерунда!
Глава 15
Осирис убит. Гора отравил скорпион. Амона-Ра до смерти закусала змея. Боги могли умереть. Боги умерли. Но ИсидаПовелительница Магии, всегда была рядом, чтобы это исправить. Без Исиды даже бог мог умереть на веки вечные.
- Нет, - шепчу я, отступая на шаг от Рио.
- Я хотел тебе сказать! И сейчас, точнее здесь... я хочу прочитать тебе кое-что. - Он вынимает тонкую пачку сложенных листов из кармана. Его лицо разрумянивается от волнения. Он говорит всё - вообще всё, на древнем египетском языке. На этом же языке мама пела мне перед сном. Никто не умеет говорить на этом языке.
Грёбаный потоп! Моя семья не единственная, в которой есть боги. Мой мир переворачивается на теперь ещё и сместившейся оси. Это меняет всё, в чём я была уверена. И он может говорить на всех языках...
О, нет. О, нет, нет, нет! Риотоже бог. Онбог. Но это невозможно. Не может быть других. Мама сказала бы мне. Она всегда говорила, что другие мифологии, другие истории... она говорила, что они были дешёвыми подделками. Может, она знала, что где-то там есть другие боги?
Нет, не где-то там, а прямо здесь. И он знает, кто я такая.
- И давно? - шепчу я.
Он поднимает глаза от своих бумаг.
- Что?
- Давно ты знаешь? Ты специально искал меня? - Я так ясно вспоминаю, что он говорил мне после того, как я постригласьчто он узнал меня. Он искал меня.
Когда он видит моё выражение лица, то с его лица, наконец, сходит улыбка.
- Нет, я...
Я горько смеюсь.
- Боги. Что ж вы сами не разберётесь между собой! Когда оставите меня в покое?! Вы подставили меня. - Затем я вспоминаю то немногое, что знаю из греческой мифологии про Ориона.
Его второе имяОхотник.
Внутри меня всё падает, и я пячусь назад, подальше от него. Каждую ночь я кричала во сне. А что, если угроза исходит не из Египта? Что, если она всегда была здесь? Всё это время он прокладывал себе дорогу в моё доверие, все эти дни он пытался разузнать побольше о моих родителях.
Я ведь уже была готова на многое ради него.
Нет. Я выпрямляюсь, моя спина становится напряжённой, как стальной стержень.
- Мне всё равно, кто ты или как давно ты живёшь, или насколько бессмертным себя считаешь. Я убью тебя прежде, чем ты причинишь боль моим родителям.
Его красивое лицо белеет от шока.
- Пожалуйста, позволь всё объяснить, Айседора!
- И не смей произносить моё имя!
- Я не Орион! То естьне тот самый Орион! - Он проводит пальцами по волосам. Его голос сдавливается от отчаяния. - Его уже давно нет. Мои родители... это они назвали меня... мой отец знал его и... Послушай, ты просто нравишься мне! Мне семнадцать лет! Я не бог. Но мои родителида.
Та невероятно красивая женщина, которая специализировалась на любви. Тот прихрамывающий мужчина, работающий с металлом. Не удивительно, что они казались мне знакомыми. Ведь они напоминали мне мою собственную семью. Афродита и Гефест.
- Да! И я не хотел лгать тебе. Я так долго ждал, чтобы, наконец, встретиться с тобой, и я не знал, как сказать это! Как я мог сказать девушке из своих снов, что являюсь сыном древнегреческих богов?
- Ты же знал, кто я.
Он виновато пожимает плечами.
- Не сразу, но я это вычислил. Когда ты ругалась на меня на хорватском.
- Как я узнаю? Как я пойму, что хоть что-то из того, что ты говоришьправда? Амон-Ра, моя мать права. Не стоит доверять грекам. - Я отступаю от него, увеличивая пространство между нами.
- Пожалуйста, подожди. Я всё объясню! Я искал тебя. Но не для того, о чём ты думаешь. Я... уф, не так я хотел тебе это рассказать. Когда мы говорили про сныя говорил серьёзно. Мне снилась ты. Каждую ночь. Несколько лет. Я всегда знал, что ты предназначена для меня, и каждую ночь я видел тебя. Такую каменную, самую сильную и самую прекрасную девушку, которую я видел за всю жизнь. И я разговаривал с тобой стихами, и вдыхал жизнь в твой камень, пока он не согрелся и не раскрасился, и ты была там, и... - Он закрывает лицо руками. - Я всё испортил. В тот день, когда я увидел тебя с короткими волосами, то понял кто ты. Это был самый лучший день моей жизни, потому что я наконец-то нашёл тебя. И сейчас... Всё должно было быть не так. Я никогда не причиню тебе боль. Я люблю тебя.
Моё каменное сердце рассыпается на крошки, пыль от которых заполняет лёгкие, перекрывает кислород, и я не могу дышать. Он лгал мне всё время и теперь это?
- Ты любишь меня из-за глупых снов? Ты даже не знаешь меня! Я доверяла тебе, Орион. - Я шиплю его имя, словно проклятие, и оно больше не звучит на моём языке как надежда и защита. - Я не знаю кто или что ты. Но я клянусь, что сдержу своё слово. Если ты или кто-то ещё из твоих дешёвых копий богов приблизиться к моей семье, я своими руками скормлю твоё сердце пожирательнице душ Амит.
Его глаза полны боли. Я сильнее стягиваю каменные глыбы вокруг своего сердца. Я не сломаюсь, не здесь, не сейчас.
Я разворачиваюсь и выхожу из зала с моим наследием и моим прошлым, и оставляю парня, которому хотела отдать моё перерождённое будущее, одного там стоять. Сдерживая слёзы, я бегу вниз по лестнице через главный вход мимо шокированной Тайлер, и выбегаю в ночь. Парк пуст, если не считать бездомных, которыми усеяны тротуары, уже уснувшие под разодранными одеялами.
Я нахожу наше огромное дерево рядом с лестницей, и забираюсь в корни, желая провалиться в них. Моё сердцене камень. Моё сердцепесок и его смыло жёсткой волной Ориона, разбросав и растеряв.
Трясущимися руками я достаю свой телефон. Моя мать должна знать об этом. Ей нужно знать, что есть и другие боги, и они знают о нас. Возможно, это было оно. Скорее всегоэто было оно. Угроза может скрываться где угодно.
- Вот ты где, - говорит острый, как нож, гортанный голос, и только тогда я, наконец, ощущаю солёную, набухшую сухость в задней части горла, которая преследовала меня.
Так же пахнет забальзамированное тело.
- Анубис, - шепчу я и смотрю наверх, встречаюсь со светящимися в темноте глазами шакала. - Что ты здесь делаешь? - Я не думала, что что-то ещё может шокировать меня сегодня, но обнажившиеся в улыбке острые клыки Анубиса доказывают обратное. - Моя мать прислала тебя?
- Исида не знает, что я здесь.
- Если она не посылала, тогда почему ты...
- Всему своё время. - Он наклоняется, берёт мой телефон и раздавливает его между своими мощными лапообразными ладонями. - Не хочу, чтобы ты звонила мамочке и портила сюрприз. А теперь - я слишком надолго застрял в этой бездушной стране, и сегодня я получу то, за чем пришёл. Хаткор была не праватвоё существование не такое уж и бесполезное.
Он хватает мою руку и тянет так сильно, что у меня перехватывает дыхание от боли.
- Айседора?
Мы оба оборачиваемся. Тайлер стоит на мосту и перегибается через перила, пытаясь разглядеть нас в темноте.
- Всё в порядке? - Спрашивает она неуверенным голосом.
Анубис сжимает руку ещё сильнее и шепчет низким голосом мне в ухо.
- Ты ведь знаешь, что я сделал с водителем? Я забальзамировал его органы, когда они ещё были в нём. Если дорожишь жизнью подругискажи, чтобы ушла.
Я глубоко сглатываю, чтобы подавить растущую во мне панику. Я никому не позволю причинить боль Тайлер.
- Всё прекрасно.
- Кто это?
- Мой брат, - я запинаюсь. - Сводный брат.
- А-а, - нотка сомнения присутствует в её голосе.
- Он подвезёт меня до дома. Увидимся завтра.
- Хорошо. - Она колеблется. - Ты молодчина!
- Спасибо. - Я с трудом выталкиваю слова из-за пересохшего горла от запаха Анубиса.
Она задерживается, словно хочет урвать ещё несколько болезненно долгих секунд, затем машет и идёт на парковку. Анубис тащит меня вверх по деревянной лестнице и через дорогу. Я настолько привыкла к тому, что была здесь очень высокой; он же возвышается надо мной, и я чувствую себя бессильной, как ребёнок.
Мы обходим музей и подходим к задней двери.
- Я знаю, у тебя есть ключи, - говорит он.
Я даже не притворяюсь, что это не так. Моя голова слишком занята выяснением того, чего он хочет. Я всегда воспринимала его только как похотливого слизняка, но я недооценила коварства под его лицом шакала.
Я открываю дверь, и мы проходим через теперь уже пустой музей. Охранник, тот, что с козлиной бородкой и добрыми глазами, смотрит на нас со своего стула у лестницы. Я улыбаюсь. Хоть моя улыбка больше напоминает посмертную маску, она действует, потому что я вижу, как в его фигуре пропадает напряжение.
- Забыла сумочку.
Он машет нам и пропускает, и вот мы оказываемся в чёрном как смоль залемоём зале, где лишь несколькими минутами ранее Рио разбил мне сердце.
Я смеюсь задыхающимся от отчаяния смехом.
- Что смешного? - Огрызается Анубис, пытаясь отыскать выключатель.
- Думаю, мне следовало бы позволить ему дочитать его глупую поэму. - Потому что, каким бы греческим вруном он не был, он бы ни за что не заставил мою душу сжиматься от холодного, высушенного солью ужаса, как это делает Анубис. Я чувствую, как из него тянутся щупальца темноты, хватаясь за меня.
- Где свет? - Рычит он. Его челюсти лязгают, когда он "отгрызает" конец предложения.
Я наклоняюсь и щёлкаю выключатель.
- Ты ничего не можешь взять отсюда. Тронешь что-либо, и раздастся вой сигнализации. - Я недолго размышляю над тем, чтобы самой включить сигнализацию, но не хочу, чтобы пострадал охранник. Он этого не заслуживает.
Теперь понятно, что всё это время Анубис гонялся за чем-то, что находилось в этом зале. Погром в доме Сириуса, нападение на водителя, глаза, которые я чувствовала повсюду на себе; он ждал подходящего момента, чтобы подобраться к маминым артефактам. И я понятия не имею зачем. Он был в нашем доме в Абидосе бесчисленное количество раз, и подобный хлам всегда был на виду.
- Мне ничего и не надо. - Он дотаскивает меня до самой большой фрески, к той, на которой моя мать, Гор и бог солнца. И тогда он начинает таращиться на неё, исследуя, словно пожирая её своими глазами.
- Что ты ищешь? - Я стараюсь увидеть то, во что он всматривается.
Низкое рычание в глубине его горла и его рука крепче сжимает мою руку, теперь ноющую и трескавшуюся от сухости.
Решаю больше ничего не спрашивать.
Почему эта фреска? Он что, покинул свои владения в Египте, чтобы пялиться на эту тупую картину, в которой рассказывается история, которая всем известна? Я смотрю на изображение матери, на ястребо-голового Гора, на лежащего Амона-Ра. Ничего больше нет!
Потом я замечаю, как губы Анубиса еле заметно шевелятся, словно он пытается что-то прочесть. Я смотрела не туда. Его внимание приковано к иероглифам, которые окружают фигурытем, которые только я могу прочитать, потому что только я знаю, как расшифровать мамины рукописи.
Это история о том, как моя мать узнала самое могущественное имя бога, которое Исида написала. Хаос. Он здесь, чтобы добраться до настоящего имени Амона-Ра. И если кто-то вроде Анубиса сможет контролировать бога солнца...
- Вот, - говорит он и тычет своим пальцем в начало того текста, которое написала Исида. - Читай.
- Я не могу.
- Не пытайся обманывать меня. Ты сможешь долго прожить с работающими лишь сердцем и лёгкими, но тебе будет очень, очень больно. - Он так близко наклоняется ко мне, что я чувствую, как его дыхание выпивает влагу с моего лица. Лишь от одного его взгляда я начинаю трескаться. - Ты можешь прочитать то, что написала твоя мать. Читай!
Я не хочу умирать. Не здесь, не так. Не таким образом, чтобы не оставить своей душе обратной дороги к отцу.
О, папа. Прости меня.
Я смотрю на фреску.
- Это... это всего лишь история. Ты же её знаешь.
- Прочти каждое слово.
Трясясь, я читаю с самого начала.
- Исида защищала Гора, охраняя его от гнева Сета. Но коварная Исида знала, что недостаточно просто прятать Гора. Она хотела узнать настоящее имя Амона-Ра, бога солнца, бога богов. Только завладев им, Гор будет готов оказать отпор Сету в борьбе за Египет. Она выманила Амона-Ра с неба на землю, где ребёнок... я не знаю это слово.
- Произнеси его, - говорит он, стискивая мою руку так крепко, что я совсем перестаю чувствовать свою ладонь.
- А-пеп. Где ребёнок А-пепа ждал, чтобы укусить его. Амон-Ра, отравленный и умирающий, умолял Исиду использовать свою магию и спасти его. Она сделала это только после того, как он сказал её сыну своё настоящее имя.
- В каком это месте? Где ты читаешь?
Я указываю на место в тексте. Он сужает глаза, потом отстраняется назад. Довольная ухмылка появляется на его тонких губах.
- То, что нужно.
- Для чего тебе это? Ты знаешь эту историю! Амон-Ра, змея. Имя. - Я смотрю на него, в отчаянии от того, что только что прочитала. Он, должно быть, понял что-то, что я не могу понять, что-то спрятанное в словах матери.
Он крутанул меня и повёл прочь из зала. Я надеюсь, что молитва сработает, потому что мне больше не на что надеяться.
- А мои вещи? Ты испортил мои вещи. И ты взял альбом Сириуса.
- Я не подозревал, что они будут иметь такую ценность по сравнению с вещами Исиды. Представь моё разочарование, когда я не нашёл их в доме твоего брата. Я надеялся, что, по крайней мере, у тебя был ключ к глупым каракулям твоей матери, но нет. Мне пришлось ждать так долго.
Он сжимает мою руку, когда мы покидаем зал.
- Ты мне нравишься. Видишь, какой невыносимый червь твоя мать! И ты, наконец, дала мне то, что все эти тягостные годы мне было нужно. - Он любезно кивает охраннику, а я оцепенело плетусь рядом с ним, когда мы выходим из музея.
Он тащит меня с лестницы, и потом ведёт в ущелье. Становится темно, темнее, чем должно быть, низкие облака стирают звёзды, которые обычно охраняют меня.
Я отказываюсь умирать под облачным небом. Я делаю вид, что запинаюсь и бросаюсь в расползшуюся кучу грязи на земле. Рука Анубиса почти вырывает мою руку из сустава, и моё плечо больно ударяется об грязь, в то время как острый камень врезается мне в колено.
Анубис рычит, его голос сменяется с человеческого на более грубый, низкий звук.
- Прости, - всхлипываю я, закрываю руками камень, когда поднимаюсь снова на ноги. Я встаю, и прежде, чем Анубис может вернуть былую хватку, я врезаю камнем ему в голову, и бегу так быстро, как могу, к лестнице у начала ущелья.
Я почти добегаю до неё, когда руки сзади толкают меня вперёд. Асфальт у основания лестницы раздирает ладони раньше, чем моя голова ударяется об самую первую ступеньку. Из глаз сыплются искры, и я ничего не могу видеть из-за дикой боли в черепе.
- Ты думаешь, что можешь сбежать от меня, тытупое смертное создание? - Его голос как имитация голоса из мучительного кошмара. - ЯБог.
- Только в Египте, - говорит Рио, моё зрение на время проясняется, и я вижу, как Анубис смотрит наверх, его лицо кривится от ярости, после чего чей-то кулак бьёт в его челюсть. Он отступает назад и рычит. Потом какое-то шипение прорезается в ночи, и у меня жжёт глаза и нос.
Крик Анубиса превращается в пронзительное, отчаянное скуление животного, он хватается за свои глаза и кружится на месте.
- Бежим! - Кричит Тайлер и тянет меня наверх. У меня кружится голова, и я запинаюсь о ступеньки. Рука Рио тут же подхватывает меня, и мы втроём бежим от сухой, трескающейся, солёной смерти, по-прежнему воющей в ущелье позади нас.
Глава 16
Амон-Ра возглавлял пантеон богов. Не имея начала и конца, он создавал себя сам, из ничего. ОнБог солнца, Бог созидания, был таким могущественным, ведь он был Царем Богов. У него было несчётное количество имён и безграничный перечень титулов, но только одно имя оставалось в секрете. Только одно имя позволяло тем, кто его знал, требовать для себя места рядом с его троном. Только одно имя позволяло тем, кто его знал, обращаться без препятствий к нему, чтобы использовать его в собственных целях. К чему бы это ни привело.
- Тебе нужно в больницу!Вскрикивает Тайлер. Её голос такой высокий от адреналина, когда она впрыгивает на сиденье в пикап Рио, и захлопывает дверь. Я теперь сижу между ними совершенно отрешённо.
- Со мной всё хорошо. - Это ложь. В моей голове играет симфония боли, и маэстро дирижёр-садист дирижирует опус мучимому, разрушающему меня совершенству. Я не могу вспомнить, как мы дошли до пикапа, и как долго мы едем. Приборная панель Рио медленно поднимается и опускается, словно мы плывём по волнам океана, а не трясёмся по уличному асфальту.