За тёмнотой моих век свет как обычно чертит ленивые узоры, и я вспоминаю о своих звёздах. Я прогоняю эту идею, потому что она слишком сильно напоминает мне дом. Но нет. Я уже прошла через это. Я предложу эту идею. Я собираюсь изменить своё прошлое, чтобы оно больше не грызло меня. Как и детская комната, которую я сделаю для Дины. В моих силах избавиться от боли при виде всех этих вещей вместо того, чтобы вечно носить их внутри себя.
- Есть! - Я открываю глаза, идеи обстановки зала кружатся у меня перед глазами, начиная заменять собой грустное зрелище. - Звёзды.
- Звёзды? - Тайлер выпрямляется и хмурится.
- Звёзды. Очень многое из Древнего Египта было сосредоточено на жизни извне, на наших мечтах, наших душах, наших смертях, нашей загробной жизни. Они знали больше об астрономии, чем любая другая культура, всегда смотря вперёд и назад и за пределы своего мира. Поэтому мы выкрасим зал в чёрный цвет и... нет, это нам даже не придётся делать.
Я прохаживаюсь туда и обратно, выискивая розетки, изучая потолок.
- Всё, что нам нужноогромные листы фанеры. Они прибавят стенам несколько дюймов с обеих сторон, но мы можем позволить себе потерю этого пространства. А немного опустив потолок, мы усилим эффект. Окна должны быть полностью закрыты. Мы выкрасим листы фанеры в чёрный цвет и просверлим в них отверстия для светодиодных лампочек. Я могу начертить карту звёздного неба. Вещи моей матери мы расставим в хаотичном порядке вдоль стен и в середине, осветим их снизу и у пьедесталов, так они словно будут выступать из вечности.
Мишель смотрит на зал с прищуром.
- Звучит сложновато. И дороговато.
- Купить нужно только материалы и не обязательно дорогие.
- А сколько потребуется времени? У нас его немного. Мне придётся утвердить план прежде, чем мы сможем приступить, и на расчистку может уйти неделя или две.
- Я могу это сделать. Я знаю, что могу. - Я кусаю губу в надежде, что она согласится. Сейчас, когда я решила, какой должна быть эта комната, я сильно расстроюсь, если от моей помощи откажутся.
И всё-таки она кивает.
- Хорошо. Докажи, что можешь это сделать. И если у тебя получится, то, возможно, я разрешу тебя переоформлять ряд наших старых выставок, которые, как ты считаешь, нуждаются в переделке.
- Спасибо! - Говорю я. По крови уже бежит адреналин, я готова приниматься за работу. Это будет мой зал. Это будет моё прошлое. Это будет моё будущее.
***
- Айседора!
- Мама! - Я резко сажусь на кровати, моё сердце быстро бьётся. Это не гроб и не моя кровать, и не мой дом.
***
Дина стоит в дверях, одной рукой опираясь на почти несуществующий бок. Клянусь, этот ребёнок скоро завладеет всем её маленьким тельцем. Как она до сих пор не раскололась по центру, остаётся для меня загадкой.
- Встречай гостя.
- Гостя? - Я провожу по волосам, которые торчат в разные стороны по всей голове. - Тайлер?
- Так зовут парня? - Она заговорщически пробирается в комнату. - Невероятно, фантастически сексуального парня?
Я хлопаю себя по лбу и падаю снова на кровать.
- Сколько времени?
- Одиннадцать.
- Потоп, ну кто встаёт раньше полудня в тот день, когда ничего не надо делать? - Я не могла спать в первые несколько дней, мой хорошо натренированный внутренний будильник сразу же подбрасывал меня. Поэтому я стала ложиться спать настолько поздно, насколько это было физически возможно, чтобы заставить своё тело требовать дополнительный сон по утрам. Кто ж знал, что быть ленивой так трудно?
- Он уже в комнате, грунтует. Он здесь уже больше часа, сказал, чтобы я тебя не будила. Полагаю, уже слишком много времени прошло.
С рычанием я скидываю с себя одеяло и топаю через коридор в детскую комнату.
Рио одет в голубую футболку и потёртые джинсы. Три четверти комнаты уже загрунтованы. iPod, стоящий на подставке в углу, тихо играет. Когда я требую его помощь в ответ на совет по дизайну его карикатурной спальни, я не ожидаю, что он примется за это с таким желанием или так... быстро.
- Что случилось-то? - Спрашиваю я, щурясь от ослепительного света, струящегося сквозь пустое не завешанное окно.
- Ммм? - Он оглядывается и его лицо О, хаос! Как он это делает?! Словно всё его тело сияет. Это убивает во мне утреннюю брюзгливость, и я чувствую, как подобное свечение согревает меня тоже.
- А разве ты не ждёшь моей помощи?
- Ну, да, но я думала, что мне придётся тебя тащить сюда или как-то так.
Он пожимает плечами и поворачивается к стене.
- Не, это даже весело. Прости, что вот так припёрся, но мне больше нечем заняться сегодня.
- И писать нечего? Твоя муза не говорит с тобой?
- Редко. Международные звонки дорого обходятся и всё такое. Кроме того, она такая взбалмошная и её очень сложно понять. А ещё она говорит, что я всегда неправильно интерпретирую то, что она задумывает.
- Музы. Как с ними справляться, да? - Я снова провожу пальцами сквозь волосы, вперёд-назад, пытаясь придать им нормальную форму. Мне не помешает душ. Но тогда, если я собираюсь красить, то, по всей видимости, придётся подождать. И это вовсе не означает, что меня волнует, что думает Рио о моих волосах. Или о моём запахе.
Я потягиваюсь и незаметно обнюхиваю себя, на всякий случай.
Не то, чтобы можно унюхать ещё что-то помимо химического запаха краски, просто не стоит вонять перед кем-то, если ты не должен. Я могу обойтись без макияжа в этот раз, но я отказываюсь плохо пахнуть, ни при каких обстоятельствах.
- Тогда ладно, - говорю я, вздыхая, - давай сделаем это.
Полотно неровное, скопилось под ногами, и я бегу к себе в комнату, чтобы переодеваться во что-нибудь, что не жалко. Я смогла почти всё разложить по местам после взлома, но некоторые из ящиков были сломаны и теперь не открывались, поэтому я пользовалась своим чемоданом в качестве ящика для хранения. Добравшись до уголка одного из раскрытых карманов, я хмурюсь. Мешочек? Я вытаскиваю крошечный мешочек и молча рассматриваю его, пока из него не высыпается содержимое.
Ингредиенты. Подвески. Мама положила мне набор для создания амулетов на экстренный случай. Подвески не были сломаны. По какой-то причине я чувствую себя счастливой и в безопасности. И это меня немного бесит.
Быстренько возвращаюсь в детскую и хватаю валик, приступаю к противоположному концу оставшейся стены. Я рада, что Рио работает быстро, ненавижу грунтовать стены. После грунтовки всё тело ноет, при этом она ничего не завершает, а наоборот лишь готовит почву для ещё большей работы. Рио не говорит, только тихонько подпевает музыке с закрытым ртом, в то время как тщательно и методично красит.
- Что это? - Спрашиваю я. Мы оба продолжаем смотреть на наши валики, двигаясь медленно, но уверенно навстречу друг к другу.
- Хмм?
- Эта песня. "Оу, привет, не обижайся, что я переспал с тобой и утром ушёл, ни слова не говоря, потому что однажды кто-то полюбит тебя". Серьёзно?
Он смеётся.
- Не знаю, здесь есть правильный посыл: все мы обязательно найдём свою любовь.
- Что это за посыл?! Это лишь оправдание! Он говорит, что это нормально использовать её просто потому, что однажды кто-то и вправду полюбит её, а не он. Этот крендель заслуживает кастрации, если тебе интересно моё мнение.
Рио давится смехом.
- Почаще напоминай мне никогда тебя не злить.
- Как хочешь. Так о чём я? Он использует её, она плачет и ждёт того дня, когда придёт тот, кто не будет использовать её. Что это будет за жизнь? Да пошло оно всё. Я могу быть целой и без того, чтобы зависеть от кого-то. Большое спасибо.
- В любом случае нельзя полюбить кого-то, в романтическом смысле, пока сам не будешь целым. В этом смысле ты права.
- Но если ты целый, тебе не нужно кого-то любить.
- Но как ты можешь быть целой, если избегаешь этого пласта твоей жизни?
- Романтикане есть требование для счастливой жизни.
- Целиком и полностью не согласен. Но как бы ты не относилась к романтике, любовь определённо есть требование. Как и твоя семья. Ты не можешь быть целой без неё, так?
Они могут быть целым без меня. Всё, что они делаютэто рожают нового ребёнка, новую батарею для промывки мозгов в прославление их. Я гневно прижимаю валик к стене, отчего больше краски, чем нужно выдавливается из его пор и портит мой ровный мазок.
- Семьи создают дыры. Они не заполняют их.
Отлично! Теперь мне приходится ещё раз пройти по этой секции, чтобы выровнять слой краски. Прежде, чем я заканчиваю, Рио приближается и стоит совсем рядом со мной.
- Прости. - Его голос звучит мягко, и он стоит там, в ожидании, пока я не смотрю на него. - Хочешь поговорить об этом?
Я чувствую, как его глаза поглощают меня, их переполняют доброта и понимание. Понимаю, что не могу ему рассказывать. Часть меня хочет ему рассказать, больше, чем что-либо и когда-либо, излить всю свою боль, предательство и годы душевной боли. Выпустить это из себя, вывалить на него и, в конце концов, освободиться от того давления, которое я сдерживаю, пока не почувствую, что вот-вот лопну от приступа боли и не буду сильно стараться не переживать об этом.
Я бросаю валик на полотно.
- Как насчёт похода в ресторан, Рио-волшебник? Мне нужно поесть.
Он улыбается и разглаживает остатки того неудачного пятна.
- Это можно.
Глава 9
Сет приложил слишком много усилий для расправы с Осирисом, чтобы позволять волшебным образом зачатому наследнику воссесть на трон, который он законно украл. Несмотря на то, что Сет старше, сильнее и могущественнее, у него нет того, что имеет Гор - Исиды. Исида выкрала Гора и унесла подальше посреди ночи, скрывая его от опасности, желая выждать время, пока он достигнет возраста, чтобы наследовать трон. Она заручилась поддержкой семи скорпионов, чтобы защитить её сына. Когда местные деревни отказывались приютить их, скорпионы были в ярости. Объединив свой яд, они ужалили младшего сына одного из жителей деревни. Он был на грани жизни и смерти, его мать вне себя от горя, когда на арене появилась Исида, чтобы спасти мальчика, находящегося уже у самых врат смерти. Его мать была вне себя от радости и отдала Исиде всё, что у неё было. Естественно, никто не решился заявлять, что всё началось по вине Исиды, и это её скорпионы крутились неподалеку.
- О, иди ты! - Смеюсь я с полным ртом сэндвича. Вчера Рио водил меня в место с "лучшими" суши во всей окрестности. Меня не впечатляет угорь, но ролл "Калифорния" мне нравится. Правда, я не оценила водоросли. С точки зрения фактуры и вкуса, они не имеют большого значения.
Зато сегодняшней едой я наслаждаюсь без каких-либо усилий.
- Нет, правда, - говорит он.
- Тебе не может нравиться эта статуя. Она же отвратительна.
- Она мне, действительно, очень нравится. - Лицо Рио серьёзное, но его глаза подводят егоэто весело пляшущие сапфиры. - Она выполнена со вкусом, но недооценена. Как бюст в натуральную величину, который мама поставила в нашей прихожей.
Я фыркаю, едва сдерживаясь от того, чтобы не выплеснуть то, что во рту. Мы сидим на траве в заливе, вокруг нас деревья, напротив одной из самых странных статуй, что я когда-либо видела. Это моряк, откинувший назад женщину в страстном поцелуе, она огромная. Поглощающая, я бы сказала.
- Я, наверное, достаю до верха её туфли. Издалека статуя смотрится нормально. Пока не подходишь ближе, как сразубам! Огромные гиганты, целующиеся на траве. Вообще, я думаю, так можно называть эту скульптуру.
- Если ещё не назвали, то стоит так назвать, - Рио довольно откидывается назад, когда мы наблюдаем, как туристы фотографируются на фоне этих бегемотов.
- И почему такая поза? У неё спина, наверное, отваливается уже после стольких лет, пока она так выгнута.
- Эта поза взята с по-настоящему знаменитой фотографии.
- Ха. Наверное, она лучше на фотографии смотрится.
- Да. Как твой сэндвич?
- А, ну, знаешь, так себе.
- Честно?
Я пожимаю плечами.
- Ела и получше.
- Это поэтому ты так быстро проглотила его.
Я слизываю остатки огуречного соуса с обёртки.
- Не люблю, когда еда пропадает.
- Ммм хмм. - Он смотрит на меня с подозрением, и я пытаюсь избегать признаваться в том, насколько прекрасный тот сэндвич. Он не шутитэто лучшая греческая еда в моей жизни, что не о многом говорит. Вообще, мама никогда не даст согласие на её приготовление, но всё же.
- Ладно, хорошо, - говорю я. - Мне он так понравился, что, даже откажусь от прошлых друзей, от свиданий, чтобы завести таких вот маленький сэндвичных малышей. В любом случае, не стоит верить в то, что эта едазаслуга греков.
- Нет?
- Неа. Перчёное мясо? Клёвый огуречный соус? Точно украдено. Выгреки, и ваша культураворы.
- Разве, если брать что-то и улучшать, считается воровством?
- Давай добавлять заблуждения о превосходстве к списку того, что не так с тобой.
- Со мной или всеми греками?
- С тобой. Я стараюсь не настраивать тебя против своих же.
- Довольно справедливо. Ты ведь знаешь, что твоё имя греческое?
Я резко выдыхаю.
- Оно не греческое.
- Греческое. Посмотри в интернете. Айседора означает дар луны.
- Нет, оно означает дар Исиды, которая также Богиня луны. И поэтому греки пошли дальше и украли поклонение египетским Богам, так что технически имя египетское, а не греческое.
А также оно доказательство того, в каком отчаянии потом находилась моя мать, когда обнаружила, что есть версии её имени и Осириса после того, как они наделали такое жуткое количество детей. Спустя двести лет она бы не тронула ничего, что, даже мельком напоминало бы греческое по происхождению.
Так, постойте. Рио специально искал значение моего имени. Он не мог просто знать его. Это то, что друг станет делать. Правильно? Правильно.
Откуда-то доносится странный приглушённый звук, напоминающий жужжание, и я не думаю о нём, пока Рио не поддевает меня локтём.
- Это не твой телефон?
- А, да, - хмурюсь я, доставая его. Я всё ещё не привыкла принимать звонки. Когда я вижу имя звонящего, мой желудок сжимается. Кстати, о Богине луны.
- Грёбаный потоп, - бурчу я, нажимая на "ответить". - Что?
- Привет, сердечко.
- Мама? Связь плохая. Говори громче. - Я едва слышу её. Её голос звучит очень слабо.
- Прости, дорогая. Я сейчас так устаю. Ты не писала мне.
Я закатываю глаза, радуясь, что она не может видеть меня через телефон. Мне запрещается закатывать глаза дома. Поэтому я ещё раз так делаю в качестве бонуса.
- Я не писала, потому что не о чем писать.
На несколько секунд в телефоне наступает гробовая тишина. Ну да, она звонит мне и, даже не хочет говорить. Мне следует говорить ей, что я гуляю в парке с греком, ем греческую еду. Она сразу разговорится.
- Мама? Ты ещё здесь?
- Да.
Что-то и в самом деле не так с её голосом.
- У тебя всё хорошо?
- Не знаю. В этот раз мне тяжело. Не так, как раньше. Я хочу, чтобы ты вернулась домой и помогала мне. Но сны не прекращаются и я не стану звать тебя обратно, здесь опасно.
Я хочу злиться на неё за то, что она хочет, чтобы я чувствовала себя виноватой, но я, и правда, никогда не слышала её такой.
- А что Осирис? Пусть он помогает тебе. И тебе стоит позвать сестру. - Нефтида выручила меня, и, наверное, она знает большинство заклинаний и амулетов, которые делает мама.
- Она уже здесь. Она меня здорово успокаивает и помогает, не то, что Хаткор, которая даже не позволяет Гору приходить ко мне. Она странно ведёт себя в последнее время.
- Что ж, я рада, что с тобой Нефтида. С тобой всё будет хорошо. Так?
- О, уверена, что так и будет. Я не хочу, чтобы ты волновалась из-за меня.
Она Богиня. С чего мне волноваться из-за неё? Мне не нравится её голос, он такой... нормальный. И я не могу не вспоминать те вплетённые в мои сны воспоминания, то, что происходило в них с ней. Но нет. Она бессмертна.
Я никогда не видела её беременной, вот и всё. Так, наверное, у неё всегда.
- Пусть Нефтида сделает тебе тот медовый чай. В кладовке есть всё, что нужно. Я напишу тебе сегодня, хорошо?
- Хорошо. Пока, сердечко.
- Пока. - Я захлопываю телефон и вздыхаю. Мне не нужно беспокоиться за неё. Она же Богиня. А её сестрадругая Богиня и помогает ей.
- Всё в порядке? - Спрашивает Рио.
- Всё прекрасно.
Он одаряет меня взглядом, в котором читается, что он знает, что это не так, и хочет узнать почему. Потом выражение его лица меняется, и он откидывается назад, самоуверенно улыбаясь.
- Я знаю, что тебе нужно. Пошли. - Он берёт мой мусор, выбрасывает, и мы идём обратно. С одного края гавань окаймлена старым, заросшим слизисто-зеленым бетоном, сдерживающим воду, а с другого старыми, но не слизистыми, людьми, продающими всякие безделушки, преимущественно связанные с идеей того, что разноцветная майкаэто то, что всем необходимо купить на отдыхе. Массивный авианосец возвышается над нами, словно плавающий небоскрёб. Ещё несколько кораблей плавно подскакивают где-то вдали, они все теперь музеи. Мы подходим к ресторану из тёмной, высушенной древесины, встроенный в пирс над водой. Вне сомнений, он кишит людьми.
- Хорошая еда? Я уже наелась.
- Жди здесь, - торжественно предупреждает Рио.
Складывая руки и награждая грозным взглядом, дающим ему понять, что я не собираюсь ждать долго, я отворачиваюсь и смотрю на проезжавших мимо велорикш. Их водители разговаривают между собой на восточных языках, в основном жалуясь на жару и на то, что люди не оставляют им чаевые.
Мой телефон вибрирует в кармане и, задерживая дыхание, я вынимаю его, ожидая, что это снова мама. Вместо мамы приходит сообщение от Тайлер. Она спрашивает, в силе ли просмотр фильмов сегодня вечером. Я даже могу правильно расставлять знаки препинания в своём ответном сообщении. Я отвечаю, что «да» и что я очень хочу её видеть. Мы всё ещё ждём одобрения плана для зала, и наши смены частенько не совпадают. Я заканчиваю писать ответ, когда Рио выходит с двумя стаканами.
- Итак, - говорит он, сияя, - с каким вкусом ты хочешь? Ярко-синий сахар или ярко-оранжевый сахар? У них ещё есть розовый сахар, но мне думается, что это не в твоём стиле.
Я протягиваю руку к стакану с синей жидкостью. Мои пальцы касаются его руки, и у меня появляется такое странное ощущение, что я чуть не переворачиваю стакан, одёргивая руку.
- Что это?
- Никогда не пила слуши?
- Неа.
- Пожалуй, самое лучшее из того, что создано. Пробуй. Давай!
Я делаю глоток, и мельчайшие частички сладкого льда бегут по моему языку и покрывают горло замороженной сладостью, пока все они не оседают в желудке со странным, обжигающим чувством холода. Я смеюсь от удовольствия. Я делала всё возможное, чтобы убедить Исиду в необходимости покупки холодильника с морозилкой на кухню, когда я переделывала её. Она до сих пор убеждена, что если есть что-то холоднее комнатной температуры, то обязательно заболеешь. Лёд, даже не обсуждался.
- Это самый страшный кошмар моей матери! Я пью ледяной сахар в компании с греком!
Лицо Рио сияет. Так, общаясь и замораживая свои челюсти, мы идём в сторону парковки в нескольких кварталах от гавани.
- А, эй! - Он останавливается и вытаскивает свой телефон, потом встаёт рядом со мной и вытягивает его вперёд перед нами. - Высовывай язык.
-Что ты делаешь?
- Фотографирую!
- Зачем?
- Тебя точно нет в Фейсбуке. Это то, что тинэйджеры обычно делают. Мы фотографируемся.
- Это... прикольно?
Он смеётся.
- Просто высовывай язык.
Подозрительно поднимая на него бровь, я делаю то, о чём он просит, и вижу, что мой язык становится не естественного синего цвета. Он прижимается ко мне, вытягивая камеру на расстояние руки, и делает фото, на котором мы оба высовываем языки. Он подносит камеру ближе и показывает мне фотографию, и...
Я выгляжу там такой счастливой. Просто поразительно! Я давно не видела своих фотографий, но на этой, я выгляжу... о, потоп, Тайлер права. Я всегда выгляжу злой. И если я выгляжу счастливой на этой фотке, то Рио сияет подобно целому созвездию радости.
- Хочешь, я тебе тоже пришлю? - Спрашивает он, и я киваю. Он живо водит пальцем по телефону, и я могу сделать пару шагов, чтобы отдалиться от его плеча, которое трётся об меня.
- А, да, точно. Тайлер устраивает просмотр фильмов вечером. - Он смотрит на меня, ожидая ответ, и его лицо такое открытое и счастливое, отчего мне становится не по себе.
Я так много времени провела в злобе. Я устала от этого. Я хочу всегда быть счастливой, как Рио.
- Я приду.
- Здорово! Я не говорил тебе, но моя мама полностью переделала комнату по твоему совету. Я записал всё, что ты говорила. Ей очень нравятся твои идеи. Поэтому ты должна прийти и увидеть плоды своей гениальности.
- И машина для приготовления поп-корна есть?
- Появилась самой первой.
- Не стану и мечтать о другом месте.
Вот так, спустя три часа я устраиваюсь поудобнее на диване в тёмной комнате, для которой планировала дизайн, абсолютно счастливая.
И вот так, спустя три часа и пятнадцать минут, я чувствую, как рука Рио скользит в мою.
Та секунда перед тем, как я отвожу руку в сторону, перед тем, как включается мой мозг, воля и решительностьволшебная. Настоящее волшебство, не как эти тупые священные амулеты, требующие специальных заклинаний, которые Айседоре, даже не известны. Это электричество, и бабочки, и чувство, что вся вселенная вдруг выстраивается в нужном порядке, и открывается в новом виде и качестве.
Я одёргиваю руку. Это слишком. Я не... Я не могу чувствовать этого. Я не могу делать это. Я встаю и вылетаю из комнаты, прежде чем он может закончить говорить моё имя, выбегаю из дома и пускаюсь в долгий путь домой со слезами в глазах.
Бабочкиэто глупые, хрупкие существа, у которых прекрасная, но короткая жизнь. Электричество убивает людей. Мне не нужен кто-то, кто вдруг забирается ко мне в душу и выталкивает оттуда то, кем была я, того человека, которым я уже решила быть. Этим чувствам нет места в моей жизни, и я не позволю себе влюбляться без памяти, любить и позволить любви захватывать и разрушать меня.
Любовьне волшебство. Как и моя семья, как моё место во вселеннойэто что-то, что я не могу сохранять, то, что не может длиться вечно.
Уж лучше я потеряю Рио до того, как когда-либо обрету.
Я стою напротив фрески, глядя на изображение матери, склонившейся над мёртвым телом отца, со всей любовью собирающей его по кускам, чтобы снова оживить.
- Айседора, - говорит она из-за спины, но я не поворачиваюсь. И не буду. Она так и продолжает попытки говорить со мной, объясняться, но я ей не позволяю. Я не хочу слышать, как она притворяется, будто любит меня, будто я что-то большее, чем умное решение проблемы пополнения рядов почитателей.
- Айседора, - повторяет она и на этот раз её голос твёрдый и резкий, отчего за моим правым глазом начинает формироваться головная боль. Я по-прежнему стою к ней спиной, поэтому она обходит меня, вставая между мной и той фреской.
- Пожалуйста, - говорит она, и я не могу узнать тон её голоса. Я слышу, как она говорит нежно и приятно, но сейчас в её голосе слышится... отчаяние. - Пожалуйста, поговори со мной. Позволь мне помочь тебе.
Я делаю шаг назад, сужаю глаза, складываю руки на груди.
- Я не могу сделать так, чтобы ты замолчала, но мне никогда не придётся снова слушать тебя.
В её глазах загорается ярость, но он быстро гаснет от какой-то внутренней грусти, от чего-то, что на долю секунду заставляет меня захотеть шагнуть к ней и заключить в объятия. Утешать её.
Нет. С чего это мне нужно утешать её? Я делаю ещё один шаг назад.
Именно тогда я замечаю, что фреска за ней становится чёрной. История моих родителей, триумф моей материвсё исчезает, темнота поглощает их. Фигура, темнее, чем чернота, появляется позади Исиды, протягивает руки и обнимает ими её так, как я не решаюсь.
Оно тащит её с собой в темноту, а я смотрю.
Я просто смотрю, боясь шевелиться.
Я ничего не делаю.
Глава 10
Амон-Ра, возглавлявший суд Богов, никак не мог сделать выбор между Сетом и Гором. На протяжении восьмидесяти лет они яростно сражались с переменным успехом. Боги вставали на сторону то одного, то другого, но ни Сет, ни Гор не стали чистыми победителями схватки за трон. Исида, известная своей материнской ревностью, была отстранена от участия в суде. Тогда она изменила свой облик, превратившись в старую вдову, и попросила приюта в доме Сета. Сетуя на судьбу, она рассказала ему о том, насколько несправедливо обращаются с её сыном по вине узурпатора, пытавшегося украсть отцовское наследство. Разъярённый Сет заявил, что нельзя допускать такое поведение. Он сделал это перед судом Богов, невольно уличив себя. Очевидно, он так и не извлёк урока, который я уясняю со дня, когда начинаю ходитьмоя мама побеждает в любом споре.
- Разве он не красавчик?
- Мне нет никакого дела до этого.
Тайлер самодовольно улыбается.
- Так, значит, ты согласна, что он красавчик, и просто избегаешь мыслей об этом.
- У меня в руках гвоздострел. Всё ещё хочешь продолжать этот разговор?
Она поднимает руки, словно сдаваясь.
- Вернёмся к нему, когда ты будешь безоружна.
Со свирепым взглядом я возвращаюсь к прибиванию к стене рам, крепившихся к фанере. Самые важные части конструкциите, которые люди никогда не увидят. И так как мы, наконец, получаем одобрение, я провожу последние две ночи без сна, рассчитывая и перерассчитывая, делая эскизы и рисунки.
Плюс, раз я не сплю, то и не вижу снов. А без сновидений я и не переживаю. Я позволяю этой выставке поглощать меня с головой и вытеснять лишние мысли.
Включая чернильную черноту, каждую ночь, проглатывающую моё трагическое прошлое во сне.
Включая покрытые сахаром языки, и смех, и синие глаза, и Рио.
Особенно Рио.
Он знает. Он знает, как я отношусь к нему, что я всего лишь хочу дружбы. И что самое плохоея действительно хочу дружбы. Больше, чем я могу представлять, пока он её не портит, и теперь мы не можем оставаться друзьями. И я скучаю по нему. Но он всё разрушает. Он знает, и всё равно разрушает.
- Ого, Айседора, эта доска объявляется прибитой. - Мишель оглядывает мою работу с приподнятыми бровями. Ладно. Может, кому-то другому следует сегодня браться за гвоздострел. Но это доставляет мне такое наслаждение.
- Я всё утро пишу тебе, - говорит она. Хоть всё это время она и не отходит от лестницы подо мной.
- Мой телефон сел. - Нет телефона, нет невыносимо бодрых сообщений от Рио, искавшего встречи со мной, чтобы всё объяснять. Телефоны дают людям возможность как лениться, так и беситься. Ну, правда, это ужасное изобретение. Нам стоит возвращаться к гонцам. Или дымовым сигналам. Гораздо легче станет игнорировать.
- Много ли ещё остаётся? - Она осматривает зал с обеспокоенным взглядом. И это справедливо. Я начинаю жалеть о скоропалительном заявлении, что могу делать это. Я очень хочу проявить себя, доказать ей и себе, что могу. Это самый крупный проект, за который мне приходится браться, и он должен получаться. Мне нужно показать, что я могу заниматься не только подбором цветовой гаммы и мебели.
Но из-за задержки одобрения плана нам приходится начинать работать над конструкцией без чертежей, поэтому все мои старания до вчерашнего дня довольно бессмысленны. Как только Мишель выясняет для меня параметры зала, мне приходится возмещать их дополнительными креплениями, потому что нет достаточно шпилек в гипсокартоне, чтобы выдерживать вес фанерных листов и навесных потолков.
Единственный человек, кого радует эта ситуацияТайлер, со своими бесконечными шутками, типа "если бы только у нас было больше шпилек". Я кладу гвоздострел и, не будучи даже уверенной в том, что делаю, приобнимаю её одной рукой.
- Я рада, что ты здесь, - говорю я. Она сохраняет меня в здравом уме.
- Ещё бы, - отвечает она, обнимая меня в ответ. - Я просто хочу...
- Если скажешь "чтобы у меня было больше шпилек", я пинками вышвырну тебя отсюда.
Она смеется, и я возвращаюсь к своему гвоздострелу. Открытие состоится через неделю. Газеты уже осведомлены, полноцветные глянцевые листовки уже разосланы. Это означает, что у меня максимум два дня на завершение обрамления, хоть и работы на неделю, и потом четыре дня на сверление звёздной карты, которую я уже намечаю на гипсокартоне, покраску, прокладку проводов, установку и оформление.
И у меня остаётся только один день, день до вечера открытия выставки, чтобы всё вычищать и расставлять сами экспонаты.
Это нереально.
Либо я делаю это, либо умираю, пока делаю это.
Я не осознаю, что последнюю фразу произношу вслух, пока не замечаю перепуганное лицо Мишель.
- Мы можем привлечь ещё кого-нибудь, - говорит Тайлер с места с законченной секцией, где она подкрашивает чёрной краской цементный пол.
- "Кто-нибудь" не подходит, - говорю я. - Можно привести, скажем, Линдси из-за стойки регистрации, и уйдёт больше времени на объяснение ей того, что нужно делать, чем мне делать это самой.