Зазеркалье Петербурга [Путешествие в историю] - Екатерина Вячеславовна Кубрякова 11 стр.

Как это было. Дневник А.И. Шингарева. М., 1918.

Новикова Л.Г. Комитет спасения Родины и революции // БРЭ. Т. 14. М., 2009.

Куторга И. Ораторы и массы / публикация д-ра истор. наук В. Булдакова, 2014 // https://litresp.ru.

Милюков П.Н. История второй русской революции. Минск, 2002.

Милюков Павел Николаевич // БСЭ. Т. 16.

Мыслящие миры российского либерализма: графиня Софья Владимировна Панина (18711956) / сост. М.Ю. Сорокина. М., 2012.

Набоков В.Д. Временное правительство и большевистский переворот. London: Overseas Publications Interchange, 1988.

Оболенский В.А. Моя жизнь. Мои современники. Париж, 1988.

Программы главнейших русских партий: 1. Народных социалистов. 2. Социал-демократической рабочей партии. 3. Социалистов-революционеров. 4. Партии народной свободы. 5. Партии октябристов (Союз 17 октября 1905 г.). 6. Крестьянский союз. 7. Национальной демократическо-республиканской партии. 8. Политические партии различных национальностей России («Украинцев», «Бунда» и др.) с приложением статей: a) О русских партиях, б) Большевики и меньшевики. [М.]: [б. и.], [1917]. (Б-ка свободного народа / под ред. А. Стеблева и Ив. Сахарова).

Шелохаев В.В. Судьба русского парламентария (Ф.Ф. Кокошкин) // Отечественная история. 1999.  5.

Шингарев А.И. Вымирающая деревня: опыт санитарно-экономического исследования двух селений Воронежского уезда. Саратов, 1901.

Дом Безобразовых

(1882 г., Архитектор Н.А. Яфа; наб. реки Фонтанки, 24)

«На прощанье Яков Петрович радушно пригласил меня к себе и сказал адрес:

 Тут же, на Фонтанке, только подальше, туда, к Цепному мосту, дом Безобразова. А по пятницам у меня собираются. Вероятно, встретите и знакомых, а одного наверное. Это Федор Михайлович Достоевский. Впрочем, он бывает редко

Прошло несколько дней, и я отправился к Якову Петровичу. Квартира его помещалась во дворе довольно большого каменного дома Безобразова на Фонтанке, не вспомню теперь, в котором этаже: во втором или третьем, но это, право, не важно. Меня провели в кабинет поэта, небольшую комнату с дешевыми обоями на стенах и обставленную довольно скудно старой мебелью. У небольшого письменного стола в креслах сидел Яков Петрович. На столе, заваленном книгами и бумагами, не было порядка, все как-то громоздилось одно на другое. Простой письменный прибор, стаканчик с перьями и карандашами, и другой, с торчащими в нем любимыми сигарами Я.П.,  вот и все, что здесь было. Яков Петрович приподнялся мне навстречу и радушно меня приветствовал. В незатворенную дверь кабинета долетали откуда-то детские голоса»[48].

Набережная реки Фонтанки, 24

Здесь, в доме у Цепного моста (ныне Пантелеймоновский мост), в конце XIX века в течение четырех лет жил поэт Яков Полонский, при первом же знакомстве пригласивший к себе 22-летнего журналиста и начинающего писателя Евгения Опочинина. Открытый новым знакомствам и доброжелательный 60-летний литератор разговорился с молодым человеком, работавшим в то время в Шереметевском дворце на разборе старого архива, когда тот отвлек его от занятия живописью в дворцовом саду, приняв за художника. Сконфуженный юноша тут же узнал известного поэта, но никак не мог ожидать, что признанный литературный гигант проявит интерес к нарушившему его уединение хранителю библиотеки и тут же пригласит Евгения в свой знаменитый дом, где каждую пятницу собирались выдающиеся люди своего времени, кумиры молодого человека Достоевский, Тургенев, Лесков, Рубинштейн, Гончаров, Айвазовский и другие.

Яков Петрович жил в этом доме со своей красавицей-женой Жозефиной, на 25 лет младше его, и тремя детьми, младшему из которых было в это время всего 5 лет.

Опочинин посещал здесь Полонского несколько раз, так и не побывав на знаменитых пятницах (эти собрания ждут молодого литератора позже когда Полонский переедет в другую квартиру). В этих же стенах Евгений увидит повседневный быт добросердечного и гостеприимного поэта, к которому и помимо «пятниц» можно было зайти по пути на скучную работу, чтобы обсудить только что вышедших «Братьев Карамазовых» Достоевского, случайно встретить расположившегося в огромном кресле в кабинете своего друга надменного Тургенева, вяло протягивающего пухлую ручку для приветствия, подивиться новым рисункам и акварелям пожилого хозяина дома, находившего вдохновение в местах своего жительства здесь, на Фонтанке.

Яков Полонский съехал с полюбившейся квартиры в этом доме в 1883 году, но творческая атмосфера в этих стенах не исчезла. Литературный дух сменился музыкальным в конце 1880-х здесь в течение пяти лет подолгу жил и работал останавливавшийся на квартире брата Модеста Петр Ильич Чайковский.

Одним из самых значительных событий, к которым готовился здесь уже великий к тому времени 48-летний композитор, был концерт, посвященный 50-летию деятельности его учителя Антона Рубинштейна. Несколько месяцев Чайковский возвращался в этот дом, вымотанный бесконечными репетициями сложнейшего материала, заседаниями комитета, организующего юбилей мэтра, дирижированием громадным хором из 700 человек. Каждый вечер Модест Ильич встречал брата, который «возвращался домой совершенно больной и мог прийти в себя, только пролежав несколько часов в полной тьме и тишине без сна»[49]. Когда же юбилейный концерт наконец завершился грандиозными овациями, юбиляр Рубинштейн, казалось, не оценил по достоинству старания своего ученика, пережившего перед выходом на сцену нервный припадок: «Скажу только, что с 1 ноября по 19-е был я настоящим мучеником и теперь удивляюсь, что мог все это перенести»[50].

Через несколько месяцев Петр Ильич снова вернется в этот дом на Фонтанке. На этот раз писать музыку к опере «Пиковая дама», либретто к которой сочинил Модест. Братья часами будут обсуждать детали и спорить, каким сделать финал Петр настаивал на смерти Германа (с одной «н», в отличие от пушкинского текста) и Лизы, Модест на благополучном исходе. История, к которой композитор долго не хотел подступаться, так захватила его, что он решил покинуть Петербург, отвлекающий его от работы и писать музыку в Италии. От этого парадного подъезда взволнованного и вдохновленного Чайковского провожали в путешествие друзья и брат, который останется в доме на Фонтанке дописывать либретто, регулярно вызывая сюда посыльного для отправки текстов Петру. Старший брат выиграл спор о настроении финала в конце оперы Герман умирает, глубоко растрогав и самого композитора, привязавшегося к герою: «Пиковую даму я писал именно с любовью. Боже, как я вчера плакал, когда отпевали моего бедного Германа!»[51].

(Показывается призрак графини. Все отступают от Германа.)

Айзенштадт В., Айзенштадт М. По Фонтанке. Страницы истории петербургской культуры. М.; СПб., 2007.

Архитекторы-строители Санкт-Петербурга СПб., 1996.

Конисская Л.М. Чайковский в Петербурге. Л., 1974.

Опочинин Е.Н. Яков Петрович Полонский и его пятницы / публ. М. Одесской // Вопросы литературы. 1992.  3.

Пиковая дама: опера в 3 д. и 7 карт. (на сюжет А.С. Пушкина) / Муз. П. Чайковского; текст М. Чайковского. М., 1890.

Соловьев Вл. Полонский Яков Петрович // ЭСБЕ. Т. 47. СПб., 1898.

Чайковский М.И. Жизнь Петра Ильича Чайковского: 18851893. Т. 3. М.: Алгоритм, 1997.

Чайковский М.И., Чайковский П.И., Шиловский К.С. «Пиковая дама» П.И. Чайковского: [либретто оперы] / ред. и вст. ст. О. Меликян. М.: Музгиз, 1956.

Чайковский П.И. Полн. собр. соч. Литературные произведения и переписка. Т. XVБ / подгот. тома К.Ю. Давыдовой и Г.И. Лабутиной. М., 1977.

Чайковский П.И. Дневники. 18731891 / подгот. к печати Ип. И. Чайковским. М.; Пг., 1923.

Чайковский П.И., Мекк Н.Ф., фон. Переписка: в 4 т. Т. 1. Челябинск: Изд-во MPI, 2007.

Яков Петрович Полонский (некролог) // Исторический вестник. Т. LXXIV. СПб., 1898. С. 722733.

Дома князя Горчакова

(1903 и 1910 гг., архитектор А.Р. Гавеман; Большая Монетная ул., 1719)

«Прошу Вас принять меры для улучшения освещения на Большой Монетной улице. Я имею там дом, в котором имею счастье принимать высочайших особ, что при таком скудном освещении крайне неудобно»[53].

С таким прошением в 1911 году обратился в Городскую думу светлейший князь Константин Горчаков, живший в собственном изысканном особняке во французском стиле в «глуши», которой горожане в то время считали район Большой Монетной улицы.