Sergio Tacchini O-Zone Woman
Ломтик имбиря, веточка мяты, сок лайма, капелька белого рома и кристальная свежесть наполняет высокий бокал. Светловолосый кудрявый бармен в белоснежной рубашке нараспашку ловко втыкает соломинку в центр стакана и подает коктейль. Я делаю глоток, и блаженство растекается по телу. Теплый, свежий ветер дует с моря. Я иду по пляжу с ледяным стаканом, полным счастья, но жара сильна, и я сворачиваю к отелю. И там плавно погружаюсь в прохладное, наполненное пеной, джакузи. Ставлю коктейль на бортик и, закрыв глаза, погружаюсь в полный покой. Со стороны леса приходит прохлада, ее хочется вдыхать, наполниться ею до краев, раствориться и стать пряным ночным ветром. Я открываю глаза. Надо мной ровное нежно-голубое небо. Вдруг пена из джакузи резко бьет мне в лицо, я ощущаю мыло на своих губах. Все вокруг заполняется серым дымом с запахом пластика. Я машу руками и разбиваю стакан с мохито, в нос ударяет кислота. Слышится щелчок, крышка плавно отъезжает вбок, давая мне возможность выбраться из капсулы электрического сна. Я делаю несколько глубоких вдохов сухого сильно очищенного воздуха. Опять эта старая бандура поломалась, печально взираю я на испускающий сизый дым сонный кокон. И мне предстоит скучная неделя без красивых красочных снов, с черной усыпляющей пилюлей в обычной барокамере. В памяти остался вкус ледяного мохито, улыбка бармена и тихая ни с чем несравнимая прохлада летней ночи. Сон ушел, жилой бокс наполнен пластиковым туманом, но почему-то уже не хочется выбираться, ведь там, снаружи, нет моря, пляжа и даже стакана обычной воды.
Ноты: имбирь, мята, лайм, ром, содовая, свежие водные ноты, мыльная пена, пластик, химический дым.
Masaki Matsushima Mintea
Марта сидит на траве и жует мятный листик. Вокруг нее кружится несколько пчел. Их жужжание похоже на музыку, в него вплетается стрекот кузнечиков, чириканье птиц и стук сердца Марты. Она ложится на траву, вдыхает терпкий запах зелени и устремляет свой взор в абсолютно белое небо. Во рту масляный привкус и хочется чаю черного, крепкого и без сахара. Марта нехотя поднимается и спускается с холма к деревне. Она собирает букет из полевых цветов и красивых трав. Вот эти синие, как мои глаза, вслух говорит Марта, срывая несколько цветов. А эти лохматые зонтики, как мои непослушные кудри, добавляет она еще несколько веточек в свой букет. А этот красный мак, словно сердце. По ее рукам течет зеленый травяной сок.
«Я подарю тебе букет, и ты навек станешь моим», напевает тихо Марта.
Дойдя до дома, Марта останавливается перед дверью и прислушивается. В доме тихо. Она легонько толкает дверь и на цыпочках поднимается в родительскую спальню. Через просвет приоткрытой двери видно, что на застеленной кровати дремлет Генрих. Ему тридцать пять лет. Марте недавно исполнилось пятнадцать. Но она никогда не любила математику, на свете существует много всего более интересного, чтобы зацикливаться на каких-то цифрах. Марта осторожно, чтобы не разбудить Генри, протиснулась в спальню и положила на подушку букет. Выйдя, она прикрыла за собой дверь. И уже нормально ступая, пошла в кухню, заварила в заварочном чайнике черного чая, потом добавила несколько лепестков мяты. Налила из заварника полную кружку и задумалась, наслаждаясь запахом. Генрих проснулся и пришел в кухню с букетом.
Ты собрала?
Нравится?
Не особо люблю цветы.
Он положил букет на стол.
А я люблю. Будешь чай?
Буду.
Марта налила чай, подошла к Генри, вручила кружку и поцеловала в щеку.
С добрым утром, весело сказала она.
С добрым.
Тебе, правда, не понравились? спросила Марта, беря в руки букет.
Спасибо большое, ну просто цветы они обычно для женщин, стушевался Генрих, и, поставив кружку, взял у Марты букет.
Букет это символ любви, сказала Марта и крепко обняла Генри.
Генриху стало окончательно не по себе, с одной стороны все было хорошо, но это хорошо балансировало на тонкой грани восприятия правильного и запретного.
Марта не разжимала объятий. Генрих немного пошевелился, пытаясь высвободиться, но Марта сжала крепче.
Надо, наверно, в вазу поставить, размахивая букетом, Генрих сделала шаг в бок.
Марта подалась за ним.
Он завянет, смотри, Генри ткнул букетом прямо в лицо Марте.
Марта подалась за ним.
Он завянет, смотри, Генри ткнул букетом прямо в лицо Марте.
Марта выхватила букет, достала из шкафа вазу, плеснула туда из чайника горячей воды и воткнула букет. А потом, разбежавшись, прыгнула на шею Генри и уцепилась за его талию ногами.
Утренние обнимашки! кричала Марта и, звонко смеясь, крепко сжимала Генри.
Генрих усилием стащил с себя Марту.
Мне кажется, ты уже сильно взрослая для таких обнимашек, сказал Генрих.
Марта фыркнула, села за стол и стала мазать ржаной тост маслом. Букет, поставленный в кипяток, заполнял помещение горьким травяным запахом. Генрих смотрел в окно, ждал. На его лице появилась улыбка, когда послышался звук подъезжающей машины.
Марта окончательно расстроилась и вышла во двор. Она ела тост и смотрела, как мама выгружает с заднего сиденья немыслимое количество пакетов с марками одежды. Наконец, ей удалось ухватить все, и она, покачиваясь на высоченных каблуках, направилась к двери.
Где папа? спросила мама, проходя мимо Марты.
Умер, ответила марта, жуя.
Ты опять! вскрикнула мама.
Если ты о Генри, то он завтракает, недовольно сказала Марта.
Если не хочешь звать «папа», называй хотя бы правильно Генрих.
Генри, тихо произнесла Марта, когда мать ушла.
Ноты: мята, трава, солнечные ноты, зеленый терпкий сок, ангелика, черный чай, настой горьких трав, масло.
Guerlain Apres lOndee
Готовьте руку, капельницу будем ставить, сказала молодая чернявая медсестра Лидия.
Вашей легкой рукой что угодно, ответил боец Петр.
Да не утешайте, вон Павловича замучила, пока в вену попала.
Он капризный старик, мы все на вас не нарадуемся, хочется поскорее вылечиться и в бой, чтобы вы на цветы любовались, а не на нас калеченных.
На вас сколько угодно, тихо ответила она.
Лида протерла смоченной в спирте тряпкой тумбочку, вынула из шкафа патефон и поставила пластинку.
Полчаса, потом чтобы все спать легли.
Строгая вы наша, улыбнулся в усы прихрамывающий Василий.
С вами по-другому никак.
Обещайте мне танец, как хромать перестану.
Даже два, вы только быстрее выздоравливайте.
Она закрыла форточку, из которой сквозило, и вышла из палаты.
Вот же деваха-краса, сказал Иван с перемотанной бинтами головой.
Только не твоя, пошутил Василий.
Это еще поглядим, ответил Иван и взглянул на задремавшего под капельницей Петра.
Лида зашла в сестринскую, рухнула на стул и, закрыв лицо ладонями, разревелась.
Че ревешь? спросила ее сидевшая в углу Дарья.
Умрет он, умрет, сквозь слезы лепетала Лида.
Кто умрет?
Петечка.
Танкист что ли?
Угу.
Да не умрет, не реви. Его сам Федотов оперировал. Ты лучше инвентаризацию проведи, а то вдруг проверка, а у тебя там все вперемешку, черт ногу сломит.
Лида всхлипнула, достала из ящика стола маленький кубик сахара положила в рот и открыла большую пропахшую пылью и лекарствами тетрадь.
«Что тут инвентаризировать физраствор, да бинты», думала Лида, чертя аккуратные колонки на крошащихся страницах.
У всех все хорошо? пробегалась перед утренним обходом Лида, заглядывая в палаты.
Это вам, сказал Петр, протягивая маленький букетик желтых цветов.
Вам нельзя вставать, зачем же вы, пыталась сделать строгое лицо, говорила Лида.
Потом взяла букет, улыбнулась и уже по-настоящему строго добавила:
Чтобы больше никуда!
Слушаюсь, ответил радостный Петр и пошел к своей кровати.
Лида порхала по коридору, уткнувшись лицом в букет, пока не налетела на главного врача.
Ой. Простите!
К обходу все готово? спросил Федотов.
Да.
Цветочки убрать и на обход через пять минут.
Лида кивнула и побежала в сестринскую.
Федотов пошел дальше, напевая под нос мотив.
Лида поставила букетик в стакан с водой, оторвала на настольном календаре листок. Сегодня было 9 мая. Покрутила ручку радио. В комнате зазвучал голос Левитана, который заглушили радостные крики, доносящиеся из всех палат. Лида выскочила из сетринской и ее подхватила бежавшая по коридору Дарья, закружила и, обняв, сквозь слезы прошептала: «Победа». Отпустив Лиду, Дарья побежала дальше. Из палаты вышел Петр.
Выходи за меня, сказал он, взяв Лиду за руку.