Лихое времечко - Ира Николаева

По линиям судьбы читаю,
как настоящий хиромант,
а на ладошке капли тают
дождя, что знает сей обман.
Изгиб загадочен и тонок,
что мыслишь то и говори,
все разложу сюжетом полок
и по ступенечкам души.
Сама запутаюсь в гаданьях,
споткнусь на лестнице судеб
и дымкою недосказаний
всем напророчу сотню лет.

Серьги-кольца золотые,
как от солнца обруча,
взгляды кони вороные,
что волнуют сгоряча.

Взмах ресниц воронья стая,
радужка маслины цвет,
вот цыганочка какая,
все сравнения не грех.

А в руках гитарный голос,
ноты льются как волна,
струны тонкие как волос,
а звенят почти ветра.

Смех лучистый, песня нежность,
и не сводит с губок глаз
молодой цыган,  и ревность
закипает в тот же час.

Цыганка у реки студеной
глядела в омут-зазеркалье,
и дно ей виделось бездонным,
и отражались дней печали.
У глаз увидела морщинку
и грустный блеск зеленым цветом,
вдруг рябью проплыла былинка 
виденье будто сдуло ветром.
Стряхнув песок с озябших ножек,
махнула реченьке рукой:
 Не строй мне неприглядных рожиц,
пойду за зеркальцем домой.

А у реченьки студеной,
на каменьях-голышах,
девушка-цыганка томно
мыла рученьки в ключах.
Распустила черны косы
да монисты расплела,
красота ярка и броска,
не напраслина молва.
На рубашке расстегнула
петелек узорный ряд,
башмачки легко стряхнула 
и купаться в водопад.
Веселится, брызги только,
нет стесненья ведь одна,
а вокруг-то чисто поле
да отвесны берега.
Только птицы встрепенулись,
загалдели на краю:
 Ох негоже, ох не гоже,
на реку пускать одну!
И не зря за тем обрывом,
за березовым стволом,
молодой цыган игриво
любовался волшебством.
В ус посмеивался бойко:
 Будешь все ж моей женой,
украду одежду только 
нагишом пойдешь со мной.
Всыпят нам до болей плетей,
что мне шишки-синяки,
будет лучшая на свете
свадьба, чтобы честь спасти.

По пыльным улицам брел табор,
цыганочек пестрела масть,
в руках и карты, и гитары,
гаданьем сеют свою власть.
Бредут, цепляются к народу,
чумазых деток за собой
влекут в любое время года
к ночлегу поздно на постой.
Пестрят платки, цветасты юбки
да кофты с чуждого плеча,
блестят лукавые улыбки,
бросают взгляды во глаза.
Заговорят, закружат словом,
уйдет в гипнабельный всё сон:
«Позолоти на счастье ручку,
исполнится всё чередом».
Разденут дочиста, разуют,
что тем цыганкам просто чих,
уйдут с деньгами, и без злости
я им во след мараю стих

Цыганочка встречала утро,
надела яркие шелка 
отец-барон заметил мудро:
невеста все же хороша.

И косы в гребешках и лентах,
и очи омут озорства,
и губки, белых зубок жемчуг,
а стан, походка как стройна!

А юность, что сквозит во взгляде,
наивный и веселый смех,
цыган вздохнул ведь скоро свадьба:
 Ах, дочка, похвалить не грех.

Пусть женихи толпятся роем 
избранник внешностью хорош,
вздохнул уже старик с укором 
а много ль счастья с ним найдешь?

Дочурка молодость, смятенье,
поспешный выбор не спросясь,
не слушая отца веленья 
избалована отродясь.

Барон позвал жену-цыганку,
с печальной грустью молвил ей:
 Ведь после свадьбы все изнанкой,
не медом годы жизни всей

На пологом водопое, на песчаном берегу,
в гулком мошкарином рое кони шли
на поводу,

И ромал, шагавший рядом, пел
о грустном, о былом,
любовался листопадом, гладил жеребца
хлыстом.

Потрепал по черной гриве и на волю
отпустил,
Конь помчался как на крыльях, в воду
скок и враз поплыл.

Фыркал и не мог напиться, жар всех
слепней отгонял,
а ромал, водой умывшись, влагой
фляжку наполнял.

Осень вкрадчиво ступала, август под
ходил к концу,
а листочки уже рвало стлались на бока
коню.

И цыган подумал грустно, хоть и стар
тот жеребец,
ни на шкуру, ни на кости: бойня не
его конец.

Так друзья ушли к закату конь гнедой,
младой цыган,
ведь невзгодами завзята та
привязанность от ран.

Заглянул цыган к старухе:
 Погадай-ка мне, карга, 
засучил по локоть руки,
протянул бутыль вина.

 Что не ласков, что обижен,
вот, каргою обозвал,
я и без ладоней вижу:
черт тебя ко мне прислал.

Жаждешь мужнюю красотку,
думаешь, как увести,
удивил, гони мне сотку,
не то порчи не снести.

Прочь, поганец и охальник,
прокляну так, что во век
не очухаешься, парень,
не спасет твой оберег.

Скачет конь, по ветру грива,
каждый мускул разыгрался,
оседлал цыган игриво,
по степи в ночи умчался.
До базару конокраду
торопясь рукой подать,
он коня, как дня награду,
за златишко хочет сдать.
Конь взбрыкнул, скинул цыгана,
в степь помчался не спросясь,
поиграет еще с ветром 
он свободен отродясь.
Конокрад, стряхнув степную
пыль с рубахи,  да в кабак,
не хвались чужой наградой,
рок бродяжий то, бедняк

Скрипит кибитка по ухабам,
ей правит кочевой цыган,
повозка грузно вдоль оврагов,
цыган же весел, малость пьян.

Свистят хлысты, в руке бутылка,
вино по брюкам разлилось,
кибитка встанет у развилки,
подпрыгнув и сломавши ось.

Цыган ругнется, посмурнеет,
цыганок выпорхнется рой 
смуглянки щечками алеют,
галдят крикливо в разнобой.

Приляжет пес у ног лошадки,
вздохнет и шумно заворчит,
он стережет добро с оглядкой,
сквозь зубы слышен грозный рык.

Пройди, прохожий, стороною,
кибитку обойди кругом,
и не играй своей судьбою,
и не рискуй ты кошельком.

Быт цыганский не все слитки 
Пьяный муж домой пришел,
отворил ногой калитку,
из ограды вынул кол.

Как цыганка испугалась,
малых детушек в платок 
да быстрей в окно сигала 
муж расправою жесток.

Видел нынче у лачужки
ее с парнем молодым,
говорили полминутки 
а как разъярили пыл.

Погромил цыган все в доме,
в сапожищах на кровать,
пусть проспится, охолонет,
ум к утру вернется вспять.

Брел цыган, где дом богатый,
вдруг скакун заржал в ночи:
 Вот удача, Боги святы,
вот с червонцами ларцы.
Сторож спит с винища пьяный 
только к стойлу подойди,
конь красавец, ладный, справный,
взял и тихо уходи.
Дал с ладошки сахарочку,
потрепал по голове,
за уздечку черной ночкой
скрылся конокрад во мгле.
А потом напился пьяный,
заскочив в хмельной кабак,
и того коня бесславно
проиграл лишь на кушак.
Утром только пробудился,
сел, за темечко схватясь,
сколь бы над удачей бился 
надо ж ум на спирт сменять.

Раскину карты на удачу,
пасьянс бедовый закручу,
все сбудется, а как иначе,
но будет ли так, как хочу?
Желанье в небо скажу внятно,
но станет все наперекос,
самой становится занятно,
устрою я судьбе допрос.
Все скажут карты врут изрядно,
хоть так, хоть эдак разложи,
надеждой мне они отрадны,
ну а в итоге море лжи.

Уют домашнего очага
встречает трепетно любя,
напишется о доме сага
в канун январский Рождества.
Гусь с яблоками уж дымится,
салаты, соусы, грибы,
и сок гранатовый искрится
хрустальным кубком ворожбы.
Гадаю я о том, что будет,
раскину в картах что прошло,
и в святочном зеркале судеб
мелькнет вдруг ведьмы помело.
Ведунья та сама укажет,
кого в году грядущем ждать,
а чертик хитростью куража
меня в полночь уложит спать.
Во сне все будет вперемешку,
наутро маме расскажу,
что чертик с едкою усмешкой
не дал явиться жениху.
Отец и мама усмехнутся,
погладят дочь по голове
и не успею оглянуться,
как сон умчит в небытие.