Я рассчитал, честное слово! Мальчик теперь с надеждой глядел на оживлённого Шахматиста. Я проверял. И по карте, и по небу Всё будет правильно. Я же всё объясню. И как Полярную звезду находить для начала
Нет, это действительно любопытно, снова сказал Шахматист.
Да А не любопытно тебе, что моя Марья Павловна скажет, когда увидит такое дело?
А, ну что вы, Виктор Семёнович! Что она скажет Ей понравится. И Шахматист, потеряв на секунду солидность, подмигнул мальчику.
Мастер этого не видел. Он держал перед собой на ладонях зонт, поворачивал его, разглядывал и всё ещё не решался. Словно этот зонтик был живой и хозяин боялся, что мальчик его обидит.
Чем рисовать-то будешь?
Мелом. Не бойтесь, я осторожно.
Ну, и как ты это планируешь? спросил Мастер. Все звёзды до единой отмечать?
Ну что вы! Все разве запомнишь! Я только самые крупные, чтобы отметить созвездия.
Тогда уж и названия пиши, вздохнул Мастер. А то какой прок? Я, кроме Большой Медведицы, отродясь ни одного созвездия не знал. Даже Малую Медведицу Напишешь?
Есть написать названия! весело отчеканил мальчик.
Он уже шарил в намокшем кармане, нащупывая мел.
Дела-а, снова протянул Мастер и неожиданно улыбнулся, приоткрыв крупные жёлтые зубы. Пойдёт Марья Павловна на рынок, заглядится на какого-нибудь там Сириуса и, практически, в лужу носом. Будет история. Ну, ладно, рисуй. Ехать нам далеко. И он открыл зонт.
Зонт был не чёрный.
Он казался чёрным при неярком свете лампочки, свёрнутый и намокший. А теперь все увидели, что он коричневый, с серыми зубцами.
Разве бывает коричневое небо с серыми зубцами?
Мальчик молча сунул в карман мелок.
Тьфу ты, будь она неладна! Мастер стукнул открытым зонтом о затоптанный мокрыми подошвами пол. Ручки, понимаешь, одинаковые, объяснил он Шахматисту. Который раз путаем. Это Клавдии зонт, нашей нормировщицы.
Жаль, сказал Шахматист
Устало дребезжал трамвай. Сонно мигала на площадке жёлтая лампочка.
Дремали в вагоне редкие пассажиры. И только дождь за окнами плескался весело и неутомимо.
Трамвай номер семь шёл от Городка Металлургов к центру. Долгое время никто не входил в вагон, ехали только те, кто сел на первой остановке.
Потом появился малыш. В коротеньком пальтишке, в резиновых сапогах. Широкие голенища хлопали малыша по ногам: сапоги были слишком большие.
«Мамкины», подумал мальчик.
Малыш забрался на переднюю площадку. В одной руке он держал бидон для молока, другой тащил за собою открытый зонт.
Маленький зелёный бидон вёл себя спокойно. Только один раз он зацепился дном за ступеньку и недовольно звякнул крышкой, но это было не страшно: крышка держалась на тесёмке и нигде никогда не могла потеряться отдельно от своей посудины.
А тяжёлый зонт сопротивлялся. Он широко растопырил прутья с натянутым чёрным полотном и не хотел пролезать в дверь. И разве мог малыш справиться с ним таким большим и упрямым одной рукой?
Трамвай тронулся. Малыш вздрогнул от толчка. Потом рассердился и дёрнул зонт изо всех сил.
Сломаешь, сказал мальчик. Ну что ты делаешь, в самом деле
Он шагнул на площадку и перехватил ручку зонта.
Закрыть же надо. И закрыл. Зонт съёжился и стал послушным.
Малыш глянул из-под сломанного козырька старой школьной фуражки, виновато моргнул и объяснил:
Он туго закрывается.
«Туго» Посылают таких козявок на ночь глядя куда-то!.. Зачем едешь? строго спросил мальчик. Рядом с этим первоклассником, а может быть, даже дошколёнком он был сейчас большим и сильным.
За сметаной, робко сказал малыш и снова поднял глаза.
Испуганные и широко открытые, они казались в тени козырька очень тёмными и большими. Малыш не знал: может быть, нельзя ему вечером, да ещё под дождём, ездить в дежурный магазин за сметаной, и, может быть, этот большой хмурый мальчишка имеет полное право его допрашивать. Вот возьмёт и скажет сейчас: «А ну пойдём, разберёмся в милиции!» Или ещё что-нибудь страшное скажет
Хочешь, я нарисую на твоём зонте ночные звёзды? сказал мальчик.
Он и сам не понимал, зачем это надо. Ведь малыш не знает, как движутся звёзды. Но слова сорвались сами по себе, неожиданно. Наверно, они сидели на кончике языка и готовы были спрыгнуть при виде любого подходящего зонтика.
Глаза малыша стали ещё темнее и шире.
Ночные звёзды? переспросил малыш и сдвинул коротенькие брови.
Ну да, звёзды, повторил мальчик и подумал, что сейчас нарисует созвездия малышу. Может быть, хоть здесь повезёт.
Зонт будет как маленькое небо, понимаешь? объяснил он. Кругом тучи, а над тобой звёзды. Как на настоящем небе. Хочешь?
Маленькое небо? чуть нараспев повторил малыш.
Ну конечно! Давай
Не надо было спешить. Поспешность испугала малыша.
Нет! громко сказал он и прижал зонт к себе. Не надо. Не трогай!
Две женщины, сидевшие неподалёку, услыхали, наверно, испуганный голос малыша разом обернулись. Кто обижает ребёнка?
Ты совсем глупый, устало проговорил мальчик. Будто я тебя граблю Я хотел, чтобы у тебя был зонт, каких ни у кого нет. Да ну тебя
Он ушёл с площадки и сел на пустую скамью.
Трамвай дребезжал и катил вдоль тёмного парка. За окном не было фонарей, и оно казалось непрозрачным. В стекле, как в чёрном зеркале, мальчик разглядел себя.
А за собой он увидел малыша.
Малыш подошёл незаметно. За железным стуком колёс не было слышно хлопанья резиновых голенищ. Он подошёл и теперь стоял у скамейки, маленький и какой-то виноватый.
А ты много звёзд нарисуешь?
Много, обрадованно сказал мальчик и обернулся. Садись. Я тебе всё объясню.
И малыш сел рядом.
Мальчик открыл зонт, уткнул его острый конец в спинку переднего сиденья, а ручку положил себе на плечо. Теперь перед ним была чёрная внутренность маленького купола.
Смотри. Мальчик ткнул мелом в тугое полотно. Вот здесь, где палка, в самой середине неба, всегда на одном месте стоит Полярная звезда.
Всегда? переспросил малыш и снова сдвинул коротенькие светлые брови.
Всегда.
А днём? хитро улыбнулся малыш.
И днём. Только при солнце звёзд не видать.
Малыш замигал.
Смотри, продолжал мальчик. Вот здесь семь звёзд. Будто ковшик. Это Большая Медведица
Медведица?
Да. Мальчик нетерпеливо поморщился. Ты что, никогда не слыхал?
Малыш склонил к плечу голову.
Это звёзды? он показал пальцем на меловые точки.
Ну да, осторожно сказал мальчик.
Нет. Малыш энергично замотал головой. Такие не надо. Нарисуй с лучиками.
С какими лучиками?
Вот с такими! И малыш нарисовал в воздухе пятиконечную звезду. Большие.
Мальчик опустил руку с мелом и отвернулся к окну.
Такие не бывают.
Нарисуй, тихо попросил малыш.
Большие, все не влезут, не оборачиваясь, ответил мальчик.
Ну всё равно. Немного влезут.
Они будут ненастоящие.
Сам обещал с трудом проговорил малыш.
Мальчик наконец взглянул на него. Тень козырька теперь не падала на лицо малыша, и в тёмных влажных глазах плавали отражения трамвайных лампочек.
Словно искорки обиды.
Мальчик вздохнул. Он знал, что такое обида.
Ладно, сказал он.
Погромыхивал, дребезжал, звенел полупустой вечерний трамвай. Останавливался и бежал дальше. Входили и выходили пассажиры. А на скамейке, где сидели двое мальчишек маленький и постарше, тихо совершалось чудо: чёрный зонт превращался в сказочное небо.
Мальчик рисовал большие белые звёзды: пятиконечные, восьмиконечные, десятиконечные. Они складывались в созвездия, каких не знал ни один астроном. Малыш сидел, приткнувшись к плечу мальчика, и не шевелился. Рот у него был приоткрыт, и нижняя губа повисла маленьким розовым полумесяцем. Не отрывая взгляда от звёзд, малыш вынул из сапог ноги в коричневых чулках, поставил пятки на скамейку и обнял колени. Так было удобнее. А покинутые сапоги качались, толкали друг друга. И широкие голенища с красной подкладкой были похожи на большие, удивлённо открытые рты. Сапоги не могли понять, что там происходит.
На самом краю сиденья нетерпеливо звякал забытый бидон. Вагон потряхивало, и казалось, что кто-то маленький и любопытный прыгает в бидоне, подбивает головой крышку и хочет выглянуть: в чём там дело?
Мальчик рисовал быстро и умело. Сначала это было нелегко: мел плохо приставал к влажному полотну. Но мальчик приспособился. Рисовал контуры, а потом лёгкими частыми штрихами плотно закрашивал звезду.
Слушай, вдруг спохватился он. Только сейчас спохватился. А дома тебе не влетит?