Гринтаун. Мишурный город - Рэй Брэдбери, читать онлайн бесплатно (полностью)

Рэй Брэдбери
Гринтаун. Мишурный город

Ray Bradbury

GREENTOWN TINSELTOWN

Collection and editorial material © Donn Albright 2012

Introduction

Перевод с английского А. Оганяна

Серия «Неизвестный Брэдбери»

Оформление серии и переплета: Александр Кудрявцев, студия графического дизайна «FOLD & SPINE»

Иллюстрация на переплете Ю. Гранкиной

* * *

Предисловие

Это моя пятая (и последняя) попытка написать предисловие к этой книге. Вообще-то заглавие и оглавление и так говорят сами за себя.

В сборник вошли двадцать три стихотворения[1], всевозможные статьи и интервью, из которых складывается картина волшебного детства Брэдбери в Уокигане с 1920 по 1935 год. Книгу предваряет самая первая публикации Рэя в газете его родного города стихотворение «Памяти Уилла Роджерса». Раздел, посвященный Гринтауну, мы завершаем двумя короткими рассказами. В первом запечатлены летние приключения юного мальчугана в компании любимых товарищей по играм. Затем следуют четыре зарисовки из жизни маленького города.

И вот в 1935 году курс на Запад! Очередную главу его жизни открывает факсимильная копия с пометками Рэя, сделанными вскоре после прибытия в Лос-Анджелес, на его экземпляре «Шахматисты Марса», купленном в универмаге «Мэй».

Опять-таки, несколько стихотворений и статей, одна из которых никогда ранее не публиковалась, «Сын Фантома Оперы вспоминает». Она иллюстрирована факсимильным изображением форзаца его собственного экземпляра «Фантома Оперы», опубликованного издательством «Фотоплей». Его автограф и дата «22 августа 1930 года» (десятый день рождения Рэя) превращают сей экспонат в бесценную реликвию.

Мне особенно приятно поделиться с вами дневниковыми записями Рэя из 19371941 годов (все факсимильные). Они отображают восторженный взгляд подростка на Лос-Анджелес и Голливуд конца 1930-х годов. Завершают книгу светлые воспоминания о его друге Сэме Пекинпа не без привкуса горечи.

И, наконец, на обложке картина 1970 года кисти Рэя, изображающая гринтаунские денечки. На портретах Брэдбери Мерль Оберон, Джордж Брент, Джордж Мерфи и, конечно, Бела Лугоси олицетворяют годы, прожитые в Мишурном городе. Автограф на первой странице обложки относится к 1934 году. На последней странице обложки автограф из 1937 года[2]. На корешке автограф из 1939 года.

Айда со мной в виртуальной капсуле времени погостим у сказочника в годы становления его личности!

Донн Олбрайт

Посвящение

Всякий раз, как я навещал Рэя во время затяжной и замысловатой работы над этой книгой, я читал ему выдержки из его дневника. И каждый раз, хватая меня за руку, он говорил:

Боже праведный! До чего же здорово мне жилось! Неужто я такое вытворял?

От нас двоих всем вам!

Донн (и Рэй)

Памяти Уилла Роджерса[3]

Тот, кто всю жизнь комедиантом был,

Нас ограждая от тоски и боли,

Кого мы звали просто Билл

Посланник нашей доброй воли

Перо сломал.

Его чернильница разлилась,

И душа навстречу с

Богом устремилась.

Где та его бодрящая улыбка,

Что согревала целый свет?

Отныне не слыхать нам добродушных шуток.

Увы и ах! Они сошли на нет!

И вот когда нагрянул расставанья час,

Никто не прятал слез, что брызнули из глаз.

В честь долгой дружбы

Мы, возлагая на твое надгробье

Сей венок, стоя в изголовье,

Клянемся тебя помнить вечно.

Уилл Роджерс памятник всем человекам,

Слепым и нищим, хворым и немым, калекам.

В сердцах у нас твой светлый образ заполыхал,

Род человеческий поник главою и зарыдал.

Аэроплан багровый взял курс на Север,

Тоскуя по просторам,

И канул в неизвестность,

Недоступный взорам.

А мы потрясены и до сих пор скорбим

Дружище Уилл был нами так любим!

Первый материал, опубликованный Рэем Брэдбери в возрасте 16 лет, в газете «Уокиган ньюз-сан», август 1936 года.

Гринтаун, в понедельник вечером

Маленькие города, можно сказать, все на одно лицо. И все понедельники вечерами в маленьких городах по всей Америке похожи один на другой. Во всяком случае, мне так думается. Так что наречем мой родной город Гринтауном, штат Иллинойс, и посмотрим, как живется в понедельник вечером десятилетнему, одиннадцатилетнему или двенадцатилетнему мальчишке. Вечер выдался весьма незаурядный. В такой вечер надеваешь самую быстроногую пару кроссовок, со смазанными внутренними пружинами, в полной готовности, в рабочем состоянии, и пулей вылетаешь за дверь после ужина, а потом возвращаешься, потому что ты хлопнул сетчатым экраном. Но потом ты летишь как угорелый с братом или одним-двумя приятелями. А куда же вы несетесь очертя голову?

В библиотеку, конечно.

Ибо на понедельник назначался библиотечный вечер, и не только все книги с их тайнами дожидались тебя, но и твои товарищи с соседями. Библиотека слыла большим водопоем, куда стекались звери, большие и маленькие, приходили из темноты, чтобы испить и улыбнуться друг другу при свете зеленых стеклянных абажуров между горами книг. Вот куда мы сбегались весенними вечерами, словно ягнята, сновали, как теплая форель в винных ручьях, летними вечерами гонялись за скрученными листьями, как за мышками, осенними вечерами или летели, как запущенный снежок, зимними вечерами и всегда в то же место и по понедельникам. Ты бежал, ты тащился, ты летел, но ты туда добирался. И там всегда наступал тот неповторимый миг, когда перед большими дверями ты задерживался, прежде чем их распахнуть и войти в гущу всех тех жизней, перешептываний древних голосов, столь высоких и тихих, что только собака, семенящая между книжных полок, смогла бы их расслышать. И ты семенил.

И вот свободное пространство, и зеленые абажуры, и приятели, призраками крадущиеся промеж стеллажей кто в прошлое, кто в будущее.

Поначалу ты не читаешь книги. Нет, ты их обнюхиваешь. Я всегда думал, что если бы мне повстречался Авраам Линкольн, от него пахло бы книгой, ибо именно там я встретился с ним в первый раз. И египтяне. То же самое. Пахли как книги, как книжная пыль, особенная пыль. Наполеон со своими войсками, и Цезарь со своими. Назовите любое имя, любой народ, и ваше обоняние напомнит, какой аромат они источали в понедельник вечером, неистребимое, неотразимое и животворное благовоние невидимой пыльцы, которая осыпалась с их макушек, стоило снять их жития с полок.

Довольно о носах, играющих важную роль, прежде чем с головой уйдешь в открытые страницы. Затем начинаются поиски, искания жизней, с которыми хочется связать свою собственную, хождение вдоль шкафов, выхватывание томов до тех пор, пока откуда ни возьмись со страницы не выпрыгнет мужчина, или женщина, или ребенок и не предстанет перед тобой в оглушительной тишине. Тогда ты присаживаешься с ними на часок, бегаешь, смеешься и плачешь с ними. А потом приходила пора закрываться, и ты прихватывал с собой столько книг, сколько мог унести, и тебя не озадачивала их тяжесть, потому что они воплощали годы и людей, опыт и товарищей, и ты медленно направлялся к выходу. Иногда ты уходил последним и стоял, глазея на ряды полок, где, как тебе представлялось, хватало места для кораблей викингов, проплывающих мимо в лунном свете, для Ганнибаловых слонов, покоряющих Альпы и бредущих в вечность.

На твои книги ставила штампик библиотекарша, которая порою не нуждалась в книгах, так как держала их в голове. Стоило ее слегка ткнуть, и она бы продекламировала наизусть: «Восемьдесят семь лет тому назад»[4], или «Наэлектризованное тело воспеваю»[5], или «О, капитан! Мой капитан!»[6].

Преисполненный светлой тоски, ибо библиотека всегда сочетает одно с другим Сиюминутное Просветление с Тоской по Давно Минувшим Дням, так как тебя тогда еще не было на свете, чтобы этим насладиться, ты выносишь свою прекрасную ношу за дверь, вниз по ступенькам, в компании брата или других мальчиков. И сначала ты не бежишь, а медленно шагаешь, разглядывая книги, а затем прибавляешь ходу, зажав книги под мышками, и только спустя долгое время, когда волшебство библиотеки уже полностью окрылило тебя, пускаешься бежать через весь Гринтаун (штат Иллинойс), вечером в понедельник, в библиотечный вечер, до самого дома.

Вот как у меня было. А с вами тоже так бывало? Или бывает?