заката.
Словно вознесенные к моменту моего прихода,
Окна ослепительно сверкнули, оглашая воплями
лужайки,
Затем метнулись, чтоб запалить побольше
Факелов на полыхающих верандах,
заросших розами,
И чердаки пустились в пляс с роями
искр-светляков,
А купола на башенках желанием сладострастным
вспыхнули
И, обезумев, девственные люстры затрещали
огоньками.
Я встал как вкопанный.
Я зашагал по золотой траве,
Горящим башенкам позволив ослепить меня.
Никто ни разу мне не оказывал такой прием
За всю историю моих приездов и отъездов.
Ни разу мне не привалило подобное богатство.
Закату было ведомо о том, что нужно мне,
И он зажег мириады торжествующих огней,
Чтобы указать и осветить мне путь,
Сожжением счастья на моих глазах, слезящихся
от радости.
Закат все двери банков распахнул
И растранжирил все свои богатства
В один всепоглощающий момент.
За одиноким деревом учуял я холодную тень
Смерти,
Которая ждала, когда иссякнут бесшумные
потоки света,
Чтобы схватить не только деньги, но и меня.
Но в этот час благополучно все сложилось;
Вернулся я домой и чудом выбрал миг,
Заставивший весь мир, лишенный дара речи,
Оцепенеть, как в бронзе.
Став изваянием, питался я из воздуха гордыней,
И горлышками золочеными мне птицы напевали:
Ты будешь вечно жить. И летняя пора твоя,
став вечностью,
Останется прекрасной.
Я остался.
Погасло солнце.
В небе отключился свет.
Я, умудренный, пару дней спустя встал до рассвета,
Прошагал по улицам ночным
До станции и укатил туда, откуда прибыл,
И мне вдогонку солнце золото метнуло,
Чтоб город мятной зеленью зазеленел.
Все тем же королем, каким был по приезде,
Благодаря обману зрения, я, облаченный в
мантию, уехал.
Последнее, что я увидел: проспекты, магазины,
город,
Во блеске золота сусального омоложенный.
Согбенное под тяжестью дублонов
королевских древо
Затрепетало от дурных предчувствий,
Когда я мимо проходил,
И молвило:
Прощай!
Спустя часы, в Чикаго,
Станционный туалет мужской
Вонял похлеще львиного загона
В зверинце дублинском,
В ту пору,
Когда еще я
Очень старым был.
Мальчишки всегда куда-то бегут[12]
Мальчишки всегда куда-то бегут.
Спросите их на бегу: куда они все несутся?
Они гарцуют, пританцовывая,
И отвечают озадаченно:
Не знаем.
И взглядом говорят:
Надо быть занудой или чокнутым,
Чтоб задавать подобные вопросы.
Они несутся дальше.
Как времени поток.
Что им расспросы и ответы,
Их дело созвучие с жизнью, извечными
истоками.
У Бога есть причины отправлять их на юг-восток
и север,
А почему бы не на запад?
Быть первым лучше всех, второе
второсортно,
Но лучше быть вторым, в движении,
Чем с опозданием откликнуться на зов судьбы
И редкие возможности, что ждут за горизонтом,
На вершинах гор, обожжены восходами или
Застужены промозглыми ноябрьскими ночами.
Мальчишки вечно бегут куда-то.
Грех не сорваться с места.
Кто скажет им: не вылезайте из постелей
И, застыв на старте, не вылетайте пулей из дому,
Битком набитого оладьями, обычаями, обрядами?
Мужчины всегда бегут куда-то.
Полюбопытствуйте в вагоне, в самолете,
На оживленном тротуаре куда?
Ворочая во рту сигару или жвачку,
Он переложит из одной руки в другую чемодан,
Подумает, посмотрит пристально, недоуменно,
Уйдет в себя и скроется из виду,
Решив, как и мальчишки,
Что нет предела чокнутости и занудству,
А значит, лишены вы наслаждений в жизни.
Двенадцать лет назад, мальчишками, они
мечтали,
Теперь же, возмужав, они пришли туда,
Куда им так хотелось убежать,
Добрались до конечной станции,
Прокомпостировав билеты,
И пошли на новый круг.
Осыпав шляпы и лацканы конфетти,
И пошли на новый круг.
Осыпав шляпы и лацканы конфетти,
Как доказательство того,
Что сорванцы чему-то научились
И вечеринка удалась на славу! Черт побери!
Пока они в пальто, набитых письмами,
Отряхивают карнавал с бровей,
Не спрашивайте их,
Куда они идут, а, где же они побывали?
Они нахмурят лоб, как будто задал им
Интерьвьюер вопрос с подвохом,
Пороются в своих блокнотах,
Бессвязно побормочут, но не признаются,
Где побывали раньше.
Уехали и все тут! Что еще сказать?
Так было принято.
Теперь же надо побывать.
А вы?
Что вы стоите с поломанным воздушным змеем
без бечевки?
Понятно, вы ни разу не уезжали,
Не пускались в путь, не преуспели,
Или пытались, но напрасно,
Или добились своего!
Вы не ходили босиком, равно как вас не обували
Меркурий с Аполлоном или иное божество,
Нехитрое или замысловатое.
Куда они ушли? И где
Их видели в последний раз?
Мальчишка и мужчина стоят, большой и
маленький, пред вами;
Один седой, другой зеленый.
И плачут, черт возьми!
Они пустились в дальний путь
Мальчишка побежал к мужчине
Мужчина к мальчугану,
Опасным встречным курсом, чреватым синяками,
Но их соударение было смягчено, смотрите!
Они сплотились в рать,
Все воинство два ратника,
Вот так и ходят в одиноком, простом восторге,
Редкостном и бурном.
И тут до нас доходит,
Где один слонялся и чем хотел он стать;
Где пребывал другой и будет знать всегда.
Вопросы задавайте, но получите нелепые ответы.
Как песик, голову задрав, он примет стойку,
Не проронив ни слова.
В его глазах однако вы прочтете:
Я бегал, чтобы возмужать.
Или:
Однажды летом я был мальчуганом, бегущим,
чтобы стать самим собою.
Если ты не знаешь, откуда взялся ты
Или куда идешь, в том нет греха.
С какой им стати признаваться, ведь в тайниках
души
Вместилище их сокровенных истин
они выкашивают летние лужайки,
круги выписывают, гавкая, кусаясь, огрызаясь,
прыгают через закаты и вместе встречают
рассветы.
Так и живут, хватая наслаждения в две руки.
И кто возьмется прекратить веселье,
Которое играет в прятки, как дитя в душе
мужчины?
Кто предупредит мужчину, кто воспрепятствует
ему,
Кто помешает воззвать к мальчишке?
Вот их следы тандемом на вьющемся песке
Поторопись! Отсюда они бегут назад!
Чтобы, смеясь, крича, стереть свои следы,
Проворными руками-лапами.
Мальчишки вечно куда-нибудь бегут.
Куда, куда, куда? Куда же?
Одним им ведомо.
Мужчины всегда бегут, бегут, бегут куда-то,
О женщины, о женщины, печальными годами
умудренные,
Не нужно их удерживать.
Не высеченные из кремня искры, невесты, не выбитые на надгробиях[13]
Библиотекарши, не уходите вечером домой,
А на страже стойте, будьте начеку, выжидайте
Снаружи заветного здания в девять часов,
Пригнувшись в бузине, высматривая
В окнах девственных невест,
Как пыль, бесшумно проходящих мимо полок,
Где выстроились книги по ранжиру,
Сверкая золотыми корешками, подобно
Лисьим глазкам, высекая сладострастья искры.
Среди миллиона мертвых и миллиона все еще
живых
Не высеченные из кремня искры,
Не выбитые на надгробиях невесты
Подпитывают тишину, ступая, словно по покрову
мха,
И шелестя, как хлопья ржавчины.
Они идут, не прикасаясь к половицам,
Все погружая в темноту шнурками выключателей,
Поочередно похищают свет и следуют за новой
порцией добычи.
Ключи на поясе перекликаются, как звонкий
дождик,
Словно конькобежцы, увиденные в летнем сне.
Под сенью изумрудных абажуров поблескивают их очки.
Благоухание гиацинта просачивается за ними
по пятам,
Опережая их, как вестник юности, затиснутой
в корсет Железной Девы.
Насыщенный и теплый воздух рассекая,
Благоуханием ароматов делая его свежее,
Они скрываются меж книжных полок
на мгновение,