Со вторым он не врал, что касаемо первого, были у меня сомнения. В салоне, то есть в главной его комнатенке, мы с Ливончиком были одни, но из-за двери доносилось время от времени некое шебуршание, слышались низкие мужские голоса и лязг стали. Беженцы? Ну-ну. Насколько я успела прознать, гнумское население Крыжовеня составляли сплошь мужчины. Взрослые, холостые, бездетные и более-менее, по обычаям своего народа, вооруженные. Чародеями они не были в нашем человеческом понимании, но магией своей обладали.
Фотограф Ливончик, гравер Дворкин и еще пара десятков отважных воинов. Про самопожертвование Семена они знают, к чему-то готовятся. К битве? К войне?
Где логово, дядюшка? требовательно спросила я. Все равно ведь узнаю, только времени займет больше.
Не твоя это битва.
Моя, даже больше чем ваша. Я
Мы клятву давали тебя в дело не мешать.
Кому? Крестовскому?
Соломон покачал головой. Скрипнув зубами от бессилия, я подумала, что и здесь его превосходительство постарался все ниточки оборвать, не верил в мое послушание, правильно не верил. А я, дура наивная, ему доверяла, на целый день отпустила делишки тайные обтяпывать. И на что этот мизогин подаренное время использовал? На альянсы? На то, чтоб меня из игры вывести? Ладно, не время страдать. Клятвы мне не пересилить, но, может, удастся ее немножко обойти.
Хорошо, пожала я плечами, в драку не полезу, но помощь-то оказать не запрещается? Тыловую, так сказать, поддержку?
В церковь сходи.
Чего?
Помолись за чародея своего, женщина.
Перфектно! Как мне изящно на мое место только что указали. Ступай, баба, молиться, больше толку от тебя нет. И это говорит мне гнум, представитель расы, где женщины столетиями наравне с мужчинами сражались плечом к плечу! Все-таки некомпактное проживание размывает обычаи малых народностей империи.
Ну погодите у меня, носом землю рыть буду, но цели добьюсь! Соратник мне нужен разумный, в чародействе поднаторевший, с которым Крестовский ни о чем договориться не успел. Не соратник даже, а соратница. Потому как к противоположному полу доверия у меня вовсе не сохранилось. Умная женщина-чародейка? По счастью, знакома я с персоной, полностью описанию соответствующей. К ней и отправлюсь.
На улице уже некоторое время Геродот Христофоровович выводил тенорком:
Ева! Госпожа моя! Ваше высокоблагородие!
Я подтолкнула Ливончика к внутренней двери.
Ступай, мне сцена нужна для представления.
Дождавшись его ухода, я вывалилась из салона на руки Герочки.
Нет никого! Все ушли, крысы трусливые.
Зябликов бросил пытливый взгляд в дверной проем.
С имуществом?
Гнумы свое имущество обожают, сообщила я гадливо. Сквалыги малорослые.
А зачем вам, ваше высокоблагородие, гнумы понадобились?
Окинув бывшего корнета придирчивым взглядом, я протянула:
А ведь мне, Зябликов, толку от тебя никакого нет. Одни хлопоты.
Госпожа
Прогоню я тебя, бестолкового, ты мне только мешаешь, конспирацию рушишь.
Пригожусь! Отслужу! Евангелииа Романовна, никак мне от вас нельзя, помру ведь во цвете лет!
За спиною мужчины меж торговых рядов я заметила знакомую фигуру, потому проговорила рассеянно:
Оставайся пока и думай, как заклятие свое хитроумное обойти, чтоб имя и место логова барина сообщить.
Герочка уверил, что все силы мысли немедленно задействует, я, не слушая, уже быстро шла через площадь. У скобяных лотков толпились покупатели, один из них, кряжистый мужик в треухе, был увлечен торговлей и не замечал чужих ручонок, нацеленных на его мошну. Ухватив рябое ухо отрока Михаила, я прошипела прямо в него:
За старое принялся, преступник малолетний? И потащила мальчишку прочь.
Тетенька Геля пусти прости
Затолкав Мишку в простеночек между дощатых лавок, я брезгливо отерла ладонь о полу шубы.
Ну? Безобразим?
Бес попутал. Честное слово, не буду больше! Вот те крест.
Почему не в приюте? Почему сызнова по карманам промышляешь?
Так скучно, оправдывался пацан, мочи никакой нет. Ничего целыми днями не делаем, спим только до обеда да едим. Директриса говорит: «Играйте, вы же дети». Только сколько ж можно А чего этот фармазон с тобой таскается?
Я обернулась мельком на Зябликова, тот переминался с ноги на ногу, прислушиваясь к разговору. Какой хороший вопрос. Действительно, зачем? И как далеко он может от меня отойти безболезненно? Нужно проверить.
Слинять бы мне по-быстрому, шепнула я Мишке, чтоб фармазон не сразу догнал. Подсобишь?
Легко, сплюнул в грязь пацан. Ежели чего, мы с мелким и Костылем у церкви обосновались, ночлежка там
Не закончив фразы, Мишка сунул в рот пальцы, свистнул, прыгнул мимо меня из простеночка и, сорвав с головы Геродота Христофоровича цилиндр, припустил прочь. Зябликов рванул за ним. Я же быстрым шагом вернулась к салону Ливончика и взобралась на облучок Герочкиной коляски. Послушная поводьям лошадка зачавкала копытами по грязи, и мы быстро покинули базарную городскую площадь, направляясь туда, где я могла найти поддержку сильной независимой чародейки. Елизавета Афанасьевна Квашнина была моей последней надеждой.
Два столичных чародея Иван Иванович Зорин и Эльдар Давидович Мамаев сидели друг против друга за массивным кабинетным столом и молчали. Между ними на зеленом казенном сукне столешницы лежала обычная телеграмма с обычными вполне словами. Картонка, на которую клеилась телеграфная лента, носила следы разнообразных на себя воздействий.
Шеф приехал, зпт., - проговорил Эльдар по памяти, цитируя послание не в первый уже раз встретили, зпт., поселили, зпт., обогрели, тчк. Попов ч, тчк.
Чародейское молчание происходило вовсе не от растерянности, а от усталости, вызванной многочасовой волшбою.
Попов ч улыбнулся Зорин. Просто, эффектно, в ее обычной манере. «Яти» свои она, скорее всего, во все шесть слов вставила, телеграфист их по правилам грамматики исправил. Ладно, шевелиться пора, Эльдар Давидович, посмотрим, что там в Крыжовене затаилось.
К шапочному разбору только поспеем.
Типун тебе на язык.
И на него согласен, только бы ошибиться.
Шквальный порыв ветра распахнул оконные створки, смел со стола бумаги, закружил их хороводом, а когда ветер стих и белые прямоугольники посыпались вниз, укрывая ковром пол, чародеев в кабинете уже не было.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в коей Евангелина Романовна заручается чародейской поддержкой, но пожинает горькие плоды собственной служебной ошибки
Преступление или проступок, учиненные безумным от рождения или сумасшедшим, не вменяются им в вину, когда нет сомнения, что безумный или сумасшедший по состоянию своему в то время не мог иметь понятия о противозаконности и о самом свойстве своего деяния. Однако же учинившие смертоубийство или же посягнувшие на жизнь другого или свою собственную, или на зажигательство безумные или сумасшедшие заключаются в дом умалишенных, даже и в случае, когда бы их родители или родственники пожелали взять на себя обязанность смотреть за ними и лечить их у себя.
Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, 1845Над стенами приютской богадельни потрудились маляры со штукатурами, громада здания теперь весело голубела в свете частых фонарей. Луна, казалось, с одобрением заглядывала в намытые окна, не смущаясь нисколько решетками на них. Я поднялась по ступенькам и дернула цепочку дверного звонка.
Госпожа моя ваше высокоблагородие Герочка тяжело дышал от бега.
Зябликов! позвонила я повторно. Долго же вы меня искали.
Так я за коляскою а вы а она
Коляску пришлось бросить. Дернув в третий раз, я продолжала звонить без остановки. Внимание она привлекала, и вообще
И шубу?
Свободной рукой я погладила воротник надетого на меня мужского пальто и, сдернув с головы парик (завитой конский волос, оттенок блонд, рубль десять копеек в лавке на углу Каретной улицы), сунула его Зябликову.
Перфектно, правда? А что же вы, Геродот Христофорович, не померли в разлуке?
От необходимости отвечать Зябликов был избавлен лакеем, распахнувшим наконец двери богадельни.
Евангелина Попович, сообщила я, к госпоже Квашниной.
Извольте обождать.
Дверь захлопнулась, я повернулась к Герочке:
Ну, как наши мысленные экзерсисы? Придумали, как мне информацию нужную сообщить?
Тот держал перед грудью парик, запутавшиеся в белесых локонах пальцы дрожали. Герочке было страшно, очень страшно. В продолжение всего времени, когда он безуспешно пытался меня настичь, ужас буквально рвал его на части. Но не разорвал. А это значило, что Зябликов мне врет. Не раб он мне вовсе, а вражеский соглядатай. Обиды или разочарования от открывшихся фактов я не испытывала, потому как, помри Зябликов во время эксперимента, вина на мне бы была. А так