Да, я помню. Но скажите мне, какое отношение имеет это к нашей с вами сегодняшней беседе.
Дело в том, что я тот самый парень, который пишет эти смертные приговоры. Я пишу подобные отчеты уже довольно долгое время, на протяжении последних пяти лет, и только ваш доклад заставил меня посмотреть на них с другой стороны.
Сделал их более персонифицированными?
Именно. В наших рентгеновских кабинетах мы не встречаемся со всем пациентами. Мы обращаем внимание на зоны кальциноза или на размеры утолщений. Мы ищем из ряда вон выходящие случаи, которые можем показать студентам, смещенные внутренние органы, кость, декальцинированную вследствие миеломы, раздутые петли кишечника, добавочную селезенку. Речь всегда идет о частях, частях тела. И никогда о целостном человеке в его целостном теле. А теперь я думаю о том, как почувствуют себя пациенты и как будут выглядеть их лица, когда доктор зачитает им мои отчеты по их рентгенограмме, и эта мысль несколько меня беспокоит.
Вы недавно начали так думать? После того, как услышали мой доклад?
О да, совсем недавно, и отчасти благодаря вашему докладу. В противном случае я не смог бы нормально работать все эти годы. Я знаю, вы бы не хотели, чтобы ваши рентгенограммы изучал кто-то, кого беспокоит мысль о том, как вы будете себя чувствовать, прочитав его отчет.
Несомненно. Наши области деятельности отличаются друг от друга, не так ли? Я стараюсь быть ближе, а вы стараетесь соблюдать дистанцию.
Он утвердительно кивнул, и я продолжил:
Но вы сказали, что изменения произошли «отчасти» благодаря моему докладу. Есть какое-то предположение касательно того, что еще могло этому поспособствовать?
Больше, чем предположение. Это была смерть моего брата пару месяцев назад. За несколько недель до его смерти он попросил посмотреть его рентгеновские снимки. Рак легких. Заядлый курильщик.
Расскажите мне о вас и вашем брате.
Как закоренелый психиатр, я был научен проводить высокосистематическое интервью начинать с выявления запроса и затем следовать по протоколу история заболевания, за которой следуют изучение семьи пациента, его образование, социальная жизнь, сексуальное развитие и карьера и затем переходить к замысловатому психиатрическому обследованию. Но у меня не было стремления следовать какой-то схеме; прошли уже десятки лет с того времени, когда я действовал так методично. Как все опытные психотерапевты, в вопросах поиска информации я по большей части опирался на интуицию. Я настолько начал доверять своей интуиции, что уже стал сомневаться, а смогу ли я быть хорошим учителем для новичков, которые нуждаются в методологических рекомендациях на первых порах.
Когда мой брат, Джэйсон, позвонил мне и попросил посмотреть его рентгеновские снимки, сказал доктор Кросс, это был первый раз, когда я услышал его голос, за последние 15 лет. Мы были в ссоре.
Он вздохнул и посмотрел на меня, его губы дрожали. Я не ожидал этого увидеть. Это был первый проблеск уязвимости.
Расскажите мне об этом, сказал я более мягко.
Джэйсон на два года младше меня был на два года младше меня и, я полагаю, ему трудно было тягаться со мной. Я был хорошим парнем, всегда лучшим в классе. И непременно всякий раз, когда Джэйсон переходил в новую школу, его встречали учителя, хором хвалившие меня и говорившие, что они надеются, что и он будет таким же, каким был я. В конце концов, он решил не соревноваться, отказаться от участия в этой игре. В старшей школе он редко открывал книгу и основательно налег на наркотики. Возможно, он и не мог соревноваться. Я не думаю, что он на самом деле был таким уж выдающимся.
В конце нашего последнего курса, он связался с девчонкой, которая поставила крест на его будущем. Она была наркоманкой, привлекательной в дешевом смысле, интеллектуально недалекой, и ее жизненным стремлением было стать маникюршей. Вскоре они обручились, и однажды вечером он привел ее домой на ужин. Это была катастрофа библейского масштаба. У меня до сих пор эта картина перед глазами: двое, немытые и нечесаные, постоянно обнимающиеся, выставляя это всем на показ. Моя родня была шокирована и возмущена. Признаться честно, я тоже.
Каждый член семьи испытал отвращение к его подружке, но никто ничего не сказал, потому что все знали, что Джэйсон сделает всё в точности наоборот. Поэтому мои родители поручили мне оберегать его от нее. Они также заставили меня пообещать, что я никогда не упомяну того факта, что они попросили меня вмешаться. После у нас с Джэйсоном был обстоятельный разговор, и я ему все выложил. Я сказал ему, что женитьба это важное решение, что придет то время, когда он захочет большего, намного большего от жены, и что она его погубит. На следующее утро мы проснулись и обнаружили, что он сбежал со всеми деньгами и столовым серебром. Больше он ни с кем из нас не разговаривал.
Семья поставила вас в затруднительное положение. Поговори вы с ним это плохо, и не поговори тоже плохо. У вас есть еще братья, сестры?
Нет, только нас двое. Оглядываясь назад, я думаю, что, возможно, я мог бы быть лучше как старший брат и мне еще давным-давно следовало больше стараться наладить контакт с Джэйсоном.
Давайте отметим этот факт и вернемся к нему позже. Прежде всего, расскажите мне, что случилось с вашим братом после того, как вы поссорились.
Он просто пропал. С тех пор всё, что мы знали о нем, это были редкие случайные обрывки информации, которые долетали до нас от его знакомых. Он был строителем, потом каменщиком. Я слышал, что он был достаточно успешен в этом деле и впоследствии занялся строительством каминов и каменных стен. Продолжал злоупотреблять наркотиками. А затем, как гром среди ясного неба, пару месяцев назад раздался телефонный звонок: «Элвин, это Джэйсон. У меня рак легких. Ты можешь посмотреть мои рентгеновские снимки? Мой доктор сказал, будет здорово, если ты их посмотришь».
Естественно, я согласился, узнал имя его доктора и пообещал, что свяжусь с ним в тот же день. Я выяснил, что Джэйсон живет в Северной Каролине и поинтересовался у него, могу ли я его навестить. После паузы, настолько длинной, что я подумал, что он повесил трубку, он согласился.
Я посмотрел на лицо доктора Кросса. Он выглядел таким напряженным, таким печальным, что я подумал, не перебор ли это, не слишком ли рано мы заговорили на эту тему. Мы едва успели поздороваться, как уже нырнули в глубокую и очень темную воду. Я решил дать ему передохнуть и поразмышлять о том, что к этому моменту успело с нами произойти.
Мой план, как я уже говорил вам по телефону, заключается в том, чтобы провести сегодня консультацию и посмотреть, хорошая ли это идея начинать психотерапию. Вы до этого были на терапии?
Он покачал головой.
Нет, я впервые.
Хорошо, скажите мне, доктор Кросс
Если вы не возражаете, можете звать меня Элвин.
Хорошо, а вы меня Ирв. Итак, скажите мне, Элвин, что вы можете на данный момент сказать о нашем разговоре? Кажется, что мы быстро погрузились в тяжелые чувства. Возможно, слишком быстро?
Он покачал головой.
Вовсе нет.
Мы на правильном пути? Это то, что вы надеялись обсудить?
Моя реакция на смерть Джэйсона вот именно то, что я хотел обсудить. Я лишь удивлен, приятно удивлен, что мы уже подошли к этому вопросу.
Возникли ли у вас на данный момент какие-либо вопросы ко мне? спросил я, желая сделать нормой возможность взаимного обмена.
Он казался озадаченным, затем он покачал головой и сказал:
Нет. Что мне хотелось сделать больше всего, так это именно рассказать вам эту историю. Мне нужно было высказаться.
Пожалуйста, продолжайте.
После разговора с Джэйсоном я прямиком отправился в аэропорт и полетел в Северную Каролину, чтобы навестить его. Сначала я заехал в Роли7 к его врачу, где посмотрел рентгеновские снимки Джэйсона. Опухоль была злокачественной. Она проникла через его левое легкое и пошла метастазами в ребра, позвоночник и мозг. Надежды не было. Около часа я ехал по скоростной автостраде, а затем три мили книзу от Северной Каролины по грунтовой дороге, ведущей к захудалому домишке, больше похожему на лачугу, хотя и с внушительным каменным камином, построенным им лично. Я был поражен тем, как выглядел Джэйсон. Рак уже сделал большую часть своего дела и превратил моего младшего брата в старика. Джэйсон выглядел изнурённым. Его тело было ссутулено, а лицо было бледным и усталым. И он без остановки курил марихуану. Когда я пожаловался на запах, он перешел на табак. «Не очень хорошая идея при раке легких», чуть было не сказал я, но вовремя прикусил свой язык. Увидев снимки, я знал, что мои слова будут бессмысленны.
Поэтому я присел и наблюдал, как мой младший братец, снедаемый раком, выкуривает одну сигарету за другой. Пару раз, когда он закуривал, я ловил на себе его взгляд. Я был уверен, это был взгляд пренебрежения. Я никогда не забуду эту картину.
Немного напоминает мне ту дилемму, с которой вы столкнулись много лет назад, когда не одобрили невесту, которую он выбрал. Поговори вы с ним это плохо, и не поговори тоже плохо.
Я тоже об этом подумал. Продолжать курить было безумием, но еще большим безумием было бы, если бы я ему об этом сказал. И в тот раз говорить ему о том, что я думаю о его невесте, было неверным решением, хотя мои предположения касательно их отношений в точности подтвердились. Мне стыдно признаваться в этом, но на мгновение я испытал чувство удовлетворенности, когда он сказал мне, что несколько лет назад его жена и младшая дочь исчезли вместе со всеми деньгами, которые были спрятаны в доме. Больше про нее он ничего не слышал. Я подозреваю, что они занимались тем, что выращивали и распространяли траву.