От лампы у моей кровати падает круг золотого света и стекает на половицы, источающие легкий запах воска. Он смешивается с ароматом лаванды и белых роз, которые я принесла сегодня из шато. Жан-Марк появился с ними как раз когда я собиралась уходить. Он протянул их мне с робкой улыбкой.
Я подумал, от цветов в твоей комнате станет повеселее, сказал он, кивком головы указывая на долину внизу. Он уже бывал на мельнице, помогая Тома установить гипсокартон на новой кухне.
Оглядывая спальню, я вполне могу представить, как Мирей лежит на кровати в одном углу, а Элиан и Лизетт пытаются успокоить ее после ужасного испытания, в которое превратилась дорога домой из Парижа с настоящим началом войны.
Сара сказала, что из-за травмы Мирей потеряла способность плакать.
Я тоже, со временем. Но в начале замужней жизни я плакала очень много: целая серебряная река из слез.
Через год я узнала модели поведения Зака так же хорошо, как лондонскую погоду. Как я могла наблюдать за облаками из огромного окна, протянувшегося от пола до потолка в его лофте у доков (у меня никогда не было ощущения, что это наша квартира, она всегда оставалась его), как они собираются над Темзой за городскими высотками, приплывая с запада, точно так же я могла почувствовать перемену в атмосфере между нами, видеть, как нарастает его гнев, нависая надо мной темным грозовым облаком. Угрожая. Выжидая А потом разражаясь ливнем.
Как в наше первое Рождество вместе. Я была твердо намерена сделать все идеально, играя в домохозяйку, как всегда и мечтала. Мы вместе составили список тех, кому пошлем праздничные открытки. Это были в основном друзья и родственники Зака, но я включила несколько собственных друзей, а также семьи, в которых работала. Мы вместе выбирали открытки, хотя Зак и говорил, что те, которые предпочитаю я, либо слишком слащавые, либо безвкусные, так что мы остановились на наборе изящных открыток с иллюстрациями старых мастеров[27]. Он оставил меня подписывать их, и я так гордилась, что могу написать в каждой коротенькое личное сообщение и подписать их от нас обоих. Каждый раз, когда я выводила наши имена, это было публичное подтверждение, что мы теперь официально считаемся парой.
Зак вошел, когда я дописывала последние, готовясь добавить их к стопке аккуратно надписанных конвертов. Завтра я отнесу их на почту, чтобы они дошли до адресатов к Рождеству. Он подошел и заглянул мне через плечо. «С любовью, Аби и Зак», написала я и повернулась поцеловать его. Но его лицо уже приняло то непроницаемое пустое выражение, в котором я начала узнавать предвестие чего-то гораздо более худшего.
Он наклонился надо мной, и я помню, как машинально дернулась в сторону, когда его рука начала опускаться. Но он не тронул меня тогда, просто наклонился вперед и взял открытку, которую я подписывала. Лоб у него нахмурился.
Сколько ты уже так сделала? От гнева его голос уже был холодным, как зимний дождь, ручейками стекающий по окну и, словно слезы, размывающий огни города за ним.
Как, Зак? Я не понимаю
Вот так, провел он пальцем по нашим именам, от чего не до конца высохшие чернила немного смазались. «Аби и Зак».
Я посмотрела на него, думая, что это какой-то вопрос с подвохом, но он уже трясся от ярости. Я быстро опустила глаза на ковер под стеклянным кофейным столиком, сосредотачиваясь на сером геометрическом узоре, как будто его логика его линий сможет меня защитить.
Зак взял стопку конвертов и принялся разрывать их, выдергивая и читая открытки, а потом бросая каждую на пол и выплевывая слова «Аби и Зак», «Аби и Зак». Потом схватил меня за руку и потянул наверх.
Никогда в жизни не ставь свое имя перед моим, прошипел он мне в лицо, и я еле сдержалась, чтобы не стереть с кожи капельки его слюны, зная, что это разозлит его еще больше. Глупая девчонка. Какая пустая трата моих денег. Теперь придется покупать еще открыток и ты подпишешь их снова, на этот раз с именами в правильном порядке.
А и З[28]. Я даже не подумала, просто написала наши имена в такой последовательности, потому что у меня в голове это звучало правильно. Я должна была подумать. Глупая девчонка.
Дождь стучал по стеклу, и огоньки расплывались на фоне темного неба.
Синяки на моих руках тоже были как грозовые облака, черные и лиловые под рукавами рубашки. Но я знала, что постепенно они выцветут до бледно-желтого оттенка лондонского рассвета и тогда их можно будет спрятать под консилером. Темные штормовые облака уплывут, и глаза Зака снова станут ясными, как голубое летнее небо, он обнимет меня и скажет, что меня любит, что его злость опять была моей виной, но что он меня прощает. И я попытаюсь расслабиться, разжать кулаки. Но я всегда оставалась напряжена, в ожидании
А и З[28]. Я даже не подумала, просто написала наши имена в такой последовательности, потому что у меня в голове это звучало правильно. Я должна была подумать. Глупая девчонка.
Дождь стучал по стеклу, и огоньки расплывались на фоне темного неба.
Синяки на моих руках тоже были как грозовые облака, черные и лиловые под рукавами рубашки. Но я знала, что постепенно они выцветут до бледно-желтого оттенка лондонского рассвета и тогда их можно будет спрятать под консилером. Темные штормовые облака уплывут, и глаза Зака снова станут ясными, как голубое летнее небо, он обнимет меня и скажет, что меня любит, что его злость опять была моей виной, но что он меня прощает. И я попытаюсь расслабиться, разжать кулаки. Но я всегда оставалась напряжена, в ожидании
Я становилась все более и более замкнутой, запертая за стеклом огромных окон в этой «такой престижной» лондонской квартире, отрезанная от мира снаружи.
Элиан, 1940
Объявление с бросавшейся в глаза черной свастикой наверху повесили перед мэрией в Кульяке, и молва быстро разлетелась по округе.
По приказу нового правительства все жители коммуны Кульяк должны явиться в мэрию с целью регистрации населения и выдачи удостоверений личности, которые каждый обязан всегда иметь при себе. С этого момента лица, у которых не будет обнаружено необходимых документов, будут арестованы и могут быть депортированы.
Всех поразила подпись мэра, их избранного представителя, под этим объявлением. Многие сердито ворчали, что он слишком охотно капитулировал перед требованиям захватчиков, но те, кто имел доступ к радио или газетам, напоминали, что это теперь официальный порядок, принятый на всей оккупированной территории. Какой у него был выбор? Какой у всех них есть выбор, если уж на то пошло?
Семья Мартенов прибыла к мэрии на следующее утро после завтрака и обнаружила, что вокруг маленькой площади в сердце деревни уже собралась длинная очередь, в конец которой они и встали. Новые люди прибывали гораздо быстрее, чем другие выходили из мэрии, и площадь скоро заполнилась целиком. Обычно в такой толпе, собравшейся для рыночной торговли или гулянья, царила бы беззаботная атмосфера: смех и дружеские разговоры эхом отдавались бы от стен магазинов, окружавших площадь, и отскакивали бы от балконов и закрытых ставнями окон наверху. Но сегодня толпа была подавленной и неспокойной. Люди обращались друг к другу редко и говорили тихо, приглушенными голосами бормоча слова приветствия и спрашивая, что все это могло бы значить. Атмосфера оккупации давила на всех. Многие люди в очереди опускали глаза, чтобы не смотреть на красно-бело-черный флаг, заменивший французский триколор на флагштоке мэрии, и чтобы не встретиться взглядом с немецкими солдатами, стоявшими по обеим сторонам от входа с ружьями, перекинутыми через плечо.
Когда они продвинулись на пару шагов, Элиан узнала Стефани, стоявшую в очереди чуть впереди. Она улыбнулась, когда Стефани, оглядываясь вокруг, заметила ее, и была вознаграждена в ответ холодным кивком. Тут Элиан увидела Франсин, выходившую из мэрии. В руках у нее была карточка. Спускаясь по ступенькам, она разглядывала ее с озадаченным выражением на лице. Когда она проходила мимо, все еще поглощенная документом, Элиан потянула ее за рукав. Франсин улыбнулась при виде подруги и тепло обняла ее.
Как там внутри? мягко спросила Элиан.
Странно, тихо ответила Франсин. Еще солдаты, с ружьями, наблюдают за мэром и его секретаршей. Нужно заполнить бланки со всяческими вопросами: кто ты, откуда, кто твои родители и бабушки с дедушками, где живешь, когда родился, какая у тебя религия. А потом тебе дают вот это, она показала Элиан карточку.
Что это значит? спросила та, указывая на печать с большой буквой «J», поставленную на карточку Франсин.
Сначала я не поняла. Я заметила, что не у каждого есть печать с буквой, поэтому на обратном пути спросила секретаршу мэра. Она сказала, им велели ставить печати на карточки всех евреев.
Но зачем?
Франсин покачала головой, все еще не повышая голос.
Я не совсем уверена. Но это точно не значит ничего хорошего. Она замолчала, а потом повернулась к Лизетт, державшей на руках Бланш. Это ребенок, о котором вы говорили? Что за прелесть! Она подошла ближе и обняла женщину. Элиан заметила, что Франсин шепчет что-то Лизетт на ухо. Немного повысив голос, чтобы все в очереди рядом могли ее услышать, Франсин воскликнула: Как грустно, что кузен вашего мужа и его жена погибли в бомбежке, мадам Мартен! Но какая удача, что вы смогли взять их ребенка к себе. Не представляю лучшего дома для малышки. Я уверена, что ваш кузен вздохнул бы с облегчением, узнав, что его дочь теперь с родными.