Понимаю А фильтрация, что такое?
Фильтрация В конце войны освобождалось очень много наших пленных. Те, кто был в немецком плену. Их надо было проверять. Нет ли среди них немецких агентов, или полицаев, которые наших людей расстреливали. Сталин в начале войны сказал, шё у нас нет пленных, у нас есть предатели. Чего он так сказал? Потому шё в начале войны наши солдаты массово сдавались в плен. За несколько месяцев войны, шё-то около двух или трех миллионов. Ты представляешь себе эту картину? Сталин, конечно, рвал и метал.
А почему сдавались в плен?
Ой! Тоже очень сложный вопрос. Причин много. Для начала, я тебе скажу по секрету, шё Сталин сам был не против ударить первым по Гитлеру. Он видел, к чему это все идет. Тот гад уже всю Европу к тому времени захватил. Так шё он, перед СССР остановится? Сейчас! Война с Германией это был просто вопрос времени. И Сталин это, конечно, понимал. Но самый лучший вариант это ударить первым, а не ждать, пока на тебя нападут. Сталин так и хотел. Он выдвинул к западным границам очень большие силы, устроил там склады. Но немец его опередил, черт! И после внезапного нападения, немцам досталось много нашего оружия, продовольствия и всего остального. Наша армия с большими потерями отошла вглубь страны, а воевать оказалось нечем. Почти все осталось у западных границ. Поэтому у бойцов и была одна винтовка на трех человек. Ну и началась паника, неверие в свои силы. Это страшное дело, когда боец не верит в победу! Как он может пойти в атаку? С каким чувством? Поэтому и начали сдаваться в плен.
Ну и еще была причина Основное население страны тогда было сельским. Это сейчас большинство живет в городах. А тогда большинство жило в селах. И солдаты, соответственно, были крестьянами, призванными на службу. Сталин в конце 20-х начале 30-х годов проводил коллективизацию. Вы еще это будете в школе изучать. Сталин начал создавать колхозы. Где-то люди шли в колхозы добровольно, а где-то, нет. И там, где люди не хотели идти, начались, так сказать, перегибы на местах. Вместо того, шёбы людей агитировать, их стали силой загонять в колхоз. У кого-то был домашний скот, инвентарь. Это всё стали забирать. Кому это понравится? В общем, шё тебе сказать? В стране крестьяне стали бунтовать. А им в ответ репрессии. Ссылали в Сибирь, сажали. Со Сталиным шутки плохи. У него разговор был короткий. И вот, крестьянская молодежь, то есть те, кто видел все эти безобразия, были призваны в армию. Ну, какой у них будет патриотизм? При первых же неудачах начали сдаваться в плен. Тем более, немцы обещали дать крестьянам землю. Вот поэтому, на начальном этапе войны было столько пленных.
А зачем вообще эти колхозы нужны?
А шё ты предлагаешь?
Пусть себе работают на огородах, и продают на базарах. Ты же ходишь на Привоз? Там все есть. И мясо, и молоко, и яблоки.
Да Опять непростой вопрос. Ты, я смотрю, не по годам интересуешься. Но это неплохо. По колхозам я тебе так скажу. Да, конечно, на базаре всё есть. Но представь себе на минуточку, шё крестьяне отказались продавать. И шё будет?
В магазин пойдем.
В магазин А в магазине откуда берется?
То-то и оно! В магазине берется из тех же колхозов. Так?
Да.
А не будет их? Колхозов. Шё тогда? Тогда государство должно покупать продукцию у крестьян, и отправлять на хлебозаводы, мясокомбинаты, в магазины. Так?
Да.
А, вот, в какой-то момент крестьяне взяли, и отказались продавать?
А почему они откажутся продавать?
Да мало ли, почему? Не устраивает политика партии, цены. Или с Запада их кто-то науськал. А?
Ну не знаю.
А-а! А я знаю. Тогда в стране начнется голод. Нечего будет есть. И крестьяне станут диктовать государству свои условия. Так?
Наверное.
Не наверное, а точно. И шё тогда? Не знаешь? Так я тебе скажу, шё тогда. Не может государство плясать под чью-то дудку. Особенно в таком вопросе, как производство продовольствия. Ты шё? Хлеб всему голова! Не будет, шё кушать, ничего не будет! Ни песен, ни гвоздей! Голод это страшное дело! Не дай бог тебе это узнать! Люди превращаются в зверей. Вон, в блокадном Ленинграде, люди кушали людей. И ты предлагаешь, шёбы государство так рисковало? Отдало себя в руки крестьянам? Нате, мол! Делайте со мной, шё хотите! За шмат хлеба диктуйте нам свою волю! Не! Так не может быть! Не на тех нарвались! Кто тогда главный в стране, кто ей управляет? Получается, шё крестьяне? Так? Тогда скажи мне, где есть крестьянские государства в мире? А?
Не знаю Надо подумать.
Не думай. Нет таких! А если и есть, так там живут несчастные люди. Чего тогда Ленин, Сталин крестьянам не доверяли? Потому, шё у крестьянина главное свой огород, а не государственные интересы. Крестьянин мелкий собственник. У него развиты частнособственнические инстинкты. На этом фундаменте ты государство не построишь. А на каком построишь? О! Любое государство, как дом, должно стоять на крепком фундаменте. В США это капиталисты всех мастей и калибров, частная инициатива. В Южной Америке военные. А у нас, кто? У нас рабочий класс. И, конечно, трудовое крестьянство. То, которое в колхозах работает. Но работают они под управлением партии и государства, которые диктуют крестьянам свою волю, а не наоборот.
А как в Америке тогда с этим делом? Там же нет КПСС?
В Америке нет КПСС. Это да. Но там тоже не все так просто.
Ну, например.
Например дотации. Знаешь, шё это?
Нет.
Сельское хозяйство это же рискованное дело. То дожди, то засуха, то заморозки. Всегда шё-то не так, всегда не угадаешь. Да и шё садить, не всегда понятно. Посадишь хлеб, а где-то в Канаде или Аргентине рекордный урожай. Цены упали. Всё. Тебе конец. Это же капитализм. Поэтому в Америке государство дает крестьянам дотации. То есть, деньги. А зачем они это делают? А затем, шёбы регулировать урожай. Сегодня надо больше хлеба, а завтра картошки. Или бывает такое, шё государство говорит крестьянину: «Вообще ничего не сажай. И без тебя урожай большой». Ему платят, и крестьянин не сажает. Вот так управляют в Америке долларом. А у нас государство руководит с помощью ценных указаний. Понятно?
Понятно. А чего у нас нельзя так управлять, как в Америке?
Потому, шё мы бедные. У нас столько денег нет. Да и, честно говоря, специалистов таких нет, которые могут видеть в масштабах мира. На Западе работают так называемые биржи. На них продают и покупают всё, шё делают в мире. В том числе и продовольствие. Сразу видно спрос и предложение, так сказать. А у нас такого нет. Поэтому американская система нам не подходит.
В очереди за творогом разговор затих сам собой. На нас стали обращать внимание. Честных молдаван еврейский вид отца и его слова «Америка, доллар, капитализм» заставляли озираться, и делать виды лицом. А просьбы о полкило творога и кефире выглядели рядом с «биржей, Канадой, дотацией» и вовсе неприлично. Надо было быть ближе к народу. Мы замолчали. Но папа был где-то там, далеко, в разговоре. Он не сразу понял, чего от него хочет продавец. Наконец он сдался. А я задумался о том, как папа много знает, и что мне не стать таким умным никогда.
ГЛАВА VI
2 января мы возвращались домой. Ехать надо было на дизель-поезде. Билет стоил 3 рубля 10 копеек, но интересно было на все 100. Публика приезжала на вокзал заранее, за добрых полчаса до отхода, а то и за час. Когда подадут состав, никто не знал. Это нервировало. Пассажиров всегда было больше, чем посадочных мест. Поэтому пассажиры стояли на перроне в боевой позе, глаза горели, и капала слюна. Попасть в вагон в числе первых и занять сидячие места, было верхом счастья и умения. Папе это всегда удавалось. Он, как хороший футболист, обладал чувством места. Где бы он ни стоял на перроне, это всегда оказывалось напротив вагонных дверей. «О! Вот здесь!», говорил папа. И мы послушно останавливались. Подходил состав, напряжение возрастало. Народ гипнотизировал вагон. Слабаки и дилетанты начинали суетиться. Но только не мы. Мы знали, где нужно стоять. И точно! Еще один, два нервных рывка локомотива, и поезд замирал. Двери как раз напротив нас. Теперь только не расслабиться, и не дать себя оттеснить! Короткая схватка и, вот, мы уже сидим. Теперь можно принять цивилизованное, и даже участливое выражение лица. Все, кто сидит, так и делают. Путешествие начинается! Главное в этот момент, чтобы рядом не оказался тот, кому надо уступить место. Это были разные категории граждан: старики, инвалиды, беременные женщины и пассажиры с детьми. В тот раз нам повезло. Их не было. Но когда они оказывались рядом, папа почему-то всегда вставал первым. Меня это расстраивало не поговоришь, да и стоять часами. Уступить ему мое место он не разрешал. Но с годами я сам стал вставать первым, а папа оставался сидеть. Он ничего не говорил. Только смотрел на меня, и о чем-то думал. Может быть о том, как быстро растут дети. А может о том, как быстро уходит жизнь.
Наступивший 1971 год встретил нас в Одессе холодом и снегом. Школьники были в восторге. Каникулы продолжались до 10 января, и это было нам на руку. Но родители школьников счастья не испытывали. Уж очень непривычна была Одесса к суровой зиме. Путь на работу и обратно был сопряжен с приключениями, а взрослые были к ним нерасположены. Не ходить на работу в то время было нельзя. Все работали. Или почти все. Если не работать, так за что жить? Такой вопрос себе задавали все честные люди. Остальные же боялись, что такой вопрос им зададут компетентные органы. Так что, все работали. А значит, пробирались по сугробам.