Меня, во всей этой кутерьме, интересовало лишь одно сколько дней выходных на Новый год дадут родителям. Только наивные верили календарю. У руководителей партии и государства на этот счет было свои соображения. Если календарь был против них, в него вносились коррективы. Объявлялись субботники, воскресники и работа «за того парня». Под «теми парнями» подразумевались ребята, не пришедшие с войны. Но на практике ими оказывались бездельники-революционеры из стран Азии, Африки и Латинской Америки. Им позарез нужно было осуществлять социалистические преобразования, но денег на это не было. И вот тут, кстати, приходился СССР. Главное было вовремя объявить субботник в стране. И вообще я заметил, что население раздражало правительство. Народ постоянно требовал что-то есть, где-то жить, как-то обувать и чем-то надевать. Но что еще хуже, он хотел есть и пить постоянно. Постоянно, то есть каждый день. Казалось, что этому не будет конца. Но кремлевские старцы только с виду казались дряхлыми. Их мысль неустанно работала, и они осыпали людей все новыми инициативами. То оказывалось, что мясо вредно, и ему лучше предпочесть березовый сок. То мороженая рыба таила в себе невиданные возможности, если есть ее не каждый день. Неблагодарная публика была неблагодарна, и оттого продолжительность жизни в стране пошла резко вниз.
Руководство страны в тот год не подвело. Но родители взяли отгулы, и впереди замаячила перспектива четырех выходных. Решено было ехать в Кишинев. Там жила старшая мамина сестра с семьей. От Одессы до Кишинева 180 километров. Но виделись мы с родственниками редко, всего несколько раз в году. Летом они выбирались к нам на море, зимой или осенью мы к ним. Но в Кишиневе нам всегда были рады той неподдельной радостью, которую нечасто встретишь в нашем мире. Гвоздем программы были споры о политике. Мой дядя, еврейский писатель Ихил Шрайбман, и папа отстаивали свои точки зрения, вытаскивая аргументы, как тузы из рукава. Я смотрел и слушал заворожено. Казалось бы, вот папин довод побеждал. Но нет! Дядя Ихиль мастерски парировал удар. Спор возгорался с новой силой. В тот приезд всё шло традиционно. Но неожиданно традиция была нарушена в бой вступила мать писателя Шрайбмана, 90-летняя Роза. По-русски она не говорила. Это ей было ни к чему. В магазине объяснялась по-румынски, дома на идиш. Не любила Роза и СССР. Считала его безбожным государством. И поэтому он ей тоже был ни к чему. В СССР об этом ничего не знали. Хотя бы здесь Союзу крупно повезло.
Наблюдая пикировку своего старшего сына, Ихиля, с моим папой, и ничего не понимая из сказанного, Роза вдруг спросила отца на идиш:
Я смотрю, ты грамотный мальчик. Говорят, что ты даже имеешь образование!
Да, скромно ответил папа.
О! Так я хочу тебя что-то спросить. Уже давно.
Да, конечно. Спрашивайте.
А что я слышала? Что уже подсчитали, сколько километров до Солнца!?
Да. Давно.
А как же это возможно?
Ну, как Вам сказать Смотрите. Вы когда-нибудь эхо слышали?
Эхо? Конечно! А при чем здесь эхо?
Сейчас скажу. Знаете, как эхо получается?
Нет. А что такое?
Эхо получается так. Вы издаете звук. Это значит, что Вы колеблете воздух, создаете такие маленькие волны. Как на воде. Понимаете?
Ну, допустим.
Эти колебания, то есть маленькие волны, куда-то идут. В то направление, в какое Вы направили звук. Вот, например, Вы смотрите на гору и туда кричите. Значит, звук Вашего голоса идет туда, к горе. Понимаете?
Звук идет туда? Интересно!
Дальше звук, то есть воздушная волна, бьется об гору и возвращается к Вам.
Тут папа стал иллюстрировать воздушную волну. Он понесся к стене. Со стороны можно было подумать, что он лебедь из балета «Лебединое озеро». Отец драматически коснулся стены и, плавно двигая руками, полетел назад к Розе. Розу это не смутило. Она долго смотрела на отца, и, пожевав губами, сказала:
Никогда не видела, чтоб так было. Но, пусть. Пока только не пойму, где тут солнце.
Конечно, Вы не видели, как звук бьется. Это же воздух. Вы воздух видите? Так вы и не видите его волны. Так вот. Когда воздушная волна, которую Вы сами и подняли тогда, когда издали звук, к Вам возвращается, Вы слышите как бы свой голос. Так? Так это и есть эхо. То есть Ваш отраженный звук.
Так. Это я, предположим, поняла. Интересно. Но что же дальше?
Сейчас скажу. Мы уже близко.
Да. Давай.
Ученые это свойство звука заметили. Они также узнали, какое расстояние звук пролетает за единицу времени. Ну, скажем, за минуту, или за час. И, вот. Ученые взяли, и направили звук на Солнце. Звук полетел, ударился о Солнце, и вернулся на Землю. Ученые подсчитали, сколько времени звук летел. Звук, примерно, пролетает за час 1000 километров. Чуть больше, но пусть будет 1000 километров в час. И он вернулся, через столько-то часов. Значит, берут 1000 километров и умножают на время, которое звук летел. Вот так и определили расстояние до Солнца.
Так. Это я, предположим, поняла. Интересно. Но что же дальше?
Сейчас скажу. Мы уже близко.
Да. Давай.
Ученые это свойство звука заметили. Они также узнали, какое расстояние звук пролетает за единицу времени. Ну, скажем, за минуту, или за час. И, вот. Ученые взяли, и направили звук на Солнце. Звук полетел, ударился о Солнце, и вернулся на Землю. Ученые подсчитали, сколько времени звук летел. Звук, примерно, пролетает за час 1000 километров. Чуть больше, но пусть будет 1000 километров в час. И он вернулся, через столько-то часов. Значит, берут 1000 километров и умножают на время, которое звук летел. Вот так и определили расстояние до Солнца.
И сколько получилось?
149 миллионов километров.
149 миллионов километров!?
Да.
Ты думаешь, я им верю?
Папа растерялся. Он уважал науку. Наука объясняла всё. А если и не объясняла, то позже объяснит. А здесь Папа несколько раз набирал глубоко воздух в легкие. Я думал, что он сейчас что-нибудь скажет. Но он молчал, и только глубоко дышал. Наконец он сказал:
Ну, хорошо, Роза. Мы пойдем. Не будем Вам мешать.
Да, хорошо. И спасибо! Ты хорошо рассказываешь. Только не позволяй им себя обманывать. Я помню, в молодости мне сказали, что люди летают. Пошла к раввину, а он сказал, что это ерунда. Такого не может быть. И кто оказался прав? Смотри! Только шмок верит всему, что говорят.
Мы вышли. Папа не знал, куда прятать глаза.
Вот так, сынок! Видел? только и сказал он.
Я тут вспомнил, что мама просила купить творог, и мы с удовольствием пошли в молочный магазин.
Старые люди, вздохнул папа. Другое было время. Не до науки.
Надо было папу отвлечь. Упустить такой шанс было нельзя.
Па!
Шё, сынок?
А ты чем занимался в Венгрии?
В Венгрии? Какой Венгрии?
Ну, какой? Той самой.
Когда?
Во время войны.
А! Ты об этом. Ой! Было чем заниматься. Конец войны, знаешь. Поменялся характер работы. Если раньше, как я тебе уже говорил, в основном выявляли агентуру, самострелов и боролись с пораженческими настроениями, так в конце войны уже работали с местным населением, пресекали мародерство и занимались фильтрацией.
А что такое самострелы и фильтрация?
Самострелы это те, кто сам в себя стреляет.
Сам в себя стреляет? Зачем?
Шёбы не служить в армии. Зачем? Уйти в госпиталь, а потом, может, и комиссоваться. Страшно было на фронте. Кто хочет погибать? Поэтому сами в себя и стреляли. Кто похитрее, просили кого-то в себя выстрелить. Но мы быстро таких «героев» выявляли.
И что им за это было?
Трибунал! Что было Трибунал решал.
Их потом в тюрьму сажали?
В тюрьму? Да нет. Не в тюрьму. Тюрьму еще надо было заслужить. Отправляли, в основном, в штрафбат. А кого нельзя было направить в штрафбат расстреливали.
А кого нельзя было направить в штрафбат?
Инвалида, например. Боец себе такое членовредительство причинил, что стал инвалидом. Так шё, его в санаторий отправить? Нет, дорогой! К стенке! И ему урок, и шёб другим неповадно было.
Кто расстреливал?
Не мы. Были люди.
А что его семье говорили?
Семье кого?
Ну, того, кого расстреляли.
О! Это ты на самом деле большой вопрос задал. С семьей было так. Сталин, как ты уже, наверное, понял, был умным человеком. И очень. Он знал, шё, когда солдат боится, то последнее, шё может остановить его в шаге от роковой ошибки это семья. Шё же Сталин сделал? Семьи красноармейцев получали тогда продовольственный аттестат. То есть они работали в тылу, на предприятиях, и получали по карточке продукты.
А кто не мог работать?
Тех, кто не мог работать, на произвол судьбы тоже не бросали, не думай. Им тоже давали карточки, но они получали меньше работающих, конечно. Если хотели больше должны были шё-то делать. Поэтому и пенсионеры, и инвалиды, старались хоть немного, но работать. Иначе не выживешь. Так вот. Если боец перебегал на сторону врага, или был самострелом, семью лишали этого аттестата. Сразу о поведении бойца становилось известно в тылу. Шё это значило для семьи? Для семьи это означало конец! Мало того, шё они были без карточек, так им никто и не помогал. Руки никто не подаст! Они были, как прокаженные. Все от них отворачивались. И солдаты об этом знали. Так шё, прежде чем стреляться или сдаваться в плен, боец 100 раз подумает. Понимаешь?
Понимаю А фильтрация, что такое?
Фильтрация В конце войны освобождалось очень много наших пленных. Те, кто был в немецком плену. Их надо было проверять. Нет ли среди них немецких агентов, или полицаев, которые наших людей расстреливали. Сталин в начале войны сказал, шё у нас нет пленных, у нас есть предатели. Чего он так сказал? Потому шё в начале войны наши солдаты массово сдавались в плен. За несколько месяцев войны, шё-то около двух или трех миллионов. Ты представляешь себе эту картину? Сталин, конечно, рвал и метал.