Нет, нет! Она не была спокойна, это точно. Я не все время туда смотрел. Но как посмотрю, так вижу, что она была неспокойна.
А в чем это выражалось?
Ну, как-то руки она держала Ссутулилась Не знаю. В общем, чувствовалось, что человек нервничает. Переживает. Я так думаю, что она испугалась. Я же учитель. Вижу, когда люди не уверены в себе, боятся или нервничают.
Ну, да. Ну, да. Понятно. А кто вызвал милицию?
Кто вызвал, я не знаю. Но когда парень упал, девочка закричала. Стала кричать: «Вызовите скорую!» Ну, тут началось!
Отец вздохнул. Молча оглядел еще раз место. Потом протянул руку учителю.
Хорошо, Моисей Аронович! Спасибо вам большое! Вы мне очень помогли. Но, пора, как говорится, и честь знать. Не буду вас больше задерживать.
Ой, что вы! Всегда рад помочь. Знаете что? А вы запишите мой телефон. Мало ли что? Это кушать не просит. А если, вдруг, что-то надо будет опять, так вы мне позвоните. Не надо будет меня тут искать. Правильно я говорю?
Конечно! Спасибо большое! Давайте номер.
Папа записал номер на пачке папирос. Еще раз сказал «спасибо», пожал руку, и мы стали уходить. Но, к моему удивлению, мы не пошли домой. Отойдя на некоторое расстояние, отец сел на скамейку. Достал «Беломор», и закурил.
Щас, сказал он. Посидим пару минут. Присядь.
Не успел я, как следует устроиться на скамейке, как к нам подсел какой-то тип. Меня это разозлило. Кругом было много других скамеек, пустых. Нет! Надо было сесть именно рядом с нами! Вот, зараза! Теперь не поговорить! Но тут неприметный тип вдруг сам заговорил с нами первым. И заговорил он не со мной, а с папой.
Здравствуйте, Абрам Самуилович!
Здравствуйте!
Вам привет от товарища Теплухина.
Спасибо.
Вы меня, наверное, не помните?
Ну, почему же? Помню. Поэтому и решил присесть, покурить. Понял, шё вы мне хотите ше-то сказать.
Может ваш сын пойдет, погуляет?
Нет. Не пойдет. С нами посидит. Он мне не мешает.
Мне тоже. Я просто так спросил.
Вот и хорошо. Так, как там Теплухин поживает? Как служба идет?
Все хорошо. Он теперь зам. начальника отдела.
Молодец! Толковый парень.
Он хотел бы с вами встретиться, поговорить. Если вы не возражаете, конечно.
Я не возражаю.
Вот и отлично! Я ему передам. Тогда с вами свяжутся.
Хорошо. Это все?
Да, да, Абрам Самуилович! Это всё.
Тогда мы пошли. Будьте здоровы!
И вам всего хорошего.
Мы поднялись, и не спеша, пошли. Через какое-то время я не выдержал:
Па! Это кто был?
Человек с бывшей работы.
А как он узнал, что мы тут будем?
Папа ухмыльнулся:
Да, как-то узнал
А как ты догадался, что он хочет поговорить? Ты его узнал?
Слушай. Поживешь с моё, и ты будешь догадываться о многом.
Этот ответ ничего не объяснял. Но другого ответа всё равно не было, и мы молча пошли домой. Каждый наедине со своими мыслями и чувствами. Меня они переполняли. В тот день отец открылся мне еще с одной стороны. Таким я его еще не знал. Случившееся напоминало детектив или фильмы про шпионов. И я оказался в центре событий! Вот это да! Класс! Но только это было не в книге, и не в кино. В жизни все выглядело довольно буднично, но от этого не менее ярко.
ГЛАВА X
Вечером нам позвонили. Отца попросили к аппарату. Кто был на том конце провода, я не знаю, но разговор был тихим и недолгим. После него родители перешли на идиш. Это означало высшую степень секретности. Иначе бы они говорили по-русски. Тайн от меня было мало.
На следующий день папа пришел домой поздно. Он был молчалив, угрюм, и от него пахло водкой. Я не любил его таким.
Я был с Теплухиным в ресторане. Извиняюсь Потом Завтра, только и сказал он.
Отец пошел в ванную, а оттуда, спать.
На той неделе папа работал на заводе во вторую смену. Это значило, что уходил он на работу тогда, когда я еще был в школе, а приходил тогда, когда я уже засыпал. Поэтому поговорить с ним получилось только на выходных. В воскресенье мы пошли по «трассе здоровья» дороге, идущей вдоль моря от Лонжерона до Аркадии. Понятно было, что родителям нужно поговорить. За неделю случилось много чего. И я им не мешал.
Сначала они говорили на идиш. Но потом папа что-то сказал маме, и они перешли на русский. Со мной никто не говорил, но из разговора я понял, что «конторе» не нравится папино рвение по делу Аксельмана, и Теплухин встретился с папой, чтобы об этом сказать. Маму эта новость не обрадовала. Она не испугалась, нет. Её трудно было испугать. В 1941 году, когда ей было 13 лет, она осталась сиротой, воспитывалась в приемной семье евреев Гориных, и работала на заводе. После отъезда Аксельмана маму назначили начальником швейного цеха, и в ее подчинении оказалось 250 женщин, большинство из которых без мужей воспитывали своих детей. За возможность заработать, эти люди не щадили никого. Так что маму было трудно испугать. Просто в случае с Аксельманом, мы оказывались меж двух огней. С одной стороны «контора». Она мелочами не занималась. Она занималась всем. Раз они решились «показать свои уши», значит, дело Аксельмана было не таким простым. С другой стороны, как мы могли простить убийц Мишки? Он же моим родителям был, как сын. Да и перед Давидом Яковлевичем с женой у нас были моральные обязательства. Об этом даже излишне говорить.
Родители шли молча. Я плелся рядом. Даже боялся дышать. Но оттого, что задерживал дыхание, выдох становился только громче. В конце концов, папа не выдержал:
Не балуйся! Шё ты там делаешь?
Я притих, но мама пришла на помощь:
Дома не балуйся, здесь тоже нельзя. А где можно? Пусть делает, что хочет. Оставь его!
Папа ничего не ответил, и шел какое-то время молча. Тишину прервала мама.
Знаешь, что я тебе скажу?
Нет. Не знаю.
Я тебе вот, что скажу. Твоим там что-то не нравится, и мы что? Должны поджать хвост и броситься в кусты? Пошли они к черту! Мы у себя дома! Чего это я буду бояться? Тут что не советская власть!? Если надо будет, я до Москвы дойду!
Папа ответил не сразу:
Шё ты хочешь этим сказать?
Что я хочу сказать? Я хочу сказать, что пошли они к черту!
Да, я уже это слышал. Шё, конкретно?
Конкретно? Ты начал это дело? Доведи его до конца!
Ну, хорошо. Не кричи Я думал, примерно, также. Просто хотел твое мнение узнать.
Ну, вот. Ты его знаешь.
Опять наступила тишина, но она была другой. Чувствовалось, что нет уныния, а есть творчество. Родители думали не о том, как отступить, а о том, как это сделать.
Я думаю вот что, сказал, наконец, папа. Встречусь еще раз с Теплухиным.
Зачем? спросила мама. Разрешения спрашивать?
Да нет! Разрешения Какое разрешение? Оно мне не надо. Просто скажу ему всё, как есть. Хочу, мол, все-таки разобраться. Извини.
Зачем тебе это надо?
Увидим Они ж все равно узнают. Так? Так лучше пусть узнают от меня самого.
Ну, смотри. Тебе виднее.
Но, в общем, это правильно? Как ты чувствуешь? А, мама?
Мама взяла папу под руку, и сказала:
Чувствую, что ты все делаешь правильно.
У папы глаза покраснели, но он бодро сказал:
Ну, шё? Пора бы и покушать, а?
Вскоре на горизонте появился силуэт ресторана «Глечик». Это было очень кстати. Коллектив ресторана еще не знал, что его ждет. Мы застали их врасплох. Но «Глечик» быстро пришел в себя, и на столе появилось их фирменное блюдо жаркое в горшочке. У-у-у! Вкуснота! Да еще в совокупности с их собственным хлебом! Нет! Все-таки есть в жизни приятные моменты! Может быть, именно в такие моменты и возникает у некоторых людей желание писать книги? Не знаю. Тогда я не думал об этом. Тогда все было здесь. Родители, море, счастье!
Спустя пару дней папа встретился с Теплухиным. Отец сказал ему, что планы не изменились. Самостоятельное следствие он вести не будет. Но ради памяти о погибшем и обязательств перед его родителями, постарается выяснить все, что сможет. На удивление, Теплухин понял. Даже предложил посильную помощь. Но напомнил еще раз, что карточные шулеры, или «игровые», находятся в сфере интересов «конторы», и просил папу об этом не забывать. Для его же блага. Таким образом, Теплухин дал понять, что смерть Миши Аксельмана не была случайной.
Обо всём этом папа рассказал мне как-то вечером, во время вечерней прогулки перед сном. Когда ему нужно было о чем-то подумать, он любил пройтись до Соборной площади. В такие моменты он мысленно уходил в такие высокие дали и далекие выси, что начинал разговаривать сам с собой. Редкие прохожие перебегали на другую сторону дороги. Может быть, поэтому папа иногда меня брал на прогулку? Тогда получалось, что отец говорит со мной. И это уже выглядело не так странно.
К папиным странностям я привык. Ну, говорит иногда человек сам с собой, ну и что? Может быть ему так лучше думается? Зато результаты этих размышлений и разговоров с самим собой, были зачастую поразительными. Тот вечер не был исключением. Вне всякой связи с ожидаемым, отец вдруг заговорил о времени. О времени, как о физическом явлении:
Я, вот, себе иногда думаю Вот, время. Да? А шё такое время? Я с тобой говорю, и как только шё-то сказал, или сделал это уже в прошлом. Если я шё-то скажу через минуту, так это будет уже в будущем. Шё же тогда настоящее? Понимаешь? И где начало времени, и где его конец? Вот мы говорим: «Прошел 1 год», например. А шё такое один год? Ты знаешь?
Ну, один год это оборот Земли вокруг Солнца.
О! Правильно! Молодец! Один год это полный оборот Земли вокруг Солнца. Кроме того, Земля еще вращается вокруг своей оси. Так? Ты это знаешь? Один оборот Земли вокруг своей оси это сутки, 24 часа. И, вот, говорят: «Человек прожил год». То есть, человек прожил один оборот Земли вокруг Солнца? Так?
Да.
Ну, а где связь между продолжительностью жизни и оборотами вокруг Солнца? Другими словами можно сказать, что человек прожил, допустим, 50 лет, то есть 50 оборотов Земли вокруг Солнца? Но это же ерунда! Какая связь между двумя этими событиями? Никакой! Нет связи между старением организма и оборотами Земли. Во всяком случае, наука пока об этом ничего не знает. Поэтому, один человек выглядит в 20 лет, как в 50, а другой выглядит в 50 лет, как в 20. Понимаешь? У каждого свой механизм старения. И он никак не связан с оборотами Земли. То есть, не связан со временем. Он связан с чем-то другим.