Но наш проигрыватель был сломан. Поэтому Герб сказал: «Поди наверх и принеси радио А-Бэ. Приемник у него в спальне».
Я добыл приемник. Но когда я проходил через кухню, чтобы спуститься обратно в подвал, то наткнулся на мать А-Бэ, Дору, которая готовила печенку.
«Куда это ты направился с приемником моего сына?»
«Вниз».
«Зачем это?»
«Хочу послушать бейсбольную трансляцию». Она пристально посмотрела мне в глаза.
«А мне кажется, что вы там внизу с девчонками».
«Миссис Горовиц, позвольте, я пойду».
«Нет, никуда ты не пойдешь!» заявила она и загородила дверь. И как раз в тот момент кто-то из девчонок прокричал:
«Ну где ты там со своей музыкой?»
И тут миссис Горовиц действительно встала насмерть. Мне ничего не оставалось, как броситься прямо на нее. Она упала, печенка, миску с которой она держала в руках, подскочила к потолку, а потом плюхнулась на пол. Вся кухня оказалась заляпанной, так что нам пришлось быстренько сматываться.
Не знаю, что сказал бы об этом профессиональный психоаналитик. Я же был просто семнадцатилетним пацаном, сгоравшим от желания пообщаться с девушками поближе. На следующий день, когда я стоял на углу с Гербом, появился разгневанный А-Бэ.
«Ты, гад, ударил мою мать?»
«А-Бэ, послушай, все вышло случайно».
«Ты ударил мою мать. И знаешь, что я теперь сделаю?»
«Что?»
«Я пойду к тебе домой и врежу твоей матери, прямо в лицо».
«А-Бэ, если ты пойдешь ко мне и ударишь мою мать по лицу, я пойду к тебе и ударю твою мать в живот».
«Если ты пойдешь и ударишь мою мать в живот, то я» Так мы препирались, пока Герб не заметил:
«Нет, вы только посмотрите на этих парней. Они собираются поубивать матерей, но друг друга они даже пальцем не тронут!»
Эллен Дэвид
Жена брата
Можете себе представить, что должен испытать человек, выросший в бедности в Бруклине, когда много лет спустя вдруг окажется за одним столом с Энджи Дикинсон, секс-символом того времени? Мне кажется, он сам не мог до конца в это поверить.
Наверное, я был не лучшим кандидатом для призыва на службу во время войны в Корее. К тому же меня брали на флот, а я не умел даже плавать. Однажды, когда я был еще маленьким, мы гуляли у океанского побережья, и меня 3ыольше меня к воде не тянуло. Однако по окончании школы перспектив попасть в колледж у меня не было. С тех пор как умер отец, на учебу мне стало наплевать. Когда пришла повестка, Warriors устроили мне прощальную вечеринку, и я отправился на медкомиссию. На осмотре у офтальмолога меня поставили в самый конец очереди видимо, не хотели, чтобы ребята в очках задерживали остальных. Потом, когда мы ждали присяги, я вдруг услышал: «Зайгер, отправляйтесь домой».
«Домой?»
«Вы не прошли по зрению. У вас оно настолько плохое, что если на войне вы потеряете очки, то начнете палить во что попало. Если же мы приведем вас к присяге, то должны будем потом вас демобилизовать по состоянию здоровья и выплачивать вам пенсию».
И я пошел домой. Рассказал обо всем матери. Она была в восторге. Я вышел на улицу, повернул за угол и увидел всю свою компанию.
«Что случилось?» потребовал объяснений А-Бэ.
«Признан негодным».
«Ага, а я подарил тебе бумажник Это был его прощальный подарок. Верни мне его обратно».
«Но послушай, А-Бэ, ведь я им уже пользуюсь».
«Ну и что! возразил он. Это же бумажник для моряка!» Если честно, я чувствовал себя потерянным. Детство кончилось.
Герб ушел в армию, да и остальные тоже разъезжались кто куда. Моей матери приходилось постоянно выслушивать соболезнования от родных и друзей, сыновья которых отправились за блестящим будущим в колледж или за славой в вооруженные силы. Наверное, ей действительно было тяжело смотреть на меня, бьющего баклуши дома.
Когда мой брат, прекрасно учившийся, поступил в школу Лафайета, декан подошел к нему и спросил:
«Мартин Зайгер? Ларри Зайгер это ваш брат?»
«Да», ответил Марти.
Декан приобнял моего брата за плечи и крайне сочувственным тоном поинтересовался:
«А как поживает ваша матушка?»
Как-то отец Герба пригласил меня пройтись, чтобы поучить жизни. Я на протяжении многих лет мечтал быть на месте Герба. У него был отец. У них были деньги. У них был телевизор. Отец Герба спрашивал, что я собираюсь делать.
Я сказал ему, что хочу работать на радио.
«Да ты что? сказал он. Это же дурацкие мечты. Ты что, возомнил себя Артуром Годфри?[14] Это же глупость! Тебе нужна нормальная работа».
«Да ты что? сказал он. Это же дурацкие мечты. Ты что, возомнил себя Артуром Годфри?[14] Это же глупость! Тебе нужна нормальная работа».
У отца Герба была маленькая мастерская, где делали шляпы.
«Я возьму тебя к себе на работу, сказал он. Научишься обтягивать шляпы. Со временем сможешь стать мастером. А у мастеров бывает трехнедельный отпуск. Так ты сможешь выбиться в люди».
Я занимался всем чем угодно. Мой дядя Лу устроил меня в фирму по доставке посылок. Я был помощником на грузовике. Наш водитель мы звали его Сумасшедший Краусс любил, проезжая по улице, сшибать боковые зеркала у припаркованных автомобилей. Одно время я продавал молоко в компании Бордена. Но лучше всего у меня получилось работать на телефоне в кредитном отделе универмага.
Здесь я изобрел слово «конгилировать». Такого слова, конечно же, нет в языке. Но звучало оно вполне убедительно. И очень мне помогало. Я звонил кому-нибудь из клиентов и говорил: «Если вы не внесете свой взнос до вторника, мы можем полностью конгилировать ваш счет». Или: «Не исключено, что я буду вынужден рекомендовать конгилирование», «Тогда шериф конгилирует ваш счет».
Я помню, как один человек умолял меня: «Пожалуйста, не конгилируйте меня! Пожалуйста, не надо!»
Я как раз был на работе и слушал радио, когда Dodgers наконец сделали Yankees во «Всемирной серии». Шел 1955 год. Самое удивительное было то, насколько разрядилось напряжение в конце игры. Yankees держались до последнего, и все фанаты Dodgers считали, что сделали ошибку, что Yankees выиграют три пробежки. Но этого не произошло. Это было здорово, но совсем не так, как могло было бы быть, потому что Герб был в армии.
После того как Герб ушел в армию, в жизни было несколько приятных моментов, но все же я чувствовал себя одиноким. Большинство друзей разъехались. Я остался один. Через мою двоюродную сестру Джули я познакомился с девушкой, которую звали Фрада. Это была самая обычная девчонка, из тех, что не пользуются косметикой.
Знаете анекдот про еврейского парня, который собрался жениться? Он пришел к своей матушке и сказал: «Хочу проверить твою интуицию. Я приведу домой трех девушек. Мою будущую жену и двух ее подружек. Посмотрим, сможешь ли ты угадать, на которой из них я женюсь. За обедом я не буду говорить ничего, что помогло бы тебе догадаться».
Они пообедали. Потом девушки ушли. Парень спросил мать: «Ну, так какая?» Она ответила: «Вторая».
«Откуда ты узнала?»
«Потому что сразу ее невзлюбила».
В моем случае анекдот был не в тему. Во Фраде не было ничего, за что ее можно было бы невзлюбить. Но нас с ней связывало в первую очередь то, что она была так же одинока, как и я. Шафером на свадьбе был мой брат. Мы с Фрадой сняли в Квинсе квартирку с белым диваном. Но ничего из этого не вышло. Мы прожили вместе, кажется, около полугода. Я так и не знаю, что с ней стало потом.
Другая точка зренияМарти Зайгер
Я был шафером на свадьбе Ларри с Фрадой. Кажется, это было сто лет назад. Фрада была милой девушкой. У нее был звонкий смех. Странно, что эти вещи так запоминаются. Еще помню, что, кажется, все решилось как-то слишком поспешно.
Герб «Деляга» Коэн
Я вернулся из армии, а Ларри уже женат. Я спросил: «Зачем ты женился?» И он ответил: «Ну, все разъехались, никого рядом не осталось. А зимой было холодно. Вот я и женился». Так прямо и ответил.
Марти Зайгер
Не помню, из-за чего они расстались. Но я не удивился, когда это произошло.
Иногда я ездил в центр Нью-Йорка, подходил к зданию CBS или радио WNEW и надеялся. То, чего я желал, находилось так близко и вместе с тем так далеко. Но те, кто знал меня, понимали, что у меня есть все, что нужно для успеха на радио. Это было заложено и моими родителями, и моим бруклинским детством. Я был веселым и приятным в общении, как мой отец. Я был открытым и спокойным, как моя мать. У меня было множество друзей. Было огромное желание делиться новостями со всеми, и, сколько я себя помню, людям всегда нравился мой голос. Я научился, благодаря бейсболу, обращать внимание на мелочи и знал, что надо, чтобы победить в споре. Более того, Бруклин научил меня задавать правильные вопросы. Например, можно ли называть ресторан знаменитым, если он только что открылся?
Однажды я встретил Джеймса Сермонса, штатного комментатора CBS.
«Мистер Сермонс, обратился я к нему, мне двадцать четыре. Я всегда хотел работать на радио. Но никогда не пробовал. Что бы вы мне посоветовали?»