Псковская судная грамота и I Литовский Статут - Васильев Сергей Викторович 16 стр.

Такие встречающиеся в I Литовском Статуте слова, как «шибеница» (виселица), «шаленный» (сумасшедший), заимствованы из чешского языка[422].

В Ряде права земского широко распространены такие характерные для I Литовского Статута и деловой письменности Великого княжества термины как «урядник», «шкода», «сведчить», «рок», «сведок», «земяне» и др.

Приведем некоторые примеры.

Как Ряду права земского, так и I Литовскому Статуту известна «очистка»  «очистительная», оправдательная присяга. Чешский памятник в ст. 54, в частности, говорит: «mata svobodne dediny, aby ocistila jeho prisahu»[423].

I Литовский Статут в ст. 7, р. XIII постановляет: «Тэж уставуем, иж коли бы который шляхтича другий раз о злодейство без лица первый раз перед врадом был обвинен, тогды таковой, естли лицо при нем не застанут, маеть присягою своею телесною невинность свою очистити»[424]. О подобной «очистке» говорит и ст. 8 этого же раздела Статута.

И I Литовский Статут, и Ряд права земского употребляют выражение «рок положен», устанавливая срок судебного разбирательства. Ряд права земского в ст. 60 говорит: «rok ma jim polozen»[425] Статут в ст. 3, р. VIII постановляет: «рок сторонам ку граниченю судом положоным маеть быти завитый»[426]

Чешский закон в ст. 68 предписывает проведение очной ставки перед «sedm svedkov»[427]. По ст. 1, р. VIII I Литовского Статута при земельном споре стороны могут «с шестма светки а сам семый на всем присягати»[428].

Проблема чешского влияния на правовую систему Великого княжества Литовского является составной частью более общего вопроса, а именно рассмотрения Псковской Судной грамоты и I Литовского Статута в контексте памятников славянского права.

2.3. Псковская Судная грамота и I Литовский Статут в свете памятников славянского права

По наблюдению И. Даниловича, юридическая терминология I Литовского Статута «отзывается у богемцев, иллирийских славян и, вероятно, у всех прочих западных племен»[429].

В более общем ключе этот тезис может быть отнесен и к другим памятникам восточнославянского права. Так, по мнению Ф. И. Леонтовича, южнославянский Полицкий Статут представляет «разительное, иногда буквальное сходство с древнейшими нашими памятниками, в особенности с Правдою и Псковскою Судной грамотой. Общая их основа старые славянские обычаи»[430].

В украинском языке отмечены «сербизмы», «болгаризмы»; исследователи объясняют этот факт поздними (XVXVI вв.) заимствованиями. Так, по-болгарски и по-украински «вор» (преступник, занимающийся кражами) «злодей», «злодiй» соответственно, что расходится с одной стороны с общеславянским «тать», с другой стороны с появившимся в русском языке с XVI в. словом «вор»[431].

Несомненный интерес представляют отраженные в Псковской Судной грамоте и I Литовском Статуте пласты древнейшей общеславянской правовой лексики.

Как в Псковской Судной грамоте, так и в хорватском Винодольском Законе 1288 г. содержится термин «братчина», обозначающий общественное явление, социальный институт.

«Братчина» Грамоты общественный пир, в ходе которого происходило разбирательство судебных тяжб между его участниками. Во время «братчин» «как бы оживали старые семейные власти и начала, оживал семейный родовой суд»[432].

Возглавлял этот суд «староста»[433], «пировой государь». Древний обычай «братчины» принял в Псковской Судной грамоте характер законного учреждения[434]. «Братчина» Грамоты, с одной стороны, имеет такое же значение, как все другие суды[435], но, с другой стороны, право самосуда не было обязательным для ее членов; при взаимном согласии они могли отказаться от суда «братчины», позвать приставов и решить свое дело общим порядком[436]. Суд «братчины» пользовался, вероятно, нормами обычного права, и за драку на пиру виновный выдавался обиженному[437].

Судебный характер «братчин», как следует полагать, не был явлением исключительно псковским. Так, даже в XIX в. в Вологодской губернии бытовала поговорка «Братчина судит, ватага рядит»[438].

Интересные сведения о «братчине» содержит относящаяся к 1538 г. «Уставная королевская грамота виленским мещанам на учреждение братства кушерного». В источнике говорится о мещанах, которые «за свой власный наклад меды куповали и сычивали на ворочистые свята»[439]. Подобно «братчине» Псковской Судной грамоты, пир здесь также возглавлял «староста», наделенный полномочиями для улаживания, могущих возникнуть во время пира конфликтов, «братство» же в целом пользуется правом судебной автономии. В грамоте, в частности, говорится: «и пак бы се хто впивши и якие збытки починил, слова непочестивые мовил, або на стол узлежал и питье разливал, тогды старосты такового мают первей словы скарать, а если хто упорный будет, а от того ся не повстягнет, такового яко впорного, виною братскою мают карати, чим братья обложат. При том, если хто в дому их братском ростыри албо зваду с ким учинил, и кому на кого жаль будет, таковый мает тогож часу речь и жаль свой старостам тамошним обжаловать и старосты жалобы его выслухавши мают на завтрашний день отложити, а потом вся братья оного братства на завтрее ся до дому братского зшедши того дела судовым обычаем межи ними мают досмотрети, а винного виною братскою карати»[440] Виленское «братство», несомненно, генетически связано c древнерусской «братчиной», явственно выступает и общинная, а также судебно-правовая сущность «братства».

Интересные сведения о «братчине» содержит относящаяся к 1538 г. «Уставная королевская грамота виленским мещанам на учреждение братства кушерного». В источнике говорится о мещанах, которые «за свой власный наклад меды куповали и сычивали на ворочистые свята»[439]. Подобно «братчине» Псковской Судной грамоты, пир здесь также возглавлял «староста», наделенный полномочиями для улаживания, могущих возникнуть во время пира конфликтов, «братство» же в целом пользуется правом судебной автономии. В грамоте, в частности, говорится: «и пак бы се хто впивши и якие збытки починил, слова непочестивые мовил, або на стол узлежал и питье разливал, тогды старосты такового мают первей словы скарать, а если хто упорный будет, а от того ся не повстягнет, такового яко впорного, виною братскою мают карати, чим братья обложат. При том, если хто в дому их братском ростыри албо зваду с ким учинил, и кому на кого жаль будет, таковый мает тогож часу речь и жаль свой старостам тамошним обжаловать и старосты жалобы его выслухавши мают на завтрашний день отложити, а потом вся братья оного братства на завтрее ся до дому братского зшедши того дела судовым обычаем межи ними мают досмотрети, а винного виною братскою карати»[440] Виленское «братство», несомненно, генетически связано c древнерусской «братчиной», явственно выступает и общинная, а также судебно-правовая сущность «братства».

Из источников известно, что в древнерусских братчинах участвовали скоморохи, происходили кулачные бои[441].

Об этом свидетельствуют, например, новгородские былины:

Нормы древнерусского права запрещали являться на «братчину» без приглашения.

Так, в «Жалованной, несудимой и заповедной (от незваных гостей и ездоков) грамоте» галичского князя Дмитрия Ивановича от 4 апреля 1506 г., в частности, говорится: «А кто к ним незван в пир приедет, а учнется у них в том пиру какова погибель, и та погибель платити незванному без суда и без исправы»[443].

Подобный документ от 27 апреля 1507 г. предписывает: «А наместников наших московские люди, и волостей раменских люди, и их тиунов и детей боярских люди, и мои великие князья сельчане к тем монастырским людем на пир и на братчину незваны не ходят. А кто к ним придет на пир и на братчину незван и они того вышлют беспенно, а кто у них начнет пити сильно, а учинитца у них тут какова гибель, а тому то платити вдвое без суда и бес правды»[444].

«Жалованная обельно-несудимая грамота» от 3 января 1524 г. гласит: «к тем их людем тиуни и праветчики и довотчики на пир и на братчины незваны не ездят. А кто к ним на пир и на братчину приедет незван, а учинитца у них в том пиру какова погибель и тому незваному, то платить без суда и без исправы»[445].

Древнейшее упоминание о древнерусских «братчинах» относится к XII в.[446] Полочане в 1159 г. хотели заманить обманом князя Ростислава Глебовича: «И начаша Ростислава звати льстью у братьщину ко светей богородицы к старей на Петров день, да ту имуть и»[447].

Каково же происхождение и значение «братчины»? Взгляд на «братчину» Псковской Судной грамоты как на группу «соседей, объединяющихся между собой с целью организации в складчину общественных пирушек», могущих «рассматривать мелкие дела вроде оскорблений и драк во время пира»[448], представляется крайне упрощенным.

Как полагают, «братчина» зародилась в дохристианское языческое время, о чем говорит архаичность обрядов, связанных с «братчиными» пирами[449], повсеместно распространенными у русских крестьян, а, в особенности на Севере еще в XIX в.[450] На месте предполагаемых языческих «братчин» в ходе археологических раскопок обнаружены деревянные ковши, а также предметы, связанные с языческим культом[451].

Ю. Г. Алексеев полагает, что «братчины» имеют языческое, а следовательно, дофеодальное происхождение[452].