Д. К. Зеленин усматривал корни крестьянских «братчин» в древних языческих обрядах и верованиях. C течением времени древние «братчины» подверглись церковному влиянию[453].
Итак, прослеживается связь древнейших «братчин» с языческим культом (впоследствии христианскими праздниками), а также то обстоятельство, что приготовление хмельного напитка являлось неотъемлемой их частью.
Имеется ли связь между восточнославянской и южнославянской «братчинами»?
«Братчина» известна не только Винодольскому Закону, но и другим южнославянским источникам. Так, Статут острова Крка упоминает «поштовани мужи кису братя вбращини светога Ивана»[454].
И. В. Ягич характеризовал «братчину» южных славян как объединение в религиозных целях лиц, не связанных кровным родством[455], полемизируя с Ф. И. Леонтовичем, относившим «братчину» к объединениям кровно-родственным[456]. И. В. Ягич, Ф. И. Леонтович, «открывший» у южных славян «вервь», как доказательство того, что она «не занесена варяжской дружиной, но есть исстаринное общеславянское учреждение»[457], не усматривали связи между южнославянской и древнерусской «братчинами». По И. М. Собестьянскому, южнославянская «братчина» это религиозное общество, хотя именовались так не только религиозные объединения[458].
Из приведенных И. В. Ягичем сведений о «братчине» у южных славян просматривается связь этого института с трудовой деятельностью, а также близость церковной организации. «Братчины» владели мельницами, виноградниками и т.п. Они носили названия «братчина св. Ивана», «братчина св. Екова» и т.п.[459] Этот религиозный оттенок, как можно полагать, первый признак, позволяющий сблизить, сроднить южно и восточнославянские «братчины». Так, «братчина» Псковской Судной грамоты не только лишь общественный мир, но важный социальный институт, связанный с соседской территориальной общиной сельчан или уличан, совпадавшей с церковным приходом[460].
Как представляется, общинный характер «братчины» можно считать вторым признаком родства южно и восточнославянских «братчин». Об общинной сущности братчин писал в XIX в. А. Н. Попов: «Две существенные черты отличают братчины от всяких других пиров: их общинный характер и связь с праздниками. Община имела право свидетельства не только в делах гражданских, но иногда и уголовных, в лице ее излюбленных судей община давала свои пиры, называемые братчины, в них выражала свой характер, как община»[461]. Живучесть «братчин», непрерывность этой традиции, с древнейших времен и вплоть до XIX в., говорит в подтверждение того, что «патриархальная община может существовать при постоянном пребывании ее членов на своих местах, при неподвижности созданных веками отношений»[462].
В раннесредневековой Хорватии «члены общин или братства являлись не кем иным, как виланами, свободными членами сельских общин, но не племичами»[463].
У южных славян «братовщинами» назывались и профессиональные, корпоративные организации, развившиеся впоследствии в ремесленные цехи[464]. Возникли подобные объединения довольно рано[465].
Каково же происхождение «братчины»?
Исходя из самого термина «братчина», можно полагать, что данный институт развился из кровнородственной основы. По мнению В. В. Иванова и В. Н. Топорова, термины «братчина», «братство» изначально «обозначают всех членов коллектива мужского пола в данном поколении. Cуществует ритуализированная форма вступления в такое сообщество, продолжающая традицию мужских классов и других возрастных объединений»[466].
Рассматривая генезис «братчины» как института, коренящегося в эпохе общинного, родового строя, как представляется, следует обратиться к такой форме социальной организации южных славян, как «братства». «Братства» существовали в Черногории еще в XIX в. и представляли собой соединение родов, ведущих начало от одного общего предка[467]. Как отмечает Е. А. Ефремов, «семейные общины, складывающиеся из двух или нескольких семей братьев или иных родственников, представляют, по-видимому, характерный тип складывающейся хорватской задруги как хозяйственной ассоциации нескольких родственных семей»[468].
Основной формой семейной общины в средневековой Хорватии являлась так называемая «братская семья», главенствующая роль в которой принадлежала мужчинам-братьям[469]. Из такой формы семейной общины, вероятно, и развились поздние братства, которые могли охватывать территорию одного или нескольких сел. Эта территория обычно называлась именем данного братства[470]. И. М. Собестьянский писал, что, например, в Черногории только члены разных братств могли вступать между собой в брак[471].
Подобные архаичные объединения «братства» («тухумы» или «тукхумы») известны и на Кавказе. Возглавлялись такие объединения старейшиной («тамата», «тахмада»)[472]. Известно, что «тамата» («тамада») также главный распорядитель во время пира. Интересна параллель: «тамата» «староста», «пировой государь» в «братчине».
«Братская семья» под именем «братьев недельных» известна многим славянским народам[473]. Подобное родственное объединение, по-видимому, упоминает и I Литовский Статут; в уже приводившейся ст. 24 р. VI о «сябрах» говорится о «братьи дельное, або недельное», выступающих в качестве коллективного землевладельца. «Братская семья» известна и Псковской Судной грамоте. Ст. 94 памятника говорит: «А которой вятший брат с меншим братом жиучи в одном хлебе, а скажут долгу отцово, а на отца записи не будет, ино вячшьему брату правда дать, да заплатить обпчим животом, да остатком делится». Cт. 95 гласит: «А которой меньши(й) брат или братань, жиучи в одном хлебе с вятшим братом или з братом, а искористуются сребром у брата своего или у брата, и учнет запиратися, ино ему правда дать, как за ним не будет, а животом делится»[474]. Братья здесь также владеют совместным имуществом.
Сходные моменты характерны и для южнославянского права. Так, B. В. Грачев отмечает родовое происхождение частной земельной собственности в Боснии. Данная форма собственности, представлявшая собой коллективное владение землей кровных родственников, выступает в источниках под особым термином «племенито»[475].
Существует и другая точка зрения на происхождение южнославянских «братств», согласно которой «братства» были «своеобразной формой политической организации», а «кровнородственные связи в данных условиях могли возникать в любое время, и поэтому было бы неправильно прослеживать их с момента первобытно-общинной формации»[476]. «Братства» у южных славян возглавлялись выборными жупанами[477].
К объединению в «братства» вынуждали и трудные горные условия[478]. Сходство природных условий породило параллели в общественных и семейных отношений у южных славян и скандинавских народов[479].
Как отмечал И. Н. Смирнов, «братство» у южных славян в XIX в. объединяло одно или неколько сел; члены «братства» («задруги») вели происхождения от одного предка и носили одну фамилию. Совещания «задругарей» происходили в отдельном доме «куче», часто были приурочены к праздникам и сопровждались совместной трапезой[480].
Итак, согласно одной точке зрения, возникнув на кровнородственной основе, «братства» продолжали длительное время оставаться родовыми организациями; согласно другой, они близки территориально-общинным институтам. Последняя точка зрения заслуживает внимания, в связи с «братчиной» как корпоративной организацией и территориальной соседской общиной.
«Братчину», как некровнородственное объединение, представляется возможным связать и с обычаем побратимства. Побратимство известно у всех славянских народов[481], но и не только у славян. Так, у албанцев XVIIIXIX вв. побратимство, которое совершалось через питие крови друг друга, навсегда запрещало браки между побратимами, «между их домами и очагами»[482], т.е. не состоящие в кровном родстве люди после совершения обряда побратимства становились формальными родственниками. Обряд побратимства совершался у албанцев и в случае примирения в кровной мести: «Помирившись всем сердцем, семья убийцы и семья убитого пьют кровь друг друга», при этом капля крови добавлялась в воду или ракию[483]. По замечанию Ф. И. Леонтовича, «формы побратимства вполне образовались у славян и других арийских племен еще в языческое время»[484]. По мысли автора, побратимство возникает раньше, чем круговая порука. Побратимство древних славян «основная форма родового патронатства», союз самопомощи, cкрепленный «фикцией» из кровных форм родства[485]. По мнению современной исследовательницы Ю. В. Ивановой, «общественное сознание общинников способствовало развитию институтов фиктивного (искусственного) родства»[486]. В. И. Горемыкина cвязывает происхождение «братчины» с древней фратриальной организацией. Исследовательница пишет: «В древнерусском обществе фратрия также сыграла большую роль. Размещение городищ гнездами отражает фратриальную организацию»[487]. По мнению Л. В. Даниловой, «братчина» «обычай, скреплявший родственные и соседские узы»[488].