Не мы, а я, поправила Катя, стоически принимая камень в свой огород. Город хотел, чтобы я обезвредила заговоренный замок. А вместо этого я открыла его!
Маша с трудом поднялась из кресла, встала и пошатнулась ее подташнивало, мутило, голова шла кругом. Тело Киевиц легко восстанавливало силы, излечивало раны, отторгало саму смерть. Но семнадцать смертников за ночь ей все никак не удавалось переварить.
Василиса удрученно покачала головой и без лишних слов отправилась на кухню готовить обещанный отвар.
Ты правильно подметила, Катя, мы должны вернуться к началу. К замку, на который нас вывел сам Город, Маша подошла к столу, где лежал виновник их злосчастий тяжелый ржавый замок из «сундука мертвеца» и невольно отметил: до чего верным оказалось имя, походя данное Дашей.
Осторожно, неприкрыто страшась изменить в нем хоть что-то, вызвать еще большие беды, Киевица подергала дужки. Набралась храбрости и достала из замка торчавший в нем длинный ржавый ключ. Как ни крути, худшее уже случилось, двери, впустившие Моровицу, открылись.
Ключ поддался. Ковалева внимательно осмотрела его. Затем заглянула в замочную скважину, перевернула замок, на ладонь посыпались мелкие светлые комья.
Маша очень серьезно изучила их, даже понюхала и послушала, приблизив к ладони ухо.
Это остатки киевского кирпича. Дореволюционного. Здание было построено после 1830 годов. Скорее даже после 1850 года, и разрушено совсем недавно. Значит, это здание на Подоле, на улице Олеговской. Там сейчас стройка и зеленый забор.
Ни фига себе Вау! искренне изумилась Даша. Шерлок Холмс отдыхает. Как же ты?
Маша Ковалева единственная из Трех Киевиц умела говорить с киевскими домами. Но разговаривать с крошками от кирпича вот высший магический пилотаж!
Все просто, объяснила Маша. Это спондилувая мергельная глина, ее добывали на берегах Лыбеди. И изготовляли известный на всю Империю киевский кирпич характерного бледно-охрового цвета. До 1930 года кирпич был обычный, красный. До 50-х годов новоявленный киевский кирпич покупало лишь государство для таких престижных построек как 1-я гимназия, Университет святого Владимира и тому подобное Судя по остаточным мыслям этих крошек от кирпича, они все еще ощущают себя единым целым. Значит, дом был разрушен недавно. А кому, как не нам, Киевицам, знать, что за последнее время в Киеве убрали лишь три здания, построенные между 1850 и 1917 больше мы не позволили. И одно из них было деревянным, второе находилось неподалеку от нас, и там был совсем другой кирпич. Выходит, это третье здание снесенный дом Подлудкина на Олеговской. Я не знаю, что там строят сейчас Но замок прибыл к нам прямо с той стройки.
Там строят торгово-развлекательный центр, помрачнела Катерина Михайловна. Кому, как не мне, знать все сколько-нибудь приметные стройки Киева, с безрадостной самоиронией сказала она.
То есть ты знаешь владельца? обрадовалась Даша. Хорошо!
Нет, плохо. Я с ним вчера ужинала.
Так поужинай еще раз. Для дела, Чуб сделала двусмысленное выражение лица. Небось, не поправишься.
Для дела пожалуйста. Но в чем суть дела к нему? сварливо спросила Катя, недовольная, прежде всего, самой собой и своей глупой миссией. Спросить, не знает ли он, что в числе мусора на его стройплощадке нашли старый замок? Ведь это, по сути все, что нам известно.
Жаль, что они уже снесли дом. Если бы дом еще стоял Или хотя бы часть стены, хоть кусочек Если бы у меня был хотя бы один целый кирпичик, он рассказал бы мне все! взволнованно сказала Маша. Всю жизнь дома, все, что он знает про этот замок!
Хорошо. Я раздобуду тебе кирпич! Катя явно испытывала чувство вины за случившееся и была готова искупать ее потом, кровью, походами на обед, завтрак, ужин и новыми разочарованиями после неудачных свиданий.
Думаю, нам пора расходиться, Василиса Андреевны вошла в комнату с подносом в руках. В большом серебряном кубке дымился отвар силы и крепкого сна. Утро не за горами. Ясной Пани, Марии Владимировне, следует немного поспать. В Город вернулась Моровица. Эпидемия лишь начинается. И пока мы можем рассчитывать лишь на нее на нашу Пресветлую Марию Владимировну.
* * *Пресветлую Марию разбудил чей-то смех.
Она слышала его сквозь сон, но знала, что детский смех не снится ей напротив, тянет ее из сна на поверхность он там, за полупрозрачной стеной дремы, на стороне реальности.
Пресветлую Марию разбудил чей-то смех.
Она слышала его сквозь сон, но знала, что детский смех не снится ей напротив, тянет ее из сна на поверхность он там, за полупрозрачной стеной дремы, на стороне реальности.
В комнате кто-то был. Кто-то посторонний его присутствие и растревожило ее.
Она выпрямилась на диване, огляделась. У окна балконной двери стоял Киевский Демон. Сумрак обвивал его тело и, казалось, был его истинной одеждой, способной при надобности обрести плотность, превратившись в черный плащ или смокинг, или обычные черные рубаху и джинсы.
Его восточный профиль был бесстрастным, как чеканка на древней монете прожившей сотни веков, сменившей сотни владельцев, правителей, видевшей столько бед и кровавых переворотов, что ее уже невозможно растревожить ничем.
Как ты вошел? удивилась она. В Башню Киевиц может войти лишь Киевица.
Или те, кого вы пригласили. Вы звали меня. Ждали. Не отрицайте. Иначе бы я не зашел. И вы плохо выглядите, Мария Владимировна.
Ни Василисин отвар, ни крепкий сон не оказали целебного воздействия. Ее тошнило и укачивало, будто она провела ночь в штормовом море на палубе корабля. Пальцы онемели, плохо слушались, и она с трудом пошевелила ими.
Я очень устала.
Вы ничуть не устали, резко сказал он.
И Маша не стала спорить с собственным Демоном. Он видел истину. Она ничуть не устала лишь позволяла окружающим называть усталостью малоприятное тошнотворное чувство, сковавшее вчера ее плоть.
Семнадцать человек, которых ей пришлось вернуть с того света, не забрали у нее много сил. Ей не раз доводилось воскрешать, и заклятие давалось на диво легко, и вчерашняя ночь не стала исключением: она воскрешала, как дышала а вот дышать стало вдруг тяжело.
Словно люди, которым она протягивает руку, чтобы коротким рывком вытащить с того света на этот, висели прямо над бездной. И Маша видела ее, эту бездну без дна, без краев. Бездна раскинулась не под семнадцатью, и не под семьюдесятью Бездна разверзлась, распласталась под Киевом, под тремя миллионами киевлян! И, как положено бездне, была бездонной, бесконечной, а она, Маша, в сравнении с ней очень маленькой.
Она не боялась смерти.
Она боялась, что не в силах одолеть эту Черную смерть, похожую на безразмерную пасть адского зверя.
И вовсе не усталость ужас, дикий, неконтролируемый, парализующий страх, осознание своей крохотности и абсолютной беспомощности, сковывали вчера ее руки, запястья, колени, замедлили движения, вызвали тошноту, головокружение и приступ удушья. Страх отбрасывал на подходе все здравые мысли со стремительным профессионализмом легендарных каратистов 80-х годов. Страх обрывал все попытки взять себя в руки
Она не сказала о нем никому, не формулировала это даже себе не желая пугать тех, для кого Пресветлая пани Мария осталась последней надеждой. Не хотела еще больше пугать себя. Проще было признать: я устала, достаточно чуток отдохнуть, и с третьей, четвертой попытки я возьму себя в руки.
Вряд ли, мрачно сказал Машин Демон. Дайте мне вашу руку.
Она послушно протянула ему руку ладонью вверх.
На мгновение Киевский Демон прикоснулся губами к Машиной коже. И Ковалева вздрогнула. Словно за секунду кто-то переписал ее ДНК, сделал полное переливание крови, перевернул ее с ног на голову и поставил обратно. В его поцелуе не было ни эротики, ни любви ни мужской, ни отцовской. (Глупости напридумывала себе Даша Чуб!)
Но страх вдруг ушел.
Или повелитель всей киевской тьмы просто втянул в себя черноту ее страха, вмиг слившегося с его черным плащом?
Он может вернуться, предупредил Демон. Но нам хватит времени поговорить. Как вы себя чувствуете?
Плохо.
Страх, высасывающий силы, отфутболивавший здравые мысли, отошел в сторону. (Надолго ли, на день или час? До следующей игры в гляделки с дьявольской Бездной?) Но живот ныл, как от несварения желудка, сердце было тяжелым, как киевский кирпич, печень недовольно ворочалась в боку, пытаясь уклониться от уколов, и на нёбе во рту лежал мерзкий металлический привкус.
Тело Киевиц не принимало ни болезни, ни смерти, и Маша успела забыть признаки плохого самочувствия. Но, быть может, безымянная Моровица не проходила бесследно и во время обряда воскрешения болезнь перетекала в нее?
Не только она с ужасом взирала на Бездну Бездна тоже внимательно смотрела на Машу Бездна становилась Машей?