Всего в комнате было четыре кресла. В одном из них, в конце у стола, сидел Пол Чапин. Лица его я не видел, так как он был повернут ко мне почти спиной. На полу все еще лежал доктор Бертон в странной для мертвеца позе: либо он рухнул совершенно прямо, либо кто-то его выпрямил, аккуратно вытянув руки вдоль боков. Только голова у него была повернута под неестественным углом, но так всегда бывает, пока ее чем-нибудь не подопрут. Глядя на него, я подумал, что Вулф запросил с него семь тысяч баксов, а теперь ему уже больше не придется тревожиться об этом, так же как и о множестве других вещей. С моего места почти не было видно крови.
Со времени моего прихода произошел ряд событий. Несколько раз звонил телефон. Один из детективов вышел и через пару минут вернулся с помощником медэксперта, очевидно, внизу возникли затруднения. Я надеялся, что при уходе он по ошибке не прихватит мою сумку. Все засуетились. Инспектор покинул комнату через двойную дверь, возможно побеседовать с женщинами. Появилась девушка и устроила сцену, хотя в целом держалась весьма неплохо, учитывая то обстоятельство, что убитый, судя по всему, приходился ей отцом. До этого она отсутствовала, а по возвращении ее ожидал такой вот удар. Я часто замечал: единственное, что действительно вызывает трудности при возне с покойниками, это люди, которые все еще живы. От таких вот девушек ком в горле встает, когда видишь, как она изо всех сил пытается сдержаться, и знаешь, что это ей не удастся. Я был только рад, когда какой-то детектив увел ее к матери.
Я двинулся бочком, чтобы взглянуть на калеку, обошел вокруг стола и оказался перед ним. Он посмотрел на меня, однако не выказал никаких признаков того, что видел меня прежде. Его трость и шляпа лежали на столе. На Чапине было коричневое пальто, расстегнутое, и желто-коричневые перчатки. Он сидел ссутулившись, его руки, скованные наручниками, лежали на здоровом колене, а на лице ничего не отражалось, совершенно ничего, он походил скорее на пассажира в метро, чем на кого-то другого. Его светлые глаза были устремлены прямо на меня. И я подумал, что это оказалась первая по-настоящему стопроцентная неудача из всех известных мне у Ниро Вулфа. Да, порой он допускал грубые ошибки, но тут была даже не ошибка, а полнейший провал.
Затем я вспомнил, зачем здесь нахожусь, и сказал себе, что два дня мотался, притворяясь, будто охочусь за Эндрю Хиббардом, хотя все это время считал затею бессмысленной, а поди ж ты в данный момент Хиббард уписывает гребешки и спорит о философии с Вулфом. И пока сам Вулф так или иначе не даст понять, что дело закончено, безнадежности следует дать отбой. Именно мне и предстояло накопать немного надежды.
Я отошел к стене и обозрел поле боя. Медик свою работу уже закончил. Было неясно, сколько Кремер пробудет с женщинами, однако если их рассказ не окажется более длинным, чем мне представлялось, то вряд ли долго. Когда же он вернется, тянуть с выносом трупа и уводом калеки, скорее всего, не станут, и тогда делать здесь будет нечего и всем прочим. А Кремер вряд ли просто уйдет и позволит мне здесь задержаться, наверняка прихватит за компанию. Также я не видел и причин, по которым он оставит кого-либо в квартире, разве только детектива в холле да, быть может, еще одного на нижнем этаже, чтобы семье не докучали.
Так мне представлялась обстановка. Я не мог вернуться к Вулфу, имея при себе лишь душещипательный рассказ о несчастном калеке, мертвеце и убитой горем дочери. Я побрел к стене с портьерами, потом встал к ним спиной и тут заметил на столе свою сумку. Так можно было и засыпаться, поэтому я подошел и забрал ее, как бы ненароком, а затем опять вернулся к портьерам. По моим расчетам, шансы были пятьдесят к одному против меня, хотя худшее, что мне светило, это эскорт до лифта. Беспечно поглядывая на детективов и фараонов, рассеянных по комнате, я ощупал ногой пространство позади себя и обнаружил, что за портьерами пол продолжается ровно, без порога. Если это действительно шкаф для одежды, то он встроен в стену, и я понятия не имел, сколь глубоким он может оказаться и что в нем находится. Я продолжал наблюдать. Мне нужно было выбрать момент, когда все присутствующие отвернутся или, по крайней мере, не будут таращиться прямо на меня. Я терпеливо ждал, и на этот раз удача улыбнулась мне. Чудо произошло: на тумбочке у другой стены зазвонил телефон. Поскольку они все слонялись без дела, то невольно обернулись на него. Я же заранее приготовился, чтобы нырнуть за портьеру, которая тут же скрыла меня.
Забираясь внутрь, я пригнулся на случай, если полка для шляп окажется на обычной высоте, однако она располагалась дальше. Глубина шкафа или, точнее, ниши составляла добрых три фута, так что места было предостаточно. На несколько секунд я затаил дыхание, но лая ищеек не услышал. Я опустил свою черную сумку на пол и встал за женской шубой, во всяком случае, таковой вещь представлялась на ощупь. Лишь с одним я ничего не мог поделать: калека меня видел. Его светлые глаза упирались точно в меня, когда я пятился в нишу. Мне оставалось только надеяться, что если вдруг он решит раскрыть рот, то найдет поговорить о чем-нибудь другом.
Я стоял в темноте и уже через некоторое время начал жалеть, что не позаботился прихватить с собой кислородный баллон. Для развлечения у меня имелись лишь голоса детективов снаружи, однако говорили они тихо, так что многого разобрать я не мог. Кто-то вошел, какая-то женщина, а чуть позже мужчина. Кремер вернулся только через полчаса. Я услышал, как открылась двойная дверь, совсем близко от моих портьер, и затем самого Кремера, отдающего команды. Голос его звучал брюзгливо и удовлетворенно. Какой-то детектив хрипло велел другому, стоявшему прямо передо мной, взять трость Чапина, а сам он поможет тому идти. Калеку увели. Потом послышалась возня, распоряжения Кремера о выносе тела и через пару минут тяжелый топот, свидетельствовавший о выполнении его приказаний. Про себя я молился, чтобы Кремер или кто-нибудь другой, чего доброго, не повесили пальто в моем шкафу, хотя это и представлялось маловероятным, поскольку на столе было свалено три-четыре. Чуть погодя до меня донесся голос, велящий кому-то пойти и попросить ковер, чтобы закрыть место, где лежал Бертон, и шум, свидетельствовавший об уходе Кремера и остальных. Когда вернулся парень с ковром, судя по звукам, оставалось только двое, и парочка принялась подначивать друг друга насчет какой-то девушки. Я уже начал было беспокоиться, что Кремер по той или иной причине отрядил их здесь дежурить, однако весьма скоро услышал, как они направляются к двери, а затем как она открылась и закрылась.
Для своих легких я и без того пробыл в шкафу достаточно долго, однако все же учел возможность, что кто-нибудь еще оставался в самой квартире, а потому отсчитал пять минут, затем чуть отодвинул край портьеры и огляделся. Наконец я смог выйти. Пусто. Все удалились. Двойная дверь была закрыта. Я подошел к ней, повернул ручку, толкнул и переступил через порог. Там оказалась комната раз в пять больше приемной, тускло освещенная и полностью забитая мебелью. В дальнем конце располагалась дверь, а посередине сбоку широкая арка без двери. Откуда-то донеслись голоса. Я прошел чуть дальше и позвал:
Здравствуйте! Миссис Бертон!
Голоса смолкли, и послышались шаги. В арке возник паренек, пытавшийся придать себе важный вид. Внутренне я ухмыльнулся. Он был еще совсем юнцом, лет двадцати двух, этаким славным, хорошо одетым красавчиком.
Мы думали, вы все ушли, произнес он.
Ага. Все, кроме меня. Мне надо повидаться с миссис Бертон.
Но он сказал Инспектор сказал, ее больше не будут беспокоить.
Прошу прощения, но я должен с ней поговорить.
Она прилегла.
Скажите ей, всего лишь несколько вопросов.
Он открыл рот и тут же закрыл, словно подумал, что обязан как-то ответить, а затем вышел. Через минуту вернулся и кивком пригласил меня войти. Я последовал за ним.
Мы прошли через комнату, потом через нечто вроде коридора и оказались еще в одной комнате. Она была не такой большой, но лучше освещена и смотрелась скромнее. В другую дверь удалилась горничная с подносом. На диване сидела женщина, другая в кресле, а дочь, которую я видел в приемной, стояла за диваном. Я подошел к ним.
Полагаю, миссис Лоринг Э. Бертон выглядела тем вечером не самым лучшим образом, однако она могла позволить себе не обращать внимания на свой внешний вид и все равно котировалась бы высоко. Достаточно было одного взгляда на нее, чтобы понять, что личность она незаурядная. У нее был прямой тонкий нос, мягко очерченный рот и прекрасные темные глаза, волосы уложены в красивый узел на затылке, что позволяло любоваться ее открытым лбом и висками, которые, вероятно, и производили наибольшее впечатление. Они и ее манера держать голову. Ей был известен некий артистический прием, который, насколько я замечал, пытались скопировать многие кинозвезды, но в основном без должного результата.