Просто заглянул проведать, как подействовало средство, которым я накачал вас прошлым вечером. Очевидно
Что? Ох! Ну да. Вот так так. До меня дошло, что комната залита светом. Сколько времени?
Без четверти двенадцать.
Не может быть! Я изогнулся посмотреть на часы. Тысяча чертей! Я дернулся встать, и тут в череп мне вонзилась тысяча пестиков для колки льда. Ух, аккуратнее. Я схватился за голову и попытался медленно ею покачать, потом спросил у Волмера: Что у меня тут, голова хоть?
Все будет в порядке, рассмеялся он.
Ага. Только не говорите когда. Ух! Мистер Вулф внизу в кабинете?
Он кивнул:
Я поговорил с ним по пути сюда.
И уже полдень. Я медленно принял вертикальное положение. Осторожно, могу на вас налететь. И двинулся в ванную.
Я начал намыливаться, а он подошел к двери и сообщил, что оставил Фрицу инструкции касательно моего завтрака. На это я отозвался, что не хочу инструкций, а хочу яичницу с ветчиной. Он снова засмеялся и ушел. Я только порадовался его смеху. Насколько мне представлялось, окажись эти пестики в моей голове реальными, он, как врач, принялся бы извлекать их, а не смеяться надо мной.
Быстро, как только позволяло головокружение, я вымылся, облачился в дневные одеяния и на вид вполне непринужденно спустился вниз, хотя и придерживался за перила.
Вулф, сидевший в своем кресле, поднял на меня взгляд, пожелал доброго утра и поинтересовался моим самочувствием. Я ответил, что чувствую себя как пара жеребчиков, и прошел к своему столу. Он усомнился:
Но, Арчи, серьезно. Следует ли тебе вставать?
Ага. Не только следует, но и следовало бы. Вы же знаете, я человек действия.
Его щеки растянулись.
А я, надо полагать, сверхсидячий. Тогда произошла довольно комичная смена ролей, потому что вчера вечером всю дорогу от «Бронкс-Ривер» миль десять, а то и больше твоя голова покоилась у меня на коленях.
Очень смешно, кивнул я. Я уже давным-давно говорил вам, мистер Вулф, что вы платите мне половину за работу по дому, а вторую за выслушивание ваших дерзостей.
Да, говорил. И если я не ответил тогда, то сделаю это сейчас Впрочем, нет. Отложим любезности на потом, а сейчас за дело. Ты в состоянии вести записи и дотянуть до ланча? Хорошо. Утром я поговорил по телефону с мистером Морли и самим окружным прокурором. Мы договорились, что я встречусь с мистером Чапином в Гробницах сегодня в половине третьего. Как ты помнишь, в субботу вечером я начал диктовать тебе признание Пола Чапина, но нас прервал звонок Фреда Даркина, и это пришлось отложить. Если отыщешь ту страницу, мы продолжим. Мне необходимо иметь бумаги к двум часам.
В результате я не только не получил яичницу с ветчиной, которую столь жаждал, но и пропустил ланч с Вулфом и Хиббардом. Диктовка закончилась лишь к часу, а мне еще надо было все это напечатать. Однако к тому времени пустота внутри меня приобрела характер вакуума, или что там может быть более пустым, чем сама пустота, и я попросил Фрица принести парочку горячих сэндвичей с яйцом, молока и кофе прямо в кабинет. Документ, который должен был подписать Пол Чапин, мне хотелось напечатать как следует, а с моей-то головой, совершенно не склонной признавать важность вещей вроде орфографии и пунктуации, мне приходилось работать неспешно и сосредоточенно. Затем я потратил три минуты, чтобы позвонить в гараж и попросить их подогнать седан к дому, так как полагал, что повезу Вулфа, конечно же, я, однако в ответ услышал, что Вулф уже распорядился насчет машины, а также насчет водителя. Я подумал, не разозлиться ли мне, но решил, что не стоит.
Вулф поел быстро, то есть для него быстро. Когда он вернулся в кабинет без пятнадцати два, я только закончил печатать и как раз вставлял три экземпляра в коричневые бумажные папки. Вулф положил их себе в карман, велел взять блокнот и продиктовал мои поручения на день. Он объяснил, что распорядился насчет водителя от гаража, поскольку мне предстоит заняться другими делами. Еще объяснил, что, ввиду возможного появления посетителей, взял с Хиббарда обещание, что тот проведет в своей комнате весь день до самого обеда. Хиббард закрылся у себя сразу же после ланча.
В дверях показался Фриц и объявил, что машина подана, и Вулф ответил, что будет готов через несколько минут.
Обнаружив, что добрая часть мероприятий касается собрания Лиги трусов в кабинете вечером в девять часов, я получил новое представление о масштабах дерзости Вулфа. Это ведь еще до того, как он повстречался с Чапином! Конечно же, я не знал, что могла рассказать ему Дора, если не считать включенных в признание пары деталей, однако отнюдь не Дора должна была поставить свою подпись на пунктирной линии, а ее невысокий хромоногий муж со светлыми очами. И я только радовался, что сей работой Вулф не наградил меня, пускай даже это и означало, что ему придется покинуть дом дважды за два дня, что являлось неслыханным достижением. Однако он пошел на упреждение и позвонил в Бостон, Филадельфию и Вашингтон, а также шести-восьми абонентам в Нью-Йорке еще в воскресенье вечером, когда мы вернулись домой, и сегодня рано утром из своей комнаты и собрание было назначено. Моя безотлагательная работа заключалась в том, чтобы связаться с остальными, по возможности по телефону, и обеспечить, насколько только можно, полную аудиторию.
Перед самым выходом Вулф дал мне еще одно поручение, более срочное: еще раз повидаться с миссис Бертон, и продиктовал два вопроса для нее. Я предложил сделать это по телефону, но он ответил отказом будет лучше, если я также опрошу дочь и горничных. Фриц стоял рядом и держал его пальто. Вулф продолжил:
Да, чуть не забыл, ведь наши гости будут испытывать жажду. Фриц, повесь пока пальто и подойди сюда, посмотрим, что нам необходимо. Арчи, если не возражаешь, тебе надо уже выезжать, ты должен быть дома к трем. Давай-ка посмотрим, Фриц. На прошлой неделе я заметил, что мистер Кэбот предпочитает эйлмеровскую содовую
Я вышел из дому и направился в гараж за «родстером», и морозный воздух заискрился в моих легких. Осмотр «родстера» при дневном свете не выявил ни единой царапины. Тогда-то я и задумался о чудесах. Я залез в машину и двинулся в Верхний Манхэттен.
Я беспокоился о Вулфе. Мне казалось, что он неблагоразумно опережает события. Действительно, освобождение Эндрю Хиббарда было обещано на этот вечер, но, возможно, его и удалось бы уговорить продлить срок заключения, и уж точно не существовало необходимости предъявлять его на собрании в качестве этакого фокуса. Однако не дожидаться, пока признание будет получено, было совершенно в духе Вулфа. Подобный поступок показывать кукиш фортуне являлся его неотъемлемой частью, и, вполне возможно, весьма важной. Много чего в Вулфе я даже и не пытался понять. Как бы то ни было, закона, не позволяющего тревожиться, не существовало, и от размышлений о последствиях вечернего собрания, если Пол Чапин упрется как осел, голове моей лучше не становилось. Именно над этим я и раздумывал всю дорогу до Девяностой улицы.
Вулф заявил, что оба вопроса, которые мне предстояло задать миссис Бертон, являются крайне важными. Первый был прост: «Звонил ли доктор Бертон Полу Чапину в воскресенье между 18:50 и 19:00 и просил ли его зайти к нему?»
Второй явно посложнее: «В воскресенье в 18:30 на столе в приемной Бертона, ближе к двойным дверям, лежала пара серых перчаток. Были ли они убраны в период с этого времени и до 19:20 кем-то из квартиры?»
Мне повезло. Дома оказались все. Экономка оставила меня дожидаться в гостиной. Миссис Бертон выглядела больной, заметил я, к тому же облачилась в серое платье, которое лишь подчеркивало ее нездоровый вид, хотя спину держала прямо. На первый вопрос ушло около девяти секунд, ответ был однозначно отрицательный. После половины седьмого вечера в воскресенье доктор Бертон никому не звонил. На второй вопрос времени потребовалось больше. Миссис Куртц отношения к нему не имела, поскольку тогда отсутствовала. Дочь, которая ушла еще до половины седьмого, как будто тоже, но я все равно попросил для уверенности миссис Бертон позвать ее. Та явилась и уверила, что никаких перчаток на столе в приемной не оставляла и не видела. Сама же миссис Бертон после своего возвращения около шести и вплоть до 19:33, когда прибежала на звук выстрелов, в приемной не показывалась. Она тоже заявила, что перчаток на столе не оставляла и уж точно не убирала. Затем она послала за Розой. Горничная пришла, и я спросил ее, не убирала ли она со стола в приемной в воскресенье вечером с половины седьмого до двадцати минут восьмого пару перчаток.
Вместо меня Роза посмотрела на миссис Бертон, помялась, а потом ответила:
Нет, мэм, я не брала перчатки. Но миссис Чапин Она замолчала.
Значит, ты видела там какие-то перчатки, вмешался я.
Да, сэр.
Когда?
Когда впускала миссис Чапин.
И миссис Чапин забрала их?
Нет, сэр. Я их только и заметила, когда она взяла их. Она взяла их, а потом положила назад.
И позже ты не возвращалась и не забирала их?
Нет, сэр, не возвращалась.
Больше выяснять было нечего. Я поблагодарил миссис Бертон и ушел. Мне хотелось заверить ее, что еще до завтрашнего полудня у нас появятся определенные новости, которые, возможно, немного ей помогут, однако подумал, что Вулф и без того достаточно наобещал компании, так что лучше мне промолчать.
В кабинет я вернулся после трех и сразу же занялся звонками. На меня остались те восемь человек, с которыми Вулф не смог связаться. Он объяснил мне, какой тактики придерживаться: мол, мы готовы разослать счета клиентам, оставившим свои инициалы на меморандуме, но перед этим хотели бы все объяснить им и заручиться их одобрением. Это тоже однозначно говорило о нахальстве Вулфа, поскольку нашим клиентам было чертовски хорошо известно, что Чапина за убийство Бертона схватила полиция и что мы имеем к аресту отношения столько же, сколько, скажем, каменные львы перед входом в библиотеку. Впрочем, я согласился, что тактика хороша, так как имела целью заманить их в кабинет.