Ответом ей было уверенное:
Нет ничего невозможного.
* * *Я проснулась с неимоверной головной болью. Больно было настолько, что хотелось выть, причем не переставая. Сильно удивилась, припомнила события ночи и так же сильно расстроилась. Хотела бы я знать, что это вообще такое было. Хотя нет не хотела бы. Я бы вообще не хотела никогда знать, ни что это было, ни в принципе кесаря.
И тут до меня донеслось испуганное:
Как пожелает пресветлая.
Это было странно. Очень странно, потому что одновременно с осознанием услышанного пришло и другое осознание фраза была произнесена на ином языке. Певучем, переливчатом, со странными восходящими интонациями, и и я поняла каждое слово!
Я. Поняла. Каждое. Слово!
Очень медленно, стараясь не потревожить нестерпимо болящую голову, я села. Затем так же медленно и осторожно открыла глаза.
Пресветлого утра, звезда моя, раздалось справа.
Так же крайне осторожно и медленно повернув голову, я увидела сидящую в кресле и определенно ожидающую моего пробуждения мать кесаря. Перед пресветлой Эллиситорес склонились две рабыни, третья стояла сбоку от нее, в полусклоненном положении удерживая поднос с мелко нарезанными фруктами.
Д-д-доброе утро, нервно ответила я.
И поняла, что говорю на другом языке. С непривычными мне интонациями, восходящими, более напевными, с обилием гласных.
Нет, звезда моя, не так, мать кесаря радостно мне улыбалась. Мир Эрадараса ценит не эмоции, свойственные твоему миру, а свет эль.
Медленно, голова все так же дико болела, я исправилась и произнесла:
Сияющего утра, пресветлая.
Она улыбнулась, величественно кивнула и похвалила:
Замечательно.
Кошмар! О Великий Белый дух это же какой-то кошмар!
И я рухнула обратно на подушки.
Итак, делаем выводы болезненный акт был совершен кесарем, дабы обучить меня местному языку. Не спорю он сэкономил мне массу времени этим, так что, по идее, я должна быть благодарна. По идее потому как боль до сих пор не дает ни сосредоточиться, ни ощутить что-либо помимо нее и злости. Кстати, о боли. Помнится, вселенское зло Рассветного мира превосходно умеет избавлять от нее.
Я снова села.
Посмотрев на наблюдающую за каждым моим движением пресветлую, вежливо осведомилась:
Не будете ли вы так любезны, пресветлая, сообщить мне, где бы я могла найти нет, не то, мм-м встретиться с сиянием Эрадараса, вашим пресветлым сыном?
* * *Не то чтобы мое любопытство удовлетворили сразу, увы, нет. Для начала пришлось встать, и это далось мне нелегко. Скажу больше подняться мне помогли две рабыни. Хотелось бы назвать их служанками, но язык не поворачивался служанки были у меня в Ирани, в оитлонском королевском дворце. Они были говорливые, иной раз не в меру, старательные, но не особо, имели бойкий характер и собственное мнение пусть даже частенько крайне оскорбительное по отношению ко мне. Но то были личности! Это тени. Бледные, тоненькие, бесшумные, безголосые, не поднимающие головы и не встречающиеся со мной глазами тени.
Звезда моя, твой пытливый взгляд выражает недоумение с оттенком неодобрения, произнесла пресветлая мать кесаря. Рабыни вызвали твое неудовольствие?
Стоит отметить при ее словах рабыни не то чтобы напряглись, о нет, они не позволили себе даже вздрогнуть, просто в их позах опустившихся плечах, поникших головах читалась обреченность. Обреченность, не совместимая с жизнью. И только. Я поморщилась, досадуя не то чтобы на себя, скорее на пресветлую, проявляющую чрезмерное внимание к моей персоне и к моим эмоциям, которые она старательно считывала. Это не то чтобы вызвало неудовольствие это разозлило. И меня вполне можно понять мало мне кесаря, считывающего все мысли до единой, так у него еще и матушка проявляет недюжинные способности в определении эмоций, которые я не горела желанием делать достоянием гласности.
Ко всему прочему, нестерпимо болела голова, что не добавляло мне ни сдержанности, ни, собственно, желания сдерживаться.
Рабыни вызывают недоумение, холодно произнесла я, о неудовольствии речь не идет.
И, повернувшись, с вызовом посмотрела на пресветлую.
Эллиситорес, никак не отреагировав на вызов, задумчиво осматривала меня. Ее лицо оставалось бесстрастно-приветливым, излучая даже не эмоции оттенки эмоций, прикрытые воспитанием, вышколенностью, учтивостью, холодностью, скрытностью и прочим. Говоря откровенно рядом с ней самая воспитанная из оитлонских леди смотрелась бы оголтелой деревенщиной, вытащенной из коровника. О том, как рядом с пресветлой смотрелась я сама, постаралась просто не думать. Я в принципе и до наших леди недотягивала, что уж говорить о пресветлой Что там кесарь мне говорил про путь от дешевой шлюхи до свинарки?
Недоумение? эхом отозвалась Эллиситорес, вынырнув из мыслей, в которые, похоже, была погружена.
А быть может, просто держала паузу
Я посмотрела на нее, хотя и так смотрела, но сейчас просто взглянула в глаза Пресветлая посмотрела на меня учтиво, благожелательно и вежливо.
До меня медленно, но верно начало доходить, что таки держала паузу
И от этого по спине прошелся нехороший холодок Просто если вот эта в высшей степени воспитанная пресветлая держала паузу определенно с минуту, значит, и остальные в Эрадарасе придерживаются примерно тех же правил в общении Это сколько в таком случае длится одна банальная беседа, состоящая из обмена любезностями?!
Вопрос, севшим голосом произнесла я, средняя продолжительность визита вежливости в Эрадарасе?
Я ожидала услышать «час» это было бы досадно, учитывая, что империю мне следовало выстроить за год всего, но терпимо. Предполагала, что могу услышать «два часа», это было бы уже досаднее, но тоже в рамках возможного.
Однако миновала минута «драматической паузы», и Эллиситорес произнесла:
Визит истинной вежливости не может длиться менее трех суток, звезда моя.
Трех суток??? Убейте меня!
Вы шутите? слабым голосом вопросила я, по-детски и наивно надеясь, что шутит, хотя разумом уже понимала, что нет.
Пресветлая, благожелательно улыбаясь, выдерживала паузу.
Я видела, что она собирается вежливо ответить мне, но отчетливо понимала не выдержу.
Лучше бы меня сожрали гоблины! громко, горько и обреченно простонала я.
После чего, не дожидаясь окончания «вежливой паузы», развернулась и, проклиная все на свете, отправилась искать ванную.
И да, кстати, пока не забыла:
Вина мне! рявкнула рабыням.
Вызвав самое неподдельное удивление, на которое они были способны, у девушек слегка дрогнули ресницы. Только ресницы!
А еще ванну и серое платье! добавила я, дойдя до выхода и обнаружив за ним просторное и наполненное светом помещение, менее всего напоминающее ванную.
К счастью, далее искать не пришлось тени, иначе и не скажешь, догнали меня и с поклонами проводили в купальню, где попытались помочь снять ночную рубашку.
Вон! разъяренно приказала я. И двери закрыть! И вина мне! Много проклятого гоблинского вина! А лучше семедейку
Последнее слово прозвучало со всхлипом, и, не раздеваясь, я, как была, залезла в прохладную воду, погрузившись в нее по шею.
* * *В ванне я пробыла недолго. Нет, выходить из воды мне не хотелось, хотелось утопиться, если уж быть откровенной, но, как настоящая благоразумная принцесса, я сдержалась, несмотря на стойкое ощущение гоблинской подставы со стороны кесаря и окончательное осознание степени отчаянности своего положения.
Вот только на стенания по поводу несчастной судьбы времени особо не было. Мне достаточно было вспомнить Динара, стоящего на коленях перед пятном моей крови, и ужас в глазах мамы, когда она поняла, что меня нет, чтобы желание вернуться домой воспылало с утроенной силой. Ко всему прочему, сейчас я могла искренне поблагодарить кесаря пусть и через невыносимую боль, но он облегчил мне задачу, наделив способностью понимать язык светлых. Это плюс. Минус местный уклад жизни, но будем работать с тем, что есть, иного выхода нет.
Я поднялась, вышла из ванной, стянула с себя мокрую ночную рубашку, обернулась обнаруженным полотенцем и
И в этот момент появился кесарь.
Он бесшумно вошел в купальню и остановился, выжидательно глядя на меня. Одет Великий император был примечательно белоснежные брюки, белоснежная же рубашка, серебристые туфли, кремовый широкий пояс, плотно севший на узкой талии и подчеркивающий, как ни странно, ширину плеч. Волосы пресветлого были распущены и свободно ниспадали на плечи и спину. То есть выглядел кесарь вполне свободно.
И на фоне моего отчаяния, раздражения и неимоверной головной боли это было очередным поводом сорваться. Я не стала отказывать себе в удовольствии, заявив:
В высшей степени лишен всяческой справедливости тот факт, что вы позволяете себе столь комфортные одеяния, в то время как пресветлые леди вынуждены таскать доспехи, ошибочно именуемые одеждой!
Ответом на мою тираду стала ожидаемо улыбка!
Ожидаемо? иронично поинтересовался император.
Тот факт, что он все так же беззастенчиво читает все мои мысли, бесил до невозможности!